Хьюго Виккерс - Грета Гарбо и ее возлюбленные

• Название: Грета Гарбо и ее возлюбленные
• Автор: Хьюго Виккерс
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-639-4

Книга британского писателя Хьюго Виккерса рассказывает о киноактрисе Грете Гарбо, ставшей легендой еще при жизни. Судьба этой знаменитой женщины предстает перед читателем в переплетении с судьбами людей, любивших ее.

Марлен Дитрих, Мерседес де Акоста, Эва Ле Галльен — эти и многие другие личности сыграли важную роль в жизни Греты Гарбо, самой красивой женщины всех времен, блистательной актрисы, создавшей на экране образы загадочных роковых героинь.

---

В 1931 году Грета снималась в фильме «Сьюзанн Леннокс, ее падение и взлет», когда в доме Зальки Фиртель она познакомилась с Мерседес де Акостой. Мерседес только что прибыла в Голливуд или, как его шутливо называли, «фолливуд» (сумасшедший лес), для работы над сценарием для Полы Негри. Вскоре она обнаружила, что главной проблемой города являлись «глупость, вульгарность и дурной вкус», а вовсе не повальный разврат, как это принято было думать. Тем не менее здесь она провела многие годы своей жизни. И хотя время от времени Мерседес была вынуждена появляться на той или иной студии, ей удавалось избегать светского общества и киношников, и, вполне естественно, она тяготела к более утонченному, более «европейскому» кругу Фиртель. Однажды она удостоилась приглашения на чай к ним в дом на Мейбери-роуд в Санта-Монике, и когда все уже сидели за столом и болтали, раздался звонок в дверь. В прихожей кто-то негромко говорил по-немецки, и Мерседес тотчас узнала голос из «Анны Кристи». В комнату вошла Гарбо. Эта встреча запомнилась Мерседес надолго:

«Мы обменялись рукопожатием, она улыбнулась, и мне тотчас показалось, будто я ее знаю всю жизнь или, вернее, знала в моих предыдущих инкарнациях.

Как я и ожидала, она была удивительно хороша — даже сильнее, нежели казалось в фильмах. Одета она была в белый джемпер и темно-синие матросские брюки. Ее стопы оставались обнаженными, как и ее руки, тонкие и чувствительные. Ее прекрасные прямые волосы ниспадали ей на плечи. На голове у нее был надет белый теннисный козырек, низко надвинутый на ее удивительные глаза, в которых, казалось, застыла вечность. Когда она заговорила, покорил не только ее голос, но и акцент. В то время она говорила по-английски совершенно неправильно, с сильным шведским акцентом, и ошибки в ее произношении просто завораживали меня. В тот день я слушала, как она говорила, обращаясь к Зальке: «Я пришагал сюда, чтобы навестить вас».

Как ни странно, произнесенное ею зачастую оказывалось более выразительным, нежели безупречно правильная речь».

Разговор между Гарбо и. Мерседес получился довольно короткий, но на какой-то момент они остались одни.

«Наступило молчание, — молчание, которое давалось ей с поразительной легкостью. Грете всегда хорошо давалось молчание».

Вскоре Гарбо заметила на руке у Мерседес тяжелый браслет. Де Акоста протянула актрисе приглянувшееся украшение, сказав при этом:

— Я купила это для тебя в Берлине.

На этот раз Гарбо отправилась домой, чтобы, как обычно, провести вечер в полном одиночестве и, отобедав в постели, лечь спать.

Однако первая их встреча прошла весьма успешно.

Благодаря содействию Зальки Фиртель они встретились снова, и Гарбо явно прониклась к Мерседес симпатией и даже пыталась удержать свою новую знакомую, чтобы та не ходила на ленч, который давала Пола Негри. Затем она позвонила Мерседес во время ленча и пригласила к себе домой, в дом № 1717 по бульвару Сан-Винсенте. Приглашая свою новую подругу переступить порог своего дома, а такой чести удостаивался не каждый, Гарбо разбросала для Мерседес по полу цветы. Более того, де Акосте даже было позволено заглянуть в спальню.

«Она скорее походила на спальню одинокой женщины. В ней было нечто печальное».

Однако этот визит был коротким, поскольку Гарбо накануне устала и поэтому произнесла слова, которые вскоре превратились в расхожую шутку, всякий раз повторяемую при расставании:

— А теперь тебе пора домой.

Их дружбу скрепляли откровения о прежней жизни и обсуждение снов, сопровождаемые долгими разговорами о вещах глубокомысленных и тривиальных, которые иногда затягивались далеко за полночь. Мерседес не имела ничего против: «Хотя я не ложилась всю ночь, я чувствую себя бодрой и отдохнувшей».

Вскоре после этого они с Гарбо отправились на отдых, который Мерседес вспоминала как абсолютно идиллический. Начался он с типичной для Гарбо неорганизованности. Она позвала к себе Мерседес, чтобы объявить той, что нуждается в полном одиночестве и поэтому намерена уединиться на «островке» посреди гор Сьерра-Невады. После чего она села в машину и умчалась прочь. Безутешная Мерседес вернулась домой. Спустя несколько дней Гарбо позвонила подруге. Она добралась до своего «островка», и там до нее дошло, что она просто обязана разделить с кем-то его красоту, и поэтому решила вернуться домой, чтобы забрать с собой подругу. Вот почему ей заново пришлось вынести триста пятьдесят миль пути под палящим солнцем через пустыню Мохаве. На обратном пути она каждые несколько часов делала остановки, чтобы сообщить по телефону:

— Я приближаюсь. Я приближаюсь!

Последний звонок был сделан из Пасадены.

Наконец Гарбо добралась до Голливуда, и Мерседес уложила ее спать на веранде, хотя ни та, ни другая не могли уснуть. На следующий день Мерседес позвонила в студию, чтобы объявить о своем отъезде. А так как особой работы для нее не было, то в студии только обрадовались этой новости. Гарбо и Мерседес потребовалось еще целых три дня, чтобы снова добраться до заветного острова, где и началась идиллия.

Джеймсу, шоферу, было велено отправляться домой и не возвращаться до самого последнего момента, пока отдых в горах не подойдет к концу. Затем Гарбо на лодке перевезла Мерседес через озеро Сильвер-Лейк на небольшой островок, на котором стояла небольшая бревенчатая избушка. Гарбо объяснила, что иначе как на лодке до их островка не добраться.

— Нам надо заново пройти крещение, — с этими словами Гарбо сбросила с себя одежду и нырнула в воду. Мерседес последовала ее примеру.

На обед Гарбо готовила им на скорую руку форель. А еще они проводили время за разговорами. На сделанных Мерседес фотографиях мы видим Гарбо, загорелую и пышущую здоровьем, в берете и в шортах, спортивных туфлях и белых носках. На некоторых фотографиях она обнажена по пояс, на других — запечатлена в натянутой через голову рубашке, едва прикрывающей обнаженную грудь. Мерседес открывала для себя неведомую ей ранее сторону Гарбо.

«… Принято думать, что Гарбо нелюдима и серьезна. Это одно из заблуждений, лежащих в основе возведенной вокруг нее легенды. Но все легенды строятся на слухах, на том, что известно понаслышке. Разумеется, она серьезна, коль речь заходит о серьезных вещах, и, разумеется, не носится взад и вперед, нацепив на лицо, подобно большинству американских чиновников, ухмылку от уха до уха. Однако это вовсе не означает, что она нелюдима и ей чуждо чувство юмора. Если на то пошло, только ей по-настоящему свойственно чувство истинного юмора. За шесть недель, проведенных на Сильвер-Лейк, да и не раз после того, она демонстрировала мне свое удивительное чувство юмора».

В ранних набросках своих мемуаров Мерседес пишет об этом «отпуске» более подробно. По ее словам, она буквально каталась по полу от смеха, когда Гарбо смешила ее. Гарбо рассказала Мерседес историю своего шведского дядюшки — о том, как она постоянно терзала его вопросом: «ДЯДЯ, А КАК ТЫ ОТНОСИШЬСЯ К ИИСУСУ?» и, хотя тот уже несколько раз ответил на него положительно, в конце концов терпение его иссякло. Отбросив газету, он вскочил со стула и заявил:

— Да нет же, черт побери. Какое мне дело до Иисуса!

Эта фраза стала для Мерседес и Гарбо чем-то вроде расхожей шутки, если их вдруг начинала одолевать скука.

Тем не менее в разговорах с друзьями Мерседес временами давала выход накопившемуся раздражению. Гарбо постоянно сидела на диете и, по словам Мерседес, частенько действовала ей на нервы занудным перечислением блюд, к которым она ни за что не притронется. В течение нескольких месяцев в Голливуде, уже после совместного отдыха, Гарбо и Мерседес львиную долю времени проводили в обществе друг друга. Де Акоста начала подмечать в подруге новые малоприятные черты. Мерседес была вегетарианкой и страстной любительницей животных. Гарбо же временами позволяла себе такое, что никак не вязалось со взглядами Мерседес на то, как надо обращаться с братьями нашими меньшими.

«… У нее была ужасная привычка, найдя в траве или в доме какую-нибудь букашку, обязательно ее сжечь. Она, бывало, подпаливала клещей, пауков, косиножек, водяных жуков. Я впервые увидела, как она это делает, когда мы сидели на лужайке и она обнаружила у себя на ноге клеща. Он пытался пробуравить ей кожу, чтобы, как водится, засунуть в крохотное отверстие свою головку. Я увидела, как она сняла его с ноги и, чиркнув спичкой, поднесла к нему пламя. У меня внутри все сжалось.

— Как ты можешь с такой легкостью убивать? — спросила я. — Ведь эти букашки имеют точно такое же право на жизнь, что и ты. Неужели тебе трудно просто забросить его подальше в траву? Скажи, зачем тебе вообще убивать их, не говоря о том, чтобы мучить их на огне? Возможно, у них есть своя большая семья, которая дожидается их. Неужели ты ни разу об этом не задумывалась?.