Джеролд Шектер - Шпион, который спас мир. Том 1

• Название: Шпион, который спас мир. Том 1
• Автор: Джеролд Шектер
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Военное
• Год: 1993
• ISBN: 5-7133-0594-5

Самые захватывающие истории о шпионах - это те, которые происходят на самом деле.

Факт предательства советского полковника Олега Пеньковского не является выдумкой нашей или иностранной разведки.

О нем писали и говорили в начале шестидесятых годов, но многие стороны этого случая долгое время были скрыты в документах ЦРУ с грифом "совершенно секретно”. Сегодня их предают гласности, и читатель может самостоятельно сделать вывод, был ли Пеньковский тем человеком, который спас мир от ядерной катастрофы.

---

— Вы должны меня правильно понять, — сказал Пеньковский. — Я зрелый человек, мне уже скоро пятьдесят, как и вам. Может, Майкл (Стоукс) и Джозеф (Бьюлик) моложе, но старше по опыту. Не знаю.

— Спасибо, — сказал, улыбнувшись, Джо Бьюлик{204}.

— Если правительства, которым я теперь служу, оценят мою работу, выполняемую в условиях чрезвычайной опасности и с определенной долей самопожертвования, поверьте... — Пеньковский остановился на середине предложения, не закончив его, затем снова заговорил{205}:

— Если то, что я уже сделал, действительно что-то значит, если вы верите в мои возможности и хотите, чтобы я был полезным до конца, и если для вашего руководства и вашего правительства я не просто мальчик на побегушках, то внимание ко мне с их стороны будет означать, что работа моя оценена по заслугам{206}.

Если вы считаете, что я всего лишь посредственность, то и мне придется это признать. Я попросил вас наградить Винна, дать ему денег. Уже прошла неделя, а вы так ничего и не ответили. Скоро я уеду. Так вы дадите ему денег или нет? Винну нужны деньги — он сделал все, чтобы свести нас, чтобы я мог выполнить главное дело моей жизни. Если вам кажется, что мои возможности, задачи, идеи и способности невелики, так и скажите: «Молчи. Будь скромнее. Успокойся. А то больно много о себе думаешь»{207}.

Но я хочу делать великие дела — хочу стать вашим первым номером — для вашего правительства, командования, ради гуманной цели, в борьбе против коммунизма. Вы уже хорошо ко мне относитесь, как к другу и товарищу. Вы мне верите. Но все остальные, все, кто руководит, не с вами. Да благословит их Господь. Вы можете передать им мои лучшие пожелания. Видите, какая у меня бунтарская натура. Какой я необыкновенный, энергичный человек. Я чувствую, что вы все еще изучаете меня, рассматриваете под микроскопом. Может, вам кажется, что я полон противоречий, если так, то скажите. Может, это объясняется тем, что я верю в свою силу, возможности и правду с большой буквы.

В свете всего этого прошу вас оценить мои возможности до отъезда 2 или 6 мая. Когда я решил к вам прийти, я все хорошо обдумал. Прошу вас меня понять, правильно оценить и поверить в меня. Дайте мне как можно быстрее самое трудное поручение, чтобы я мог его выполнить. Может, тогда вы отнесетесь ко мне по-другому. Я хочу, чтобы вы использовали меня только в крупных делах {208}.

Кайзвальтер попытался вставить слово, но Пеньковский не дал.

— Минутку, — сказал он. — Я скоро закончу. Если американские студенты (Кокс и Кобб), которые мне помогли, сделали что-то стоящее, наградите их. Это будет означать, что вы меня оценили. Если вы ничего для них не сделаете — или сделаете лишь немного, — что ж, тогда и я для вас мелкая рыбешка — и теперь, и в будущем.

Я пойму, как вы относитесь ко мне, увидев, как правительство оценивает двух молодых американцев, Винна и вас самих. Вы можете спросить: а какое мне дело, как  к вам и к ним относится правительство? Но мне не безразлично видеть, как будет оценена работа, способствующая нашему сотрудничеству и пользе общего дела. Дай Бог им благополучия. Я хочу работать только по большому, серьезному счету, выполнять опасные поручения. Уверен, что если мне придется погибнуть, если со мной что-то случится, вы не забудете о моей дочери, матери и жене. Вам известны мои предложения на этот счет, вы что-нибудь придумаете и не оставите их в нужде{209}.

Пеньковский говорил больше десяти минут. Его не прерывали, поскольку, если не обращать внимания на его огромное самомнение, он говорил о важном: об урезывании зарплат военным и ухудшении жизни в Советском Союзе, что противоречило заявлениям Хрущева.

— Вы знаете, что материальное положение человека в Советском Союзе очень тяжелое. Даже если министр, который получает 1200— 1800 рублей в месяц (1080—1620 долларов), не отложил какие-то деньги на черный день и если так случается, что его увольняют, то это уже конченый человек, он или пропивает все, залезает в долги или с ним происходит что-то еще в этом роде — он просто существует, а не живет.

Прожиточный минимум при социализме не установлен, да и что это за прожиточный минимум? Серая и голодная жизнь — уж поверьте. Я сам живу при коммунизме. Кто-то ведь должен подумать о народе — о глупом русском народе. Русские — дураки, они добрые и хорошие, но дураки. Они постоянно терпят — думают, может, завтра будет лучше, может, послезавтра. Слава Богу, есть хлеб-соль, это все, что есть{210}.

Люди глупы и не могут организоваться. Но если мы не сумеем создать условия, при которых КГБ не сможет стрелять людям в спину, они скажут, что достаточно страдали и их слишком долго обманывали. Именно так произошел рывок, когда в 1917 году Ленин пришел к власти. Царь абсолютно неправильно относился к решению многих вопросов, вставших перед народом. Если бы царь был умнее, никакой революции бы не было.

Я многое могу вам рассказать. В седьмом подвале, где находится КГБ, расположены камеры, в которых русские — многие известные мудрые люди, патриоты — бросались на съедение крысам. Мне это сказал знающий человек, бывший помощник командующего Московским военным округом. Я знаю все подробности. Там есть одна особая, целиком остекленная комната. Каждого, кого не могут сломать или кто не говорит то, что хотят от него услышать, или не подписывает что-то, бросают в эту комнату. Туда выходят трубы, сделанные из прозрачного пластика. В них — ни сверху, ни снизу выхода нет — запускают десятки крыс, которые начинают бегать по этим прозрачным трубам вокруг человека. Тогда в микрофон спрашивают: «Скажете теперь, с кем вы работаете?» Если человек не сознается или говорит, что ничего не скажет, открывают клапан, который выпускает одну крысу. Голодная крыса, которую несколько дней не кормили, начинает бегать вокруг человека и кусать его. Следом выпускают еще две-три. Это ужасно. Люди сходят с ума. Когда наконец от человека добиваются желаемого, включают под давлением воду и смывают крыс обратно в клетки. Русских пытали и убивали. Все об этом знают{211}.

Хрущев понимает, что если к этому серому, полуголодному существованию добавить и грядущий ужас застенков и казней, как это было при Сталине, — но Сталина, конечно, кругом поддерживали, — то люди, несомненно, скажут: «Хватит, надоело!» Поэтому он делает небольшие поблажки. Предоставил, например, всеобщую амнистию тем, кто был объеден крысами, реабилитировал ранее расстрелянных и их семьи, дал им пособия — не очень большие, но все-таки они что-то получили. Реабилитировал их имена, чтобы детям не говорили, что их отец — враг народа. А когда такое говорят — это озлобляет людей{212} (ситуация с Пеньковским была похожей).

Я хотел сделать заявление. Вы работаете со мной ровно неделю. Умоляю вас, я буду вам только благодарен, если вы скажете: «Знаете, Пеньковский, на самом деле все совсем не так, как вы думаете. Ваши материалы не имеют большой ценности, и мы не хотим вас использовать, во всяком случае, не так, как вы предлагаете. Поэтому успокойтесь. Все это нам представляется не в таком грандиозном свете, как вам кажется». Я предложил вам свои идеи (установить на основных военных объектах Москвы небольшие атомные заряды). Если это вам подходит, тогда прошу вас разработать план и обеспечить меня поддержкой и безопасностью, чтобы я мог его выполнить. Так и скажите: «Вы приезжаете шестого, а пятнадцатого вам придется взорвать КГБ». В И утра пятнадцатого числа КГБ прекратит свое существование. Только обеспечьте меня необходимыми средствами, и КГБ не будет. Теперь я все сказал.

Страстность, с которой говорил Пеньковский, была беспредельна. Оперативники-профессионалы, хотя и находились под глубоким впечатлением, должны были вести себя осторожно и не до конца его разубеждать.

Им нужно было с интересом отнестись к его планам, но и добиться от него разведывательной информации, которая была так необходима американским и британским политикам, чтобы постараться понять намерения и возможности Советского Союза в военной области. Контроль над агентом — основа эффективного использования.

Кайзвальтер ответил Пеньковскому по-русски от имени всех остальных членов спецгруппы:

— По некоторым вопросам мы можем ответить вам прямо сейчас. Во-первых, мы вам доверяем; во-вторых, мы хотели бы знать, зачем вам нужно встретиться с кем-нибудь из высокопоставленных официальных лиц. И это будет сделано. И, в-третьих, мы хотим, чтобы вы перестали беспокоиться по поводу Винна. Мы возвращаемся в Лондон, и все будет сделано.

Пеньковский, покуривая сигарету, заметил Кайз-вальтеру:

— Он на самом деле прекрасный парень. Я очень привязался к нему.

Он похвалил то, как Винн подготовил поездку, его гостеприимство и отметил, как он все хорошо делает.

— Мы это знаем, — согласился Кайзвальтер. — Но пока он мечется между вами и представителями компаний, которые вы посещаете, и его невозможно разорвать на части в прямом смысле этого слова, даже получить на два-три часа. Когда он вернется в Лондон, мы обо всем позаботимся{213}.