Барбара Такман - Первый блицкриг. Август 1914

• Название: Первый блицкриг. Август 1914
• Автор: Барбара Такман
• Издательство: ACT
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014935-2

Документальное произведение может быть более захватывающим, чем самый увлекательный детектив, потому что действительность истории интереснее любого вымысла. Прославленная книга Барбары Такман — блестящее тому доказательство. Ее читают и перечитывают, переиздают и раскупают, она удостоена одной из высших литературных наград мира — Пулитцеровской премии. Как и почему началась Первая мировая война? Какая неумолимая логика событий постепенно затягивала державы, не желавшие, в сущности, воевать, в кровавый водоворот. Какие тайные механизмы истории, почти случайно пущенные в ход, дали толчок гигантской военной машине? Почему план Шлиффена, до секунды, до миллиметра выверенный лучшими специалистами германского генерального штаба, в итоге рухнул?..

---

Книга Такман, конечно, поучительна в том отношении, что автор занятно рассказывает о проблемах, которые служат предметом изучения ученых-международников. Результаты их исследовании обычно сообщаются в статьях и книгах, малодоступных широкому читателю хотя бы по причине изобилия специальной терминологии и сухости изложения. Такман сумела перевести эти сентенции на живой язык в контексте событий, вызывающих жгучий интерес. Хотя ее исходная посылка о «случайном» характере войны едва ли выдерживает критику — военный пожар был неизбежен, — тем не менее книга дает убедительный ответ, почему война разразилась именно в августе 1914 года, а не в другое время. Стечение обстоятельств тогда действительно оказалось роковым, а цепь случайностей дала новое качество.

Язык нот был сменен на язык пушек.

К тому, что сообщается в книге о фатальном поведении политических деятелей, остается добавить немногое: речь идет лишь о том, что некоторые действия, вызванные на первый взгляд только злой волей в те критические дни, ныне расшифрованы и поддаются анализу хотя бы благодаря достижениям психологии.

Историк Э. Тейлор, описывая события, приведшие к началу Первой Мировой войны, заметил:

«Бюрократия старого мира просто скрылась в сугробах бури информации, которая обрушилась на нее. Самые острые и уравновешенные умы не могли больше осмысливать необработанные данные, которые в них вводились, и в каждой столице возникла тенденция — решения отставали от событий. В результате каждый новый шаг с любой стороны становился ложным шагом, усиливая всеобщее смятение»[3].

Разумные основания для такого заключения есть. После первой мировой войны были опубликованы дипломатические документы пяти основных европейских держав (Германии, Франции, России, Англии и Австро-Венгрии). По подсчетам О. Холсти, в критический период, примерно месяц, предшествовавший развязыванию войны, Министерства иностранных дел в этих странах получили от своих посольств 5620 документов, состоявших почти из 1,5 миллиона слов. Причем объем переписки резко возрастал по мере приближения кульминационной точки кризиса. Именно в эти дни вызрела необходимость принимать важнейшие решения. В расчеты политиков властно вторгся фактор времени, упустить его в беге к войне, естественно, представлялось безумным расточительством. Количество вопросов, ждущих решения, увеличивалось, а время, оставшееся для этого, сокращалось.

Исследования психологов (Н. и Д. Макворс) показали интереснейшую закономерность — если увеличить необходимость принятия решений в пять раз в данный отрезок времени, то количество ошибок возрастает в пятнадцать раз[4]! Это частично объясняется тем, что во внимание принимаются не фактические данные, а стереотипы. Обдумывать решение просто нет времени, цепь умозаключений не строится, вместо нее вводится стереотип, отражающий не столько объективную реальность, сколько субъективное представление, в данном случае о противнике. А все это выпадает на долю людей, и без того находящихся под стрессом.

Американский посол в Лондоне Пейдж оставил такую зарисовку германского посла Лихновского, от точности оценок которого в немалой степени зависели решения в Берлине:

«В три дня (5 августа 1914 года) нанес визит германскому послу. Он спустился в пижаме, вид рехнувшегося. Боюсь, что он действительно может сойти с ума… бедняга не спал несколько ночей».

Опыт 1914 года, утверждает Такман — и в этом пафос ее книги, — приводит к печальному заключению о том, что государственные деятели, в стрессовых ситуациях размышляющие о подлинных или мнимых интересах своих стран, не видят возможности изменить собственную политику, но считают, что перед противником буквально неограниченное количество альтернатив. В 1914 году они забыли, что в неприятельских столицах действовали столь же мощные ограничения на свободу выбора, как и в собственной. Каждая сторона торопилась действовать, дабы предотвратить гипотетическую реакцию или действия другой, мало представляя себе связь причин и следствий. В то же время тщетное ожидание «разумных» шагов противника укрепляло подозрение в его дьявольской скрытности, маскирующей лютую агрессивность. Коль скоро проблеска разума по ту сторону не наблюдалось, то повинен здесь-де только злой умысел, а это лишь ускоряло скатывание к войне.

Основной вывод О. Холсти касательно непосредственной предыстории Первой Мировой войны сводится к следующему:

«Четырнадцатый год дает почти классический пример дипломатического кризиса, который претерпел очень быструю эскалацию, выйдя за пределы расчетов и контроля лиц, ответственных за принятие решений в сфере внешней политики. Это не означает, что в 1914 году в европейских странах правили монархи, премьер-министры, парламенты и партии, испытывавшие глубокую и непоколебимую приверженность к миру. Равным образом нельзя отрицать, что соперничавшие честолюбивые имперские устремления, борьба в области торговли, гонка вооружений, союзы и жесткие военные планы могли быть источниками отсутствия стабильности на международной арене. Однако хотя эти и многие другие составные части международной системы 1914 года были важнейшими факторами, определявшими и ограничивавшими европейскую дипломатию, начало войны было результатом принятых или непринятых решений государственных деятелей в Вене, Белграде, Берлине, Петербурге, Париже и Лондоне»[5].

Эту истину, соответствующую генеральному направлению современной политической мысли Запада, и стремится донести до сознания читателей Такман. Она попыталась также подтвердить военной историей личное суждение по поводу дипломатической истории: как события могут выйти из-под контроля людей. Для научной оценки всех этих концепций Такман их нужно рассмотреть в рамках проблемы в целом.

К августу 1914 года неотвратимо вела политика империалистических держав. Еще в конце XIX столетия классики марксизма-ленинизма с величайшей прозорливостью указали, что таков будет закономерный результат всей европейской политики. Достаточно напомнить часто цитирующееся в марксистской литературе гениальное предвидение Ф.Энгельса, относящееся к 1887 году:

«Для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как все это кончится и кто выйдет победителем из борьбы, только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса.

Такова перспектива, если доведенная до крайности система взаимной конкуренции в военных вооружениях принесет наконец свои неизбежные плоды. Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу»[6].

Почти за сорок лет до начала Первой Мировой войны Ф. Энгельс с поразительной точностью определил ее грядущие контуры — то, что она охватит весь мир, продлится до четырех лет и в дело будут введены многомиллионные армии. Он указал и на конечный результат неслыханной бойни — революционный подъем в масштабах всего мира. Великий Октябрь в России делами подтвердил научное предвидение марксизма.

Обращаясь к прогнозу Энгельса 1887 года, В. И. Ленин подчеркивал, что чудесное пророчество есть сказка, но научное пророчество есть факт.

«Какое гениальное пророчество! И как бесконечно богата мыслями каждая фраза этого точного, ясного, краткого, научного классового анализа!.. Кое-что из того, что предсказал Энгельс, вышло иначе: еще бы не измениться миру и капитализму за тридцать лет бешено быстрого империалистического развития. Но удивительнее всего, что столь многое, предсказанное Энгельсом, идет, «как по писаному». Ибо Энгельс давал безупречно точный классовый анализ, а классы и их взаимоотношения остались прежними»[7].

И если угодно, книга Такман — новое доказательство исторической правоты марксизма, хоть автор менее всего думала об этом. Интеллектуальная слепота поразила, казалось бы, неглупых людей — государственных деятелей и военачальников. Такман, ярко описывая эту картину, не перестает изумляться ей, но не находит аргументов для объяснения. Для марксистов же эта ситуация закономерна и понятна. Те политические деятели, которые вершили судьбами Европы в 1914 году, жили в двухмерном мире буржуазных представлений. Где им было усмотреть, что они разожгли пожар в трехмерном мире, в результате которого массы властно вторглись в политику! Быть может, иные из них неплохо разбирались в арифметике военной стратегии, но они не знали и не могли знать силу буржуазной ограниченности своего мировоззрения алгебры политической, социальной стратегии.