Юрий Авдеенко - Линия фронта

• Название: Линия фронта
• Автор: Юрий Авдеенко
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1978

В сборник вошли роман «Этот маленький город», действие которого происходит в трудном, грозном 1942 году возле города Туапсе на Северном Кавказе, и новая повесть «Любовь учителя истории», в которой действие происходит тоже на Северном Кавказе, события военных лет рассматриваются через призму сегодняшнего дня.

---

— А кто такой Робинзон?

— Путешественник.

— Как Чкалов?

Пауза.

— Как Чкалов, — устало согласилась Любаша.

Ночью Георгиевское бомбили. Немцы повесили три «свечи», и село сделалось красивым, словно наряженная елка.

Земля стала дрожать. Тряслись стекла…

Степка не знал, куда бежать. Проснулся, когда девчонки с визгом лезли в окно. Любаша пыталась застегнуть халат. Нюра спала в одних штанишках и не делала никаких попыток изменить свой нехитрый гардероб.

— Степан, дуй за нами! — крикнула Любаша.

Но когда она выпрыгнула в окно, бомба разорвалась совсем рядом. На Степку упала штукатурка. Мальчишка плюхнулся на пол и, услышав нарастающий свист, проворно полез под кровать.

Тени плыли по комнате. «Свечи» сносило ветром. И свет двигался от доски к доске, словно пролитая вода. Степка боялся этого света, пятился, прижимался к темной стене, дыша сухой пылью, от которой першило в горле.

На мгновение комната сделалась серебристо-голубой, точно в нее плеснули кусок моря, причесанного луной.

Потом вновь нахлынула тьма.

Еще кашляли зенитки, но гул самолетов, тягучий и надрывный, удалялся, и Степка едва слышал его.

В комнату вбежала Нина Андреевна. Присмотревшись, громко сказала:

— И тут детей нет.

— Черт нас сюда принес! — зло выругался Степка, вылезая из-под кровати.

— Матерь божья, царица небесная! Здесь кто-то нечистую силу помянул, — запричитала старуха — мать Софьи Петровны. — Прости и помилуй дитя неразумное! Не порази нас стрелою огненной…

— Ты жив… Ты замерз? Сыночек…

У него лязгали зубы.

Мать схватила с постели одеяло. Битое стекло посыпалось на пол. Нина Андреевна набросила одеяло на плечи сына.

— А где Люба? Ты не видел Любу? Не терзай меня, скажи слово.

Степан сопел, надевая брюки.

— Они выскочили в окно. Велели, чтобы догонял. А тут бомба…

Мать подбежала к окну.

— Где же девочки?

— Не знаю. — Он был зол на мать за то, что она притащила их в это проклятое Георгиевское, где даже щели нет и от самолетов нужно прятаться под кроватью. Поэтому и сказал: — А может, в Любку прямое попадание. Может, ее на деревьях искать надо…

Охнув, мать как подкошенная опустилась на кровать. Захрустели стекла.

Старуха зажгла лампу. С улицы крикнули:

— Замаскируйте окно!

Степка закрыл дверь. Но тут же ее открыл дядя Володя.

— Нюрка отыскалась, — сказал он.

Нюра стояла посередине комнаты. В тех же белых штанишках, только теперь они стали черными. Девчонка растирала посиневшие руки. На коже выступили пупырышки.

— Я поскользнулась у колодца, упала… А Люба побежала дальше. В сторону речки.

— Ты бы позвала ее, — сказала Софья Петровна.

— Что звать! Когда осколки, как осы, так жужжат, жужжат… Да не горюйте, найдется ваша Люба. Вот посмотрите, сейчас придет.

Дядя Володя сказал ей:

— Спасибо, доложила… И хватит сиськами трясти. Забыла, где раздевалась, что ли?

Нюра, потупившись, прикрыла груди рукой и ушла в пристройку.

Нина Андреевна, непричесанная, беззвучно плакала.

Степка вышел в сад. На душе было скверно. Он злился на мать и недоумевал, почему так чудно устроен человек: сам сделает большую глупость, сам же потом плачет.

Отец совсем другой. Он всегда знает, чего хочет. Не зря же все говорят, что у Степки отцов характер. Железный.

Впереди, за дорогой, что-то горело. Пламя с гудением устремлялось вверх. Степка решил подойти поближе. Но едва вышел на обочину, как военный с двумя кубиками в петлицах цапнул его за плечо:

— Ну што?! Ну што?! Хошь, чтоб глаза в момент выжгло? Ну што?!

Через секунду он уже забыл о мальчишке и кричал бойцу, бежавшему по дороге:

— Никого не пущай, Федякин! Цистерна в момент рвануть может.

Мутное пламя дрожало на листьях, тени барахтались и метались по земле.

Несло бензином, ночной сыростью и горелым артиллерийским порохом, длинным и тонким. Степка вспомнил, что ребята называли его «солитером». И еще «психом». Когда его поджигали, он метался из стороны в сторону, оставляя за собой беловатую полоску едкого дыма.

Цистерна рванула ярко и высоко. Степку обдало жаром. Он повернулся и побежал в сад.

Он был уверен, что Любка где-то там, за деревьями, что ее нельзя убить, что убивать молодых девчонок гадко и плохо.

Огонь плясал на траве и на ветках. И черные пятна ночи мелькали, как чужие следы. Где-то ржали лошади, раскатисто, нервно. Стучали копытами…

Ржание, огонь, дым заворожили Степана. Что-то напомнили. Может, он не просто читал об этом, а видел наяву? Или во сне? Но он не помнил такого сна. Он всегда забывал сны. И не любил, когда их рассказывают.

Чьи кибитки ползут, как змеи? Чьи кони — низкие, коренастые — воротят морды и грызут удила, словно собака кость?

Десятники, сотники, тысячники… Безусый татарский хан с бабьей мордой…

Костры — глаза степи… Вареная конина, присоленная ветром. И незнакомая речь…

У Степки было такое чувство, будто он старый-старый. И уже когда-то жил на земле…

6

Она увидела громадный темный силуэт. И вначале не угадала, что это человек. Она вообще не угадала, кто это — медведь, лошадь или просто куст, выросший у нее в ногах. Конечно, она понимала, что куст не мог вырасти за четверть часа. Но она могла его просто не заметить тогда, не обратить внимания на темные ветки, потому что глаза резал нестерпимо ослепительный свет «свечи», покачивающейся на парашюте.

Свет вновь ударил по глазам, словно плеткой. Любаша приподнялась на руках, и ресницы прильнули друг к другу. И настороженно замерли, точно колючки ежа.

Ее разглядывали совсем недолго. И она, так и не открыв глаза, то ли с перепугу, то ли из-за упрямства, тряхнула головой и почувствовала, что желтый комок вдруг покатился вниз. Она вспомнила, что полы халата запахнуты небрежно, но не сделала никакого движения, чтобы прикрыться. А свет уже катился по ее коленкам, икрам, ступням… Затем исчез, внезапно, сразу, словно его и не было.

Она слышала, как щелкнул выключатель фонарика, как мужчина спросил: «Вы не ранены?» И, не дождавшись ответа, склонился над ней.

Запах табака, и мужского пота, и сырой земли, и звезд…

Может, все-таки бывают сны наяву? Или бывает явь, как сон? Может, потому и появились на земле сказки, что раз в сто лет они обязательно сбываются у людей? И не беда, если принцы в них приходят не вовремя…

— Скажи мне свое имя, — попросила она.

И он ответил:

— Дмитрий.

— А почему ты не спросишь, как меня зовут?

— Для тебя есть одно имя: Любовь.

— Хорошо. Называй меня так, — сказала Любаша без всякого удивления.

Необыкновенная ночь, необыкновенная встреча, необыкновенная мокрая трава… И то, что Дмитрий сразу угадал ее имя, не выходило за рамки необыкновенного.

Он смотрел на нее, боясь дышать. Лейтенант с большими, сильными руками, колючим подбородком; волосы на голове — разоренное гнездо.

— Какие у тебя глаза? Я не знаю цвета твоих глаз, — говорила Любаша.

— И я не знаю. Кажется, серые… Скажи: откуда ты пришла?

— Снизу, — ответила она и указала рукой на поселок.

Он взял ее за руку и повел вниз.

Облака шагали по деревьям, как люди шагают по траве. Сизые и большие, они топтали горы, словно это были округлые булыжники. А где-то далеко небо было голубое и солнечное. Но это было очень далеко — узкая кромка над вершиной. Кромка, в которую верилось так же трудно, как в то, чему ты не был свидетелем.

7

Шофер Жора привез мешок картошки. Правда, неполный.

— Спасибо, — сказал Степка. — Только зря стараешься. Любаши нет.

— Что значит нет? — удивился Жора. — Любаша спит?

— У нас никто не спит.

— А где же люди?

— Пошли рыть бомбоубежище.

— Далеко?

Степка махнул рукой в сторону горы.

— Пойду туда, — сказал Жора.

— Пойдем вместе. Только Любаши там нет. Я говорю правду.

— Ничего не понимаю, — сказал Жора.

— Я тоже, — сознался мальчишка. — Любаша исчезла. Выскочила из окна, когда нас бомбили, — и след простыл!

— Может, с ней что случилось?

— Конечно, случилось. Если она не сбежала на острова Туамоту, то ее разнесло на такие мелкие кусочки, что мы даже ничего не нашли. В Туапсе так никого не разрывало. Обычно руки, ноги находились.

— А острова Туамоту далеко? — спросил Жора.

— В Тихом океане…

— Это далеко, — сказал Жора.

— Ты возьми картошку, — сказал Степка. — Продашь кому-нибудь…

— Не покупал я ее, — застеснялся Жора.

— Все равно… Твоя она. А Любаши теперь нет. И глупо оставлять картошку.

— Это точно, — сказал Жора и пнул мешок ногой. — Килограммов сорок будет. Да мне-то она не нужна. Сам понимаешь.