Натаниэль Готорн - Черная вуаль пастора

• Название: Черная вуаль пастора
• Автор: Натаниэль Готорн
• Жанр: Мистика

---

— Почему ты всё время оглядываешься? — спросил один из участников процессии свою спутницу.

— Мне почудилось, — ответила та, — что наш пастор идёт рука об руку с духом девушки.

— И мне тоже, в ту же минуту, — признался другой.

А вечером того же дня состоялась свадьба самой красивой пары во всём Милфорде. Гости, пришедшие на свадьбу, ожидали прибытия пастора с нетерпением, надеясь, что непонятный страх, внушаемый им в течение дня, теперь развеется. Увы, надежда не сбылась. Первое, что бросилось всем в глаза, как только мистер Хупер вошёл, была всё та же жуткая чёрная вуаль, которая добавляла траура похоронам, но на свадьбе смотрелась как зловещее предзнаменование. Гостям сразу же показалось, что из-под чёрного крепа выплыло облако мглы и затмило сияние свечей. Брачующиеся подошли к священнику. Но пальцы невесты, лежавшие в дрожащей ладони жениха, были холодны, а личико мертвенно бледно. За её спиной зашептались о том, что девушка, похороненная несколькими часами ранее, восстала из гроба, чтобы обвенчаться. Вряд ли бывало другое венчание, столь же унылое, как в тот памятный вечер, когда звон колокола возвестил о совершении брака. По окончании обряда Хупер поднял бокал вина, желая счастья молодым в том духе приятной шутливости, который должен был прояснить лица гостей, как весёлые отблески огня, разведённого в камине. Но когда пастор поднёс бокал к губам, чёрная вуаль отразилась в стекле, и, увидев, как это выглядит, он проникся тем же ужасом, который испытывали все окружающие. Он содрогнулся всем телом, губы его побелели, нетронутое вино пролилось на ковёр. Хупер бросился вон из дома, во тьму. Ибо ночь уже накинула на землю свою чёрную вуаль.

На следующий день по всему Милфорду не судачили ни о чём, кроме чёрной вуали пастора Хупера. Этот предмет, а также тайна, которую он скрывал, обеспечили тему для всестороннего обсуждения. Примечательно, что никто не осмелился прямо спросить у Хупера, зачем он так себя ведёт. До сих пор у него не было недостатка в советчиках по малейшему поводу, и обычно он прислушивался к их мнениям. Он вряд ли ошибался в своих суждениях, но обладал настолько острым недоверием к себе самому, что даже самая лёгкая критика заставляла его видеть в рядовом проступке преступление. Прихожанам эта его простительная слабость была отлично известна. И всё же ни единому человеку в округе не пришло в голову сделать пастору дружеское внушение по поводу чёрной вуали. Всех останавливал страх. Его не выражали открыто, но и скрыть полностью не могли, а потому каждый перекладывал ответственность на другого, пока, наконец, не надумали направить к мистеру Хуперу делегацию духовенства, чтобы поговорить с ним об этой тайне, прежде чем та переросла в скандал.

Однако посольство потерпело сокрушительную неудачу. Священник принял коллег вежливо, по-дружески, но когда все расселись, он умолк, переложив на плечи посетителей бремя начала тяжёлого разговора. Причина визита ясна была и без объяснений. Чёрная вуаль всё ещё обвивала лоб Хупера и скрывала все черты, кроме его мягких губ. Изредка можно было заметить, как они складывались в слабую меланхолическую улыбку. Однако присутствующие могли бы утверждать, что этот лоскут крепа заслоняет от них сердце несчастного, являя собою символ той устрашающей тайны, что отделила его от людей. Если бы он сбросил вуаль, с ним заговорили бы прямо. Иначе не получалось. Посему они просидели долгое время в душевном смятении, безмолвствуя и пытаясь уклониться от пристального взгляда Хупера, который они ощущали, хотя видеть не могли. В конце концов удручённая делегация удалилась ни с чем и, вернувшись к своим избирателям, объявила, что дело слишком сложное, разобраться в нём мог бы разве что совет представителей многих церквей, а то и всеобщий синод созвать потребуется.

Во всём селении лишь одна особа не поддалась тому жуткому чувству, которое чёрная вуаль наводила на остальных жителей. Когда церковники вернулись, не добыв никакого объяснения, и не осмелились даже потребовать его, эта особа со всем свойственным ей тихим упорством решила разогнать то тёмное облако, что сгущалось вокруг мистера Хупера, час от часу становясь всё мрачнее.

Её звали Элизабет; она была помолвлена с пастором, готовилась вскоре стать его женой и потому считала себя вправе узнать, что скрывает чёрная вуаль. Как только пастор пришёл навестить её, она приступила к разговору просто и прямо, что облегчило ситуацию для них обоих.

— Нет, — громко сказала она и улыбнулась, — ничего нет ужасного в этом куске крепа, хотя он и скрывает лицо, на которое я всегда смотрю с удовольствием. Давайте же, мой добрый друг, разгоним тучи и вернём солнце на небо. Сперва снимите эту вашу вуаль, а потом поведайте мне, зачем вы её надели.

Хупер слабо улыбнулся.

— Настанет однажды час, — сказал он, — когда всем нам придётся сбросить вуали. Эта вуаль есть знак и символ, и я обязан носить её вечно, на свету и в темноте, в одиночестве и пред лицом толпы, при незнакомцах и при близких друзьях. Ни единому смертному не дозволено увидеть меня без вуали. Эта мрачная завеса должна отделить меня от мира. Даже вы, Элизабет, никогда не заглянете за неё!

— Какое же несчастье так удручило вас, — серьёзно спросила девушка, — что вы решили навеки затмить таким способом свой взор?

— Все знают, что это знак траура, — ответил Хупер, — а у меня, как, полагаю, у большинства смертных, есть достаточно причин для скорби, чтобы обозначить их чёрной вуалью.

— А если мир не поверит, что это есть выражение общей, невинной скорби? — не отступала Элизабет. — Вас любят и уважают, но люди не могут не подумать, что вы прячете лицо из-за какого-то тайного греха. Шепчутся уже. Ради святости вашего сана, прошу вас, устраните повод для скандала.

Щеки её заалели, когда она намекнула на характер слухов, которые уже широко разошлись по селению. Но обычная мягкость не оставила Хупера. Он даже улыбнулся ещё раз — той самой улыбкой, которая всегда казалась светлым бликом, отблеском света, мерцающего из-под вуали.

— Если я испытываю скорбь, это уже достаточная причина, — просто ответил он. — Но если я тем самым скрываю тайный грех, кому из смертных не потребовалось бы сделать то же самое?

И дальше он продолжал с тихим, но непреодолимым упорством сопротивляться её уговорам. Наконец, Элизабет умолкла и задумалась. Возможно, она изыскивала новые способы, чтобы избавить своего суженого от столь мрачной фантазии, каковая, если у неё не имелось иного смысла, могла быть признаком душевного заболевания. Характер у девушки был потвёрже, чем у Хупера, и всё-таки слёзы покатились по её лицу. Но через мгновение новое чувство вытеснило печаль из сердца Элизабет; чёрный покров притянул её взгляд, и будто сумерки внезапно окутали девушку: она ощутила, наконец, ужас, навеваемый вуалью. Она вскочила и, дрожа, приблизилась к пастору.

— А, теперь и вас проняло, верно? — удручённо сказал он.

Она не ответила, но прикрыла глаза ладонью и повернулась, чтобы выйти из комнаты. Он бросился к ней и схватил за руку.

— Будьте терпеливы со мной, Элизабет! — отчаянно вскричал он. — Не покидайте меня, хотя эта вуаль и должна остаться между нами, пока мы пребываем в земной юдоли. Будьте моей, и там, в иной жизни, не будет никакого покрова на лице моём, никакой тьмы между нашими душами! Эта вуаль — лишь для бренного мира, не для вечности! Вы не знаете, как я одинок и как мне страшно пребывать в одиночестве под моей чёрной вуалью. Не покидайте меня навсегда в этой тьме отверженности!

— Поднимите вуаль хотя бы единожды и посмотрите мне в лицо, — сказала она.

— Ни за что! Это невозможно! — ответил Хупер.

— Тогда прощайте! — сказала Элизабет.

Она высвободила свою руку из его пальцев и медленно пошла прочь; у двери она остановилась, чтобы ещё раз взглянуть на него, и содрогнулась, почувствовав, что почти проникла в тайну чёрной вуали. Хупер страдал; но даже и в тот момент он улыбнулся, подумав, что лишь вещественная преграда отделила его от счастья, хотя те ужасы, которые она скрывала, погрузили бы во тьму и самую нежную любовь.

С тех пор никто больше не пытался снять с мистера Хупера вуаль или напрямую добиться правды о той тайне, которую она, по общему мнению, скрывала. Люди, претендовавшие на то, что стоят выше простонародных предрассудков, считали вуаль эксцентрической причудой, какие зачастую позволяют себе в целом разумные, рассудительные личности, что делает их лишь внешне похожими на безумцев. Но в глазах толпы Хупер необратимо сделался пугалом, букой. Ему не удавалось пройти спокойно по улице, ибо не мог он не замечать, как добрые и робкие сворачивают в сторону, чтобы не столкнуться с ним, а другие выхваляются тем, как смело пошли ему навстречу. Подобные дерзкие выходки вынудили пастора отказаться от привычки прогуливаться на закате дня по кладбищу. Стоило ему только в задумчивости остановиться у ворот, как тотчас из-за могильных камней высовывались головы зевак, чтобы поглазеть на его чёрную вуаль. Они же пустили в оборот сказочку о том, что Хупера прогнали с кладбища взгляды покойников. Глубочайшее горе причиняли его доброму сердцу дети, которые бросали самые весёлые свои забавы и разбегались, лишь завидев издали его приближение. Инстинктивный испуг малышей сильнее, чем что-либо другое, заставлял его чувствовать, какой сверхъестественной жутью пропитана чёрная ткань его вуали. Надо заметить, что пастор и сам испытывал великое отвращение к своей вуали. Прихожане это хорошо знали: он старался не проходить мимо зеркал и даже остерегался пить из водоёмов, в гладкой поверхности которых могла отразиться его внешность, ибо всякий раз это потрясало его до глубины души. Наблюдения такого рода придавали правдоподобие домыслам, что совесть Хупера терзает память о некоем совершённом им преступлении, слишком ужасном, чтобы признаться в нём прямо или скрыть его полностью, и потому несчастный ограничивается этим тёмным намёком. Даже своенравный ветер соблюдал мрачную тайну и не осмеливался сорвать вуаль. Но добрый пастор Хупер по-прежнему печально улыбался, видя вокруг себя бледные лица суетной толпы.