Песах Амнуэль - Я помню, как убила Джоша

• Название: Я помню, как убила Джоша
• Автор: Песах Амнуэль
• Издательство: Журнал «Наука и жизнь» 2010 г., № 4
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2010

Журнал «Наука и жизнь» 2010 г., № 4, стр. 66-72

---

На самом деле — для Эйни на самом деле, потому что памяти она доверяла больше, чем так называемой реальности, если реальность становилась прошлым, — Джош терпеть не мог соседку, в обеих памятях не мог, а любил (любил ли?) Мери Хадсон, и это было, как… вспомнила слово: инвариант, да. Слово это произнёс её случайный знакомый, она и виделась-то с ним несколько раз, как-то переспала, было дело… то есть в одной памяти, а в другой — нет, до постели не дошло, ей не хотелось, а он не настаивал. Физик. Эйни не помнила, как с ним познакомилась. То ли в автобусе, когда он уступил ей место, то ли в магазине… неважно. Джош был ещё жив, она не знала о его романах. А с Кеном была дружба, хорошая дружба между мужчиной и женщиной, ну переспали разок, так получилось, да и то — в одной памяти, а в другой — нет. Она вообще-то никому не рассказывала о своей раздвоенной памяти, люди представлялись ей ущербными, не имевшими возможности выбора собственного прошлого, она старалась ни с кем не говорить о прошлом, чтобы не попасть впросак, а с Кеном разговорилась… в одной памяти. В другой… в другой тоже, но там Кен послушал её и перевёл разговор, он торопился, готовился к защите диссертации и не мог думать ни о чём больше. Да, тогда они и расстались, но в другой памяти, а в той — он слушал её так внимательно, как не слушал никогда, у него даже рот раскрылся, и он смешно облизывал губы. «Эйни, это потрясающе, — сказал Кен, — я защищу диссертацию и займусь тобой всерьёз». Как он назвал? Слово выветрилось, про «инвариант» она почему-то запомнила, а другое слово, хотя и важное… Что-то об американском физике, который утверждал, будто всякое наше решение в жизни, даже самое незначительное, приводит к тому, что мир раздваивается. Эйни и тогда не поняла, и сейчас не понимала, как это возможно. «Ты — физический феномен, — говорил Кен.

— Твоя память ветвится в прошлое». Вот глупость. «Вариантов прошлого, — настаивал Кен, — даже больше, чем вариантов будущего. Все они, как ручьи, впадающие в реку, сливаются в одной точке — в реальном и единственном настоящем. Помним мы обычно только одно своё прошлое, остальные забываем. Ты помнишь два, а иногда вспоминаешь и что-то из других прошлых, случайно и не зная, откуда воспоминание. Каждый из нас тоже время от времени… Это называется дежа вю»…

На кухне зашипел чайник, и Эйни пошла пить кофе. Вспомнила, что не приняла назначенные ей доктором Мирером таблетки, но тут же вспомнила, что доктор Мирер только хотел ей эти таблетки выписать, а потом передумал, потому что решил: нужно сначала попробовать лечение у психоаналитика, и послал её к Шеррарду, а таблетки… Она поставила пустую чашку в мойку и пошла в комнату — лекарства хранились в нижнем ящике комода, Эйни заглянула, и конечно, таблетки оказались на месте, двух не хватало, и лежала записка: «С 28 июня прекратить приём до окончания работы с д-ром Шеррардом». Вот, значит, как. Ладно. Прекратить так прекратить. Не очень-то ей нравились таблетки. Она помнила, как её тошнило после приёма, и голова кружилась, но доктор Мирер сказал: «Это побочное явление, пройдёт, перетерпите…» Правда, Эйни помнила и то, что Мирер таблетки ей так и не выписал…

Неважно.

Она оделась и вышла из дома. Утро было солнечным и тёплым. Какое в Лондоне замечательное лето — если бы время остановилось в июле, если бы Земля не крутилась вокруг Солнца и не подставляла ему в разное время разные бока… или не поэтому меняются времена года? Если бы ничего в жизни не менялось… Насколько легче было бы жить на свете.

Может, Кен был прав и нет у неё ложных воспоминаний?

Убила? Да. Не убила? Тоже верно.

Странно всё это.

Глупо ли?

До Рассел-сквер Эйни поехала на метро, час пик закончился, но людей в вагоне было ещё много, лучше пересесть на автобус, но тогда она точно не успеет, ей ещё на тридцатом ехать три остановки.

На выходе она едва не столкнулась с двумя восточного вида парнями и посторонилась, уступая дорогу. Эйни не любила арабов, китайцев, японцев… нет, японцев она терпела, а вот арабов и негров… Не политкорректно, и что? Она же никому не рассказывала, хотя и не была в этом точно уверена. Могла забыть.

Двое парней внимательно на неё посмотрели, один вошёл в холл станции, а другой остался стоять, у него висела на плече внушительных размеров сумка, и Эйни подумала, что уже видела этого человека. Точно видела, но когда и при каких обстоятельствах? С ним было связано что-то неприятное… Она не помнила — что. Видела она этого парня вчера? Вроде нет, ни в одной, ни в другой памяти. Но всё равно ей казалось…

Она остановилась у магазина готового платья, смотрела в стекло витрины на отражение улицы, парень, похоже, медленно шёл за ней… или просто ему тоже нужно было в ту сторону?

Переждать, пока он пройдёт? Неприятный тип.

В памяти возник сбой, это с ней бывало, она вдруг не то чтобы вспоминала, она знала, что этого с ней не происходило, но всё равно всплывало… дежа вю… так это назвал Кен: будто уже была она где-то, видела…

Надо рассказать доктору Шеррарду, ему будет интересно, он непременно за это ухватится. «Знаете, — скажет она, — на самом деле у меня не две, а много памятей. Две — как широкие реки, текущие из прошлого по своим руслам, а есть ещё ручейки, болотца, наступаешь в них неожиданно, вспоминаются изредка какие-то картины, которые не знаешь с чем и сопоставить в жизни»…

Где она видела этого парня?

Подошёл тридцатый автобус, и Эйни поднялась на второй этаж, надеясь, что араб не станет тащить наверх тяжёлую сумку. Он и не потащил, сел у двери, Эйни видела под лестницей его вытянутые через проход ноги.

Если хорошенько подумать… Эйни выдавливала неподатливое воспоминание, как пасту из тюбика. Образ молодого араба становился всё более чётким…

Господи!

Эти ботинки. Араб уже сидел в том же тридцатом автобусе, и такая же сумка лежала у его ног. Они вдруг посмотрели друг другу в глаза. Господи, как она могла забыть этот взгляд?! Всё-таки с памятью у неё не совсем порядок, если она хотя бы на минуту забыла взгляд человека, говоривший на чистом английском: «Ты ещё жива? Скоро ты будешь на том свете», так и сказал, молча, и ей стало страшно. Автобус подходил к остановке, и она быстро прошла к двери, может, надо было сказать кондуктору, но взгляд сверлил её в спину, подгонял, и она спрыгнула с подножки, когда автобус ещё не успел остановиться, кондуктор что-то крикнул вслед, а она отбежала к витрине магазина, сердце колотилось, автобус отъехал, вырулил на Тевисток-сквер, и в это время…

Господи!

Больше она не помнила, да и это воспоминание смялось, схлопнулось, втянулось в глубину легло на свою ниточку памяти, это было совсем недавно, если она помнит так ярко.

Эйни смотрела на ноги, торчавшие поперёк прохода, на сумку, к которой наклонился парень; он, видимо, почувствовал её взгляд, хотя в такие секунды человек, скорее всего, уже ничего не видит, не слышит, не понимает.

Взгляды встретились, и молодой араб улыбнулся.

Эйни приподнялась на сиденье. Не успею.

Господи…

Я так и не узнаю, убила ли я Джоша.

— Эй, вы там! — крикнула Эйни, но её слабый голос никто не расслышал в грохоте взрыва.

Рисунки Дмитрия Некрасова.