Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.

• Название: Sindroma unicuma. Книга1.
• Автор: Блэки Хол
• Жанр: Фэнтези

---

Альрик Вулфу, проводивший очередной эксперимент в закрытой лаборатории, снял перчатки и вышел в пустынный коридор, прислушиваясь. Выждав некоторое время и не заметив ничего подозрительного, он взглянул на часы, зафиксировал время подземного толчка и вернулся обратно, чтобы продолжить опыт по материализации одноклеточных.

А Зло, расползаясь черными пятнами, стремительно увеличивалось в размерах и, просачиваясь с невероятной скоростью через балки и перекрытия, ринулось к источнику вибрации. Темными углами и переходами, минуя светлые круги коридорных ламп и плафонов, щупальца Зла проникали в каждую сумрачную щель и закуток, подготавливая плацдарм для захвата, а следом растекалось и оно само, гася лампочки и погружая коридоры в непроглядный мрак.

Зло шелестело, приближаясь к источнику колебаний, и в фасеточных глазах разглядело лежащее неподвижно тело и три фигуры, шарящие по нему скрюченными жирными конечностями.

Зло отключило этот сектор видимости и, не дав опомниться остолбеневшим тварям, осело на них невидимой дымкой, после чего незамедлительно принялось с исступленным остервенением рвать, калечить и причинять ту же боль, что причинили его ребенку, безжалостно и беспощадно вырывая гниль из ненавистного материального мира.

Напоследок обласкав свое дитя, Зло уволокло истошно верещавшую массу, заткнув надоевшие своими воплями глотки и не забыв оставить в темном уголке дозорных.

Спустя мгновения, лампы в светильниках одна за другой тускло замерцали и, медленно наливаясь светом, разгорелись ярче.

Это могла быть 24.1 глава

Очнулась. На дрожащих коленях доползла до стены и прислонилась к ней, сжавшись. Тело колотило в ознобе, и я долго не могла отогреться. Коридор вымер.

Сколько же прошло времени? Поднесла запястье к глазам. Палочки, черточки - совершенно не осмыслилось.

Слабость понемногу проходила, предметы начали обретать четкость очертаний. Пол был усеян обрывками.

Дефенсор! Где дефенсор? - зашлось от ужаса сердце. Ощупав руку я, отыскала браслет на предплечье и откинулась со вздохом облегчения. Вспомнила - они хотели его снять. Почти сняли! Пульс опять застучал в висках, оглушая барабанами.

Почему они ушли? Надоело развлекаться? Или все-таки стянули, вдоволь полазили по воспоминаниям и сбежали, потирая ручки?

Потом я ползала на четвереньках и собирала клочки, все до единого. На уборку ушло много времени: пальцы опухли и не гнулись, словно надутые резиновые перчатки. Сгребши кучку, я поскорбела и ссыпала в сумку. Туда же затолкала тетрадки.

Пошатываясь, побрела вдоль стены, волоча по полу сумку и забыв ее застегнуть. Я шла и не узнавала саму себя. Будто не мои ноги передвигались, спуская по лестнице не мое, а чужое, непослушное тело. Будто не мое бледное лицо с опухшей щекой смотрело из зеркала в холле.

Чтобы избежать ненужных расспросов, прикрыла правую половину лица распущенными волосами, но никто не поинтересовался. Институт опустел.

Замоталась шарфом по уши и поплелась в общежитие. Оказывается, на часах была половина десятого. Я находилась без сознания около часа.

Мороз на улице взбодрил, придав сил добраться до швабровки. Но в тепле снова развезло и поплохело. Я успела добраться до туалета, прежде чем меня вырвало. Вернувшись, обессилено повалилась на кровать, не удосужившись закрыть дверь на замок.

***

Плавала в тягучем удушающем забытье, барахталась и не могла выбраться. Меня затягивало на дно, и легкие горели огнем из-за недостатка кислорода. Ближе к утру я пропотела, и наступило облегчение, показавшееся настоящим блаженством.

На первую лекцию не пошла, и на вторую тоже. Проспала. Если Аффа и стучала, чтобы разбудить меня, то впустую.

Пробудившись, я долго терла сонные глаза, прислушиваясь к ощущениям в организме, после чего уселась на кровати. Самое верное средство, чтобы проснуться, - спустить босые ноги на пол. Ледяные половицы мгновенно привели в чувство. Голова была тяжелой, но не звенящей, и не пошатывало, как вчера.

Мелёшинский телефон, занявший льготное место на тумбочке, все-таки разрядился, но желания заряжать не было абсолютно. Все равно звонить больше не потребуется.

Шаркая тапочками, я побрела в душ, приводить тело и дух в сознание. Не отступая от маршрута, полюбовалась на себя в зеркале. Воспитательные удары Касторского оказались иллюзией, превосходной в своей жестокости. На коже не осталось ни рубцов, ни синяков, ни иных следов. Щека слегка припухла, но краснота сошла, и лицо выглядело довольно-таки сносно, однако появились проблемы с руками. Ладони покраснели и чесались, а рисунок на среднем пальце потемнел и проступил над кожей. Потрогав его, я ощутила рифленую поверхность тонкого колечка.

Закончив утренние омовения, высыпала из сумки бумажные клочки и попробовала отыскать в ералаше кусочки порванной фотографии, да куда там. Нужно придумать, как избавиться от пестрой оранжево-черной горстки. В голову не пришло более умной мысли, чем смыть кучку обрывков в канализацию через унитаз. Конечно же, мелкота размокла и забила сантехнику. Пропади ж ты пропадом! Эх, стоило подпалить, да спичек нет.

Одно хорошо - я начала злиться, а значит, нервы постепенно оттаивали. Решила продавить заклинанием легкого оглушения и, бестолково ловя невидимые волны, одновременно нажимала на кнопку. С грехом пополам улики смылись, но, похоже, застопорились где-то под апартаментами комендантши. А мне-то какая печаль? Потекли последние денечки в общаге...

Побродив неприкаянно по швабровке, я решила идти к Стопятнадцатому, пока длится лекция. Дойду до деканата, не сталкиваясь по пути с любопытными и не слыша пересудов за спиной. А они, несомненно, начались. Касторский не будет молчать, наверняка он успел просветить весь институт о моей биографии.

Опять долго разглядывала себя в зеркале и медленно собиралась, оттягивая неизбежное. Странно, что страх исчез. Пропал куда-то, выгорел, высох. Осталась обтянутая колючей проволокой мертвая зона бесстрашия.

Я повертела флакончик из-под духов, разглядывая на свет, и встряхнула. Что толку болтать пустоту? Пусть под крошечной пробкой она пахнет неизменно одинаково, но все равно предательски выдает меня, если надушиться.

Чтобы настроение подскочило, надо найти хотя бы толику хорошего, особенно, если упорно искать. Закрывая дверь ключом Олега, я вспомнила, что вчера, придя в общежитие, обнаружила мудреный ключик зацепившимся за шов сумки. Поэтому он и не вывалился с остальными вещами при тотальном вытряхивании моего скарба одним из дружков Касторского. Кто знает, сколько бы я шарила по полу в поисках ключа, или, может быть, истязатели забрали бы его, чтобы отправиться проверять мое жилище.

По выходу из общежития план обрел четкие контуры. Пойду в деканат, дождусь Генриха Генриховича и подведу итоги своего недолгого пребывания в институте, после чего поблагодарю доброго дяденьку за всё хорошее, что он сделал. Мне еще не встречались среди преподавателей люди, подобные Стопятнадцатому. Затем наберу на деканском телефоне засекреченный номер - девять цифр, намертво отпечатавшихся в памяти, - и начнется обратный отсчет.

С утра светило яркое морозное солнце, и властвовал штиль. Я шла по дорожке, щурясь от снега, слепящего глаза, и считала макушки кустиков, зарывшиеся в глубоком снегу. Долго обстукивала сапоги, стряхивая невидимые налипшие снежинки, прежде чем войти в малоосвещенный холл. После яркого солнца я ослепла, и, водя по сторонам головой, неожиданно увидела Монтеморта во всей его красе. Он не спал, как обычно, сопя и причмокивая, а лежал в позе сфинкса и смотрел на меня, не мигая. Его красные как угольки глаза выедали мозг насквозь, а монументальная туша подавляла размерами. Постепенно глаза привыкли к темноте, и фигура Монтеморта, поначалу отчетливо проступившая в ослепших глазах, снова отошла на второй план, слившись со стеной.

Меня замутило. Наверняка пес вспомнил, что я - злостная вредительница стражей, с умыслом прикармливающая оладушками, и, решив возместить нанесенный ущерб, он позже сполна возьмет своё, перегрызя мне шею.

С трудом удержавшись от того, чтобы не обернуться, я прошла через пустынный холл, ощущая затылком взгляд Монтеморта, и, сдав куртку в раздевалку, направилась по старой памяти в деканат - определять свою дальнейшую судьбу.

Усевшись на диван в приемной, я откинулась на спинку. Нет, неудобно. Улеглась повдоль и положила сумку под голову. Скрестила руки на груди и принялась разглядывать непонятные разводы на потолке. Вскоре однообразие оттенков белого надоело, и я переключилась на изучение трещинок и выщерблинок в двери. Рассматривала и представляла себе то носатый профиль Ромашевичевского, то цветочки с общежитской шторки, то острые зубы очнувшегося Монтеморта.