Сергей Покровский - Жертвы дракона

• Название: Жертвы дракона
• Автор: Сергей Покровский
• Издательство: НПП "Параллель"
• Жанр: Разная фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-86067-006-0

Сборник "Жертвы дракона" продолжает серию "На заре времен", задуманную как своеобразная антология произведений о далеком прошлом человечества.

В четвертый том вошли ставшие отечественной классикой повести С. Покровского "Охотники на мамонтов", "Поселок на озере", А. Линевского "Листы каменной книги", а также не издававшаяся с 20-х годов повесть В. Тана-Богораза "Жертвы дракона", во многом определившая пути развития этого жанра в отечественной литературе.

Содержание:

Сергей Покровский Охотники на мамонтов

Сергей Покровский Поселок на озере

Александр Линевский Листы каменной книги

Владимир Тан-Богораз Жертвы дракона

Иллюстрации к С. Покровскому, А. Линевскому: Т. Быковой и П. Рыбакова

Иллюстрации к повести В. Тана-Богораза: В. Ан

---

— Ты обещал мне показать синее море и великанов с клыками, как у мамонта.

И Яррий покачал головой и сказал:

— Я не поеду, я устал.

Ронта немного подождала, потом подошла и положила ему руки на плечи.

— Ты сердишься, Яррий? — спросила она. И так же просто и грустно Яррий ответил:

— Я не знаю.

Две недели они прожили здесь, не трогаясь с места. Странная это была жизнь. Место было удобное, обильное пищей. В кустах на опушке созрели ягоды, черные и красные и еще другие — желтые, крупно-зернистые, пахучие и сладкие. Таких ягод не было в земле Анаков. Они росли по мокрым местам, на низеньких кустиках. И еще были ягоды, голубые, с легким пушком; они висели большими кистями и стлались по земле. И сколько бы их ни есть, нельзя было наесться до сыта. Только в ушах начинало шуметь, и светлые искры плясали в глазах, как будто от Хума.

В желтых холмах, поодаль от реки, было много кроликов. Рядом с их становищем в Дадану впадал ручей, узкий, почти пересохший от летнего зноя. Но, несмотря на мелководье, в ручье было много рыбы. Она входила из реки и шла вверх, обезумев от жажды нереста. Она была крупная, с блестящей чешуей. Рыба перепрыгивала с камня на камень, сверкая серебряным боком, иногда выбрасывалась на траву. Ее можно было ловить просто руками.

Солнце светило так же ясно и безоблачно, как и на летовьях Анаков по Калаве и по Сарне. Снизу, от речного устья, прилетал ветер, но скоро улетал дальше. Они бродили целый день по окрестным полям не вместе и не совсем отдельно, ибо, если Ронта уходила в холмы и долго не показывалась, Яррий ощущал беспокойство и отправлялся на поиски, часто даже не отдавая себе отчета. Но стоило ему увидеть вдали ее белое плечо, он останавливался и, не подходя ближе, принимался за какое-нибудь дело, большей частью ненужное, — выламывал палку и начинал точить новое древко для дротика, собирал смолу для жевания в трещинах дерева, раскапывал землю в погоне за большими черными пауками, которых анакские дети ненавидели и всегда тщательно выкапывали из земли и уничтожали.

Они, впрочем, не ссорились, но и не мирились, как следует. Разговаривали мало. Ронта больше не спрашивала о поездке. Она жила, как живется, изо дня в день. Спала на куче листьев под ветвистым осокорем, но Яррий больше не спал рядом с ней. Он садился у костра с копьем в руках, как сидят на тропинке хищных зверей или в засаде на красной стезе войны. Так сидя, он чутко дремал до утра, оберегая Ронту.

Лето перегнулось через середину и тихо покатилось на светлую осень. И Яррий видел кругом себя сладкий праздник любви и рождения. Все живое соединялось парами. Все торопилось жить, любить и наслаждаться, пока не настали сырость и холод. Он один проводил свои дни уныло и бесцельно. Иногда в знойный полдень, когда птицы щебетали над его головой и гонялись друг за другом, он чувствовал, что пьянеет от этого солнца и щебета, как будто от Хума. Глаза его беспокойно бегали кругом и находили подругу, ноги его подходили сами, и руки тянулись к Ронте. Она смотрела на него с удивлением и тревогой. Была она худенькая, как мальчик, и тонкая, как тростинка. С каждым днем она как будто становилась не старше, а моложе, и возвращалась обратно от пышной осени к незрелой весне.

— Чего ты хочешь? — спрашивала она невинно. И он ничего не отвечал и уходил обратно.

Лебеди и гуси вывели птенцов и учили их плавать. Птица Бульбуль ловила мошек для своих голодных детей. В лисьих норах появились маленькие лисенята. В полдень они выползали из устья норы наружу и щурили свои плохо прорезанные глаза на яркое солнце, потом уползали обратно. Олени и быки, и козы, и степные антилопы соединялись в пары только теперь. Они были похожи на Анаков, ибо их жены носили детей долго и рождали их весной одновременно с анакскими женами. Яррий видел, как молодые красношерстные олени, которые живут в лесах и не собираются стадами, стучат рогами о древесные стволы, вызывая друг друга на битву, совсем как Map и Несс, а темношерстная самка стоит в стороне, ожидая развязки, и делает вид, что щиплет траву и украдкой посматривает на битву.

И при этом зрелище у Яррия напрягались руки и сжимались кулаки. Он свирепо поводил глазами и отыскивал соперника, но соперника не было. Побежденный олень, весь в крови, с разбитой головой, убегал с храпом. И победитель, гордо потрясая ветвистыми рогами, подходит к завоеванной добыче.

Яррий отыскивал глазами свою подругу. Ее белые плечи мелькали вдали, но она плела венок из поздних цветов и зеленых трав и не смотрела на него. В один вечер они сидели у костра на берегу реки. Солнце садилось. За рыбным ручьем тихо гоготали гуси, устраиваясь на ночлег. Яррий был особенно печален. Ронта посмотрела на него и увидела, что его щеки поблекли и под глазами набежали синие круги от бессонных ночей.

— Что мучит тебя? — спросила она тихо. Яррий не отвечал.

— Я сделаю все, что ты хочешь, — сказала Ронта, опустив голову.

Яррий неожиданно вскочил, топнул ногой и бешено крикнул:

— Ялама!

Но на другой день с утра он не отходил от подруги. Ронта пошла в поле, он пошел вслед за ней. Они вошли в лес и дошли до поляны. Поляна была круглая, озаренная солнцем, заросшая травою, как будто озеро. Тихо было в лесу, даже птицы не щебетали. И в этой тишине перед их глазами явилось лесное чудо, одно из тех зрелищ, которые нужно наблюдать, не шевелясь и с затаенным дыханием. На поляну выскочили две кабарги, самец и самка. Они были маленькие, с большими клыками и стройными ножками. И пахло от них брачным мускусом, пьяным и крепким. Они стали бегать по поляне и гоняться друг за другом. Они бросались одна к другой и слегка касались, потом поднимались на задние ноги и клали передние копытца друг другу на плечи, как будто боролись и вместе с тем обнимались.

— Ты видишь, Ронта? — сказал Яррий без слов, одними глазами.

— Вижу, — шепнула Ронта. — Они справляют осенний обряд.

Кабарги как будто услышали и кинулись в сторону, и обе исчезли в чаще.

— Слушая, Ронта, — сказал Яррий. — Если ты хочешь, мы тоже справим осенний обряд.

— Как мы справим? — спросила Ронта неуверенно.

— Сделаем солнце осеннее, — сказал Яррий, — и заставим петь огниво. Ты будешь, как жены, а я, как мужи. В синей крови ягод найдем свой Хум. И спляшем брачную пляску и будем — племя.

— Хорошо, — сказала Ронта. Лицо ее оживилось, и глаза смотрели на юношу с прежней простой и детской радостью.

— Я косы заплету, — сказала она, — и надену венок. Мы будем плясать, и будет весело.

Они не стали медлить и в тот же день принялись за работу.

Они сделали огниво по смутным описаниям, которые все-таки передавались между детьми. Яррию было много хлопот, чтобы вырубить своим кремневым топором и выжечь огнем деревянную ступу и пест. Ронта сплела соломенное солнце, и они укрепили его высоко на спице.

Она надавила сладкого сока из синих гроздьев и приготовила еду.

Яррий собрал свою русую гриву султаном, раскрасил свое тело, взял оружие, повесил на плечо шкуру дикого козла, которую ему дали Гррамы, — другого брачного дара у него не было, — и ушел в лес. Через минуту он явился и мерным шагом прошел на площадку у брачного огнива.

— Игой! — радостно окликнул он.

— Игой! — ответила Ронта звонким голосом.

Он посмотрел на нее влюбленными глазами. Она омылась в реке, заплела свои светлые косы и надела на голову венок, сплетенный из колосьев дикого овса и мелких голубых цветочков. Круглых синих чаш любви она не нашла на этих лугах. Вся она была белая и свежая, как ручей или как молодая березка с еще не затвердевшим стволом. Яррию вдруг захотелось бросить все и схватить ее, и унести в лес, и вобрать ее всю в себя, чтобы она растворилась в нем, и чтобы даже красное око Солнца больше не могло смотреть на ее красоту.

Он удержал этот порыв, но чувства его искали выхода. И, не снимая оружия, он стукнул копьем о землю и откинул голову, и вместо брачного хора запел песню, как певали анакские юноши в предбрачное время.

— Красная ягода Ронта, — пел Яррий, — белая рыбка, солнечный луч, заря розолицая, синяя чаша любви.

Ликуя, он осыпал ее всеми ласковыми именами, какие приходили ему в голову. Он бросил ей под ноги свой брачный дар. Он был готов вырвать из груди свое сердце и бросить ей под ноги.

Ронта слушала, лукаво улыбаясь, склонив набок голову. В эту минуту ребенок готов был стать женщиной, и поздний синий цветок осени готов был, наконец, развернуть свои лепестки и обнажить середину.

— Ронту возьму, — громко выкрикивал Яррий. — Не дам никому! Ронта моя!..

— Выходи, — крикнул он изо всей мочи, и в ближнем лесу отдалось эхо, как будто духи, услужливые и коварные, спешили передать его вызов дальше и привлечь соперника.

И, словно в ответ на этот вызов, из лесу выскочил человек и побежал по тропинке, направляясь к ним. Он был странный и страшный. У него была смуглая кожа, черная грива и косматая грудь, почти такая же, как у Гррамов. На нем не было ни пояса, ни дорожного мешка, и в руках у него не было никакого оружия. Но ногти на его пальцах были длинные, твердые, как будто кремневые.