Том Уикер - На арене со львами

• Название: На арене со львами
• Автор: Том Уикер
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 1878

---

В тот день Адам Локлир вел, а вернее, гнал машину по узкому шоссе меж необозримых полей. Морган сидел рядом спим, а на заднем сиденье Хант Андерсон в совсем но сенаторском саржевом костюме и тяжелых башмаках изучал новые материалы, которые ему прислали Спрок и Берджер. Еще и двух часов не прошло с той минуты, когда они все трое влезли в такси у дверей сената и помчались в аэропорт.

— Что, собственно, делают ваши доброхоты? — говорил Адам.— Пристреливают раненых, когда остальные перестают драться. Но беда в том, что дерутся-то все время. Можно участвовать, можно не участвовать, по драка идет непрерывно.

Он прикурил новую сигарету от окурка предыдущей.

Адам Локлир был человеком единственным в своем роде, хотя в юности Морган видел, как двух профсоюзных организаторов вышвырнули из его родного городка — одного вынесли на шесте, предварительно вымазав дегтем и вываляв в перьях. Но те, в сущности, были апостолы, и поддерживала их глубокая вера в то, что они исправят и улучшат мир: в конце темного тоннеля они неизменно видели свет, зажженный Национальным трудовым комитетом, Адам Локлир подобных иллюзий никогда не лелеял. Он не сомневался, что в гонках побеждает быстрейший, а в битве — сильнейший.

— Я в это ввязался не потому, что думаю победить, — говорил он. — Просто это мое. Это моя жизнь.

Так оно и было. Родители Адама, индеец-метис и неграмотная белая девушка, не дожив до двадцати лет, погибли вместе с девятью другими сезонниками, когда на нерегулируемом железнодорожном переезде где-то в Джорджии товарный поезд разнес в щепы старый грузовик, на котором они ехали. Были ранены еще четырнадцать человек, причем несколько — смертельно. Страховых полисов они не имели, а железная дорога отказалась признать свою ответственность и никакой компенсации не выплатила; ведь никто из уцелевших и понятия не имел о том, как предъявляются иски, а железная дорога без труда подкупила пройдоху-адвоката, к которому они обратились за советом. Только двое из ехавших в грузовике остались целы и невредимы — водитель, который был пьян и получил пожизненную каторгу, да двухлетний малыш Адам Локлир, которого выбросило из машины. Его нашли — исцарапанного, покрытого кровью, захлебывающегося плачем, — среди изуродованных тел и остатков жалкого скарба шести семей.

Поближе познакомившись с Адамом, Морган решил, что это, вероятно, были его последние слезы в жизни. Смерть родителей, говорил он, вырвала его из замкнутого круга существования сезонников, так что, пожалуй, они прожили свою короткую жизнь не напрасно: менее радикальное средство, утверждал он, не могло бы его спасти, а вернее, не только его, а любого из детей.

— Но не в этом суть,— утверждал он.— Стоит внушить себе, будто главное — избавить человека от сезонных кочевок или, скажем, от бедности, помочь ему как бы родиться заново, и вы напрочь отбрасываете единственное, что важно по-настоящему: то, каким человеком этот бедняга уже стал. И каким, по всей вероятности, останется навсегда. Ему-то лишний доллар или немножко удачи необходимы сейчас, сию минуту.

Самого Адама после катастрофы взяла на воспитание семья в близлежащем городке: заботились о нем мало, а выгоду из него извлекали нещадно. Но все-таки ему дали возможность окончить школу — на те деньги, которые он зарабатывал с десяти лет, из года в год трудясь все каникулы по шесть дней в неделю на окрестных арбузных плантациях и на складах, где хранились персики, а потом у него появились деньги, которые он, уже учеником старших классов, получал, работая каждую субботу с шести утра до девяти вечера в местной лавке. И сверх того ежедневные домашние обязанности — наколоть дров, затопить плиту, вычистить курятник, накормить свиней, и так часами, а за уроки ему, разумеется, разрешалось сесть, только когда все это бывало сделано. Правда, за лень старик драл его ремнем не чаще двух раз в неделю, а последние два года даже разрешал садиться за стол вместе с остальными детьми.

На следующий день после того, как Адам получил аттестат, в драке, длившейся четверть часа, он старательно измордовал обоих своих названных братьев, а потом покинул городок с последней субботней получкой в кармане и со всем своим имуществом в бумажной сумке. Он устроился на фабрику мороженого в соседнем городке, где был захудалый учительский колледж, и через три года кончил его с отличием, после чего тут же угодил в объятия дяди Сэма. Через три месяца после Пирл-Харбора его отправили в действующую армию, а шесть месяцев спустя он отказался пойти на офицерские курсы, интуитивно связывая чины и привилегии с хозяевами и землевладельцами, потому что уже тогда твердо знал, на чьей он стороне. Потом он был награжден двумя медалями «Алое сердце» и «Бронзовой звездой». Далее, используя льготы, предоставленные демобилизованным, он поступил на вечерние юридические курсы в Нэшвилле, кончил первым в своем выпуске и послал к черту виднейшие юридические фирмы Юга, которые хотели заручиться его услугами…

Андерсон наклонился к ним, и обильные плоды трудов Спрока и Берджера посыпались с его колен,— где бы он ни был, он всегда умудрялся создавать вокруг себя невообразимый бумажный хаос.

— Ну-ну, Рич, не давайте Адаму обратить вас в свою веру. А не то послушаете его, послушаете, да и решите, что остается только один выход: новый ковчег, но только уж без людей.

— У него не система, а настоящее лакомство для наших тупиц.— Морган подмигнул Андерсону.— С одной стороны хозяева, с другой — батраки, и ничего изменить нельзя.

— Да, нельзя. — На Адаме была рубашка с короткими рукавами. На его руках и в вырезе у шеи курчавилась черная шерсть. Черные жесткие волосы на голове тускло поблескивали. — Условия улучшить можно, этого я не отрицаю, но верха и низы все равно останутся.

Такая теория давала ему полный простор для деятельности. Он неразрывно и окончательно связал себя с низами; я помню о своем происхождении, говорил он, и прилагал все силы, чтобы улучшить условия, в которых эти низы существовали и, по его убеждению, должны были существовать вечно. Из пустого тесного кабинетика, где Хант Андерсон с ним познакомился (и из прежних, точно таких же, где он временно обосновывался, пока страсть к перемене мест не гнала его дальше), Адам дальними проселками ездил в лагеря сезонников, на фермы мелких арендаторов, в глухие трущобы растущих городов Юга и в тихие поселки под обманчиво мирными дубами. Он появлялся в тюрьмах и требовал приличной еды или чистых одеял для запойных пьяниц и бродяг, а то и привозил приказ об освобождении какого-нибудь ни в чем не повинного бедняги, который волею судеб или по недоразумению попадал в лапы правосудия, пути коего произвольны и неисповедимы. Он выступал на заседаниях школьного попечительского совета или иного органа местного самоуправления с вопросами, на которые никто не мог дать удовлетворительного ответа, и с обвинениями, которые мало кому удавалось опровергнуть. Он не делал никаких различий между черными и белыми, возможно, подозревая — как, бесспорно, подозревали его приемные родители,— что смуглостью своей он обязан не только индейской крови. Его можно было встретить в унылых и немощеных негритянских селениях, в ветхих методистских церквушках, в рыбных закусочных, в бильярдных залах для белых, в пивных и ресторанчиках или на истощенных фермах, в душных цехах текстильных фабрик и туковых заводов, где белые бедняки надрывались, чтобы кое-как поддержать свое безрадостное существование.

Он вел уголовные дела, писал судебные иски, представлял те или иные группы в равнодушных, бюрократических учреждениях, давал советы всем, кто в них нуждался, и умел оказать отпор шерифам и судебным исполнителям, а также лавочникам и владельцам торгующих в рассрочку мебельных магазинов и ссудных касс, которые сумели создать такую систему рабовладения, какая и не снилась Конфедерации. Он не давал покоя службам социального обеспечения и здравоохранения, с въедливым упорством зачитывал статьи закона в безразличных ко всему отделах санитарного надзора и в бюро по найму, то есть вел себя, по выражению мэра того городишки, где он вырос, как «неблагодарный агитатор, кусающий руки, его кормящие», хотя Адам, раз и навсегда решив, что ноги его в этом городе больше не будет, ни разу в жизни не отступил от своего решения.

А до белого каления довел мэра иск о возмещении ущерба, который был ему предъявлен через посредство Адама после того, как двое рабочих, упаковывавших персики на загородном складе, который принадлежал самому мэру, были избиты и уволены за то, что потребовали в целях безопасности огородить транспортер. В конце концов мэр откупился, уплатив по пятьдесят долларов каждому да еще возместив судебные издержки, но на следующий год ограждение было поставлено. Вот это, а также новая сточная канава на какой-нибудь черной окраине, или упорядочение автобусного обслуживания учащихся городской средней школы, живущих на окрестных фермах, или вырванная у местных властей бесплатная медицинская помощь детям бедняков, страдающим такими редкими недугами, как, например, гипогликемия,— вот прогресс, ради которого Адам Локлир стал агитатором, кусающим руку, его кормящую.