Александр Путятин - Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.

• Название: Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.
• Автор: Александр Путятин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-2128-4

В книге «Огнем и мечом. Россия между “польским орлом” и “шведским львом”. 1512—1634 гг. Александр Путятин описывает события судьбоносного для нашей страны периода, который на века определил ее место в мировой истории.

Смоленские походы Василия III, Ливонская война Ивана Грозного, борьба русского народа против польско-литовских оккупантов во времена Смуты, неудачный поход Михаила Шеина — предстают перед читателями в форме единого вооруженного конфликта, длившегося более века великой войны, в которой Россия отстояла свою независимость и навсегда покончила с мечтами польско-литовского союза о гегемонии в Восточной Европе.

---

Поставив во главе церкви нужного человека, Лжедмитрий взялся за Боярскую думу. Наибольшим влиянием там пользовался клан Рюриковичей во главе с Шуйскими. На их головы и обрушился удар. Повод для расправы нашелся быстро. Василий Шуйский в 1591 году расследовал обстоятельства смерти царевича Дмитрия. Поэтому при Годуновых именно он обычно выступал с разоблачениями «еретика Гришки Отрепьева». Понятно, что даже после восшествия самозванца на трон князь Василий в кругу друзей продолжал хулить Лжедмитрия. Разговоры эти иной раз слышали посторонние и докладывали кому следует.

Конечно, не эта ругань стала главной причиной преследований. Во всех слоях общества люди судачили о «Дмитрии», частенько отпуская по его адресу такие словечки, по сравнению с которыми речи Василия Васильевича можно считать верноподданническими. Скорее, Лжедмитрий посчитал Шуйских наиболее вероятными «искателями престола». Но проводившие розыск бояре проявили чрезмерное рвение. Опираясь на преданные «царевичу» казачьи и польские отряды, Басманов, Салтыков и Вельский арестовали множество людей из разных слоев общества. Однако надежных доказательств заговора получить не удалось. Некоторые из арестованных, не выдержав пыток, признавались в преступных намерениях, прочие же все отрицали. В итоге к суду привлекли лишь нескольких второстепенных лиц. Самыми значимыми из них были дворянин Петр Тургенев и купец Федор Калачник. Обоим отсекли головы на Пожаре[51].

Суд над Шуйскими начался сразу после этой казни. Самозванец облек его процедуру в форму своеобразного соборного приговора. Очевидно, серпуховские договоренности предусматривали, что бояр царь может судить лишь в присутствии Думы. Лжедмитрий выполнил это условие. Однако чтобы нейтрализовать сторонников Шуйского, к думцам царь добавил Освященный собор во главе с верным Игнатием и представителей столичного населения. Предосторожности оказались излишними. Под впечатлением от арестов, пыток и казней даже близкие к Шуйским члены Думы не посмели выступить в защиту обвиняемых. Инициатива полностью перешла в руки «угодников» Лжедмитрия — патриарха Игнатия, бояр Вельского, Басманова и Салтыкова, а также «путивльских аристократов».

Василий Шуйский был опытным царедворцем. Однажды он уже попадал в опалу при Годунове. Вот и сейчас боярин отлично понял, что от него требуется. Он повинился во всех преступлениях, которые перечислил Лжедмитрий в обвинительной речи, и попросил «царя» о снисхождении. Собор осудил Василия на смерть, а его братьев на заключение в тюрьму и ссылку. Самозванец назначил казнь на следующий день. С утра несколько тысяч стрельцов оцепили всю площадь полукругом. Преданные Лжедмитрию казачьи сотни и польские роты с копьями и саблями наголо заняли Кремль и все ключевые точки города. Выехав на середину Пожара, распоряжавшийся казнью Басманов прочел приговор Думы и Собора о преступлениях Шуйского. Палач сорвал с осужденного одежду и подвел его к плахе, в которую уже был воткнут топор. Князь Василий с плачем молил о пощаде: «От глупости выступил против пресветлейшего великого князя, истинного наследника и прирожденного государя своего…»{99} Приближалась решительная минута… Но тут из Кремля прискакал телохранитель Лжедмитрия с повелением остановить казнь. А следом явился дьяк, зачитавший указ о помиловании.

Дело Шуйских стало переломной точкой в политике самозванца. После него Лжедмитрий окончательно помирился с Думой, распустил по домам польские роты и казачьи отряды. Многие ищут причину перемен в ссоре с Сигизмундом III или в слишком высоких окладах, которые приходилось платить наемникам. Конечно, эти факторы тоже сыграли роль. Однако мне кажется, главная причина «оттепели» крылась в другом: арестованные по делу Шуйского молчали на пытках, хотя большинству из них явно было о чем рассказать. Приговоренные к смерти Тургенев и Калачник, стоя возле палача и плахи, продолжали обвинять Лжедмитрия в вероотступничестве. Так, по преданию, Федор Калачник во все горло кричал народу, что новый царь — антихрист и все, кто поклоняется посланцу сатаны, «от него же погибнут»{100}.

Видя все это, Лжедмитрий понял, почувствовал, что ему не переупрямить свой народ, не заставить русских людей сменить веру. А следовательно, тайные договоренности с Сигизмундом III и отцами иезуитами выполнить не удастся. Значит, как ни изворачивайся, а в скором будущем польский король снова станет злейшим врагом русского царя. И в борьбе с ним придется опираться на те самые патриотические силы, что объединились сейчас вокруг Шуйских. Поэтому самозванец в последний момент отменил «грандиозный политический процесс» и отпустил по домам почти всех арестованных. Главный сторонник возрождения репрессивного режима, Богдан Вельский отправился в почетную ссылку в Великий Новгород. Тайные дела из ведения отцов иезуитов постепенно перешли к секретарям личной царской канцелярии, протестантам Бучинским. Это был своеобразный компромисс между утратившими доверие католиками и не успевшими его заслужить православными.

Коронация состоялась 21 июля 1605 года, через три дня после встречи самозванца с «матерью», Марией Нагой. Лжедмитрий всячески старался подчеркнуть, что его венчание на царство означает возврат древней династии, и поэтому приказал провести обряд дважды. Вначале в Успенском соборе патриарх Игнатий возложил на голову самозванца царскую корону Бориса Годунова, а бояре поднесли скипетр и державу. Затем в Архангельском соборе рядом с могилами «отца» Ивана и «брата» Федора — на этот раз шапкой Мономаха — его еще раз короновал архиепископ Арсений. Церемонии прошли при полном содействии Думы. Бояре давно стремились вернуться к традиционным методам правления. Этого же с недавних пор хотел и Лжедмитрий. В ответ на уступки боярам он получил возможность пополнить Думу своими людьми. Соглашение устроило обе стороны.

Таким образом, уже через полгода после въезда в Москву самозванец полностью сменил окружение. Польские роты получили расчет и отправились на родину. Отряды казаков в большинстве своем были распущены и разосланы по станицам. Уехали в свои гарнизоны ратники из Путивля и других пограничных городов. В общем, от тех сил, что привели Лжедмитрия к власти, остались лишь иноземные отряды личной царской гвардии, что-то около 300 человек. И еще казаки из станицы Карелы, вынесшие все тяготы осады Кром. Им, как и их прославленному атаману, Лжедмитрий нашел службу в Москве. Но сделать из вольного казака придворного не получилось. В столичных кабаках Карела чувствовал себя лучше, чем в царских палатах. Вскоре он спился и умер.

При Борисе Годунове в Думе было 40 человек. Лжедмитрий увеличил это число вдвое. При нем в Думу вернулись ссыльные и опальные, к которым добавились «путивльские аристократы». Однако часть думцев служили воеводами в городах или находились на полковой службе. Даже из тех, кто жил в Москве постоянно, на заседания приглашали не всех. При Грозном численность Думы не превышала 30 человек. Ограничивая рабочий состав примерно тем же количеством, Лжедмитрий демонстрировал приверженность традиции. Естественно, на ключевые посты он назначил своих людей. Должность конюшего боярина получил Михаил Нагой, дворецким стал Василий Рубец-Мосальский, а введенный по польскому образцу чин «мечника великого» достался юному Михаилу Скопину[52]. Если смотреть на клановую структуру, то больше других продвинулись при новом царе бывшие опричники. Так, пост главы Стрелецкого приказа получил Петр Басманов. Боярином и великим оружничим стал Богдан Вельский. Вверх пошли Татищевы, Пушкины, Зюзины, Воейковы, Хворостинины и прочие.

Но Лжедмитрий старался привлечь на свою сторону и «старые» думские фамилии. В свое время Борис Годунов запретил князю Федору Мстиславскому жениться, рассчитывая после смерти боярина забрать в казну его обширный удел. Лжедмитрий не только отменил запрет, но и подарил знатнейшему из своих подданных старый двор Годуновых в Кремле, а заодно и огромную вотчину в Веневе. Вернувшемуся из ссылки князю Ивану Воротынскому самозванец пожаловал боярство. С Мстиславским Воротынского роднило то, что его предки тоже выехали из Литвы. Похоже, самозванец в этот период сделал ставку на Гедиминовичей. Кроме Мстиславского и Воротынского думские чины в большом количестве получили другие литовские аристократы: Патрикеевы, Голицыны, Куракины и Трубецкие. Зато существенно снизилась роль суздальской знати и старомосковских боярских родов.

Перетасовав Думу, самозванец принялся осваивать роль кроткого и милосердного монарха. По его замыслу амнистия должна была покончить с воспоминаниями об эксцессах переходного периода. Сабуровы и Вельяминовы, ранее отправленные в изгнание, снова возвратились на службу. Михаила Сабурова Лжедмитрий за доблесть[53] даже пожаловал в бояре. Оставшиеся в живых Годуновы получили «монаршее» прощение и воеводские должности в Тюмени, Устюге и Свияжске.