Александр Мень - Ветхозаветные пророки

• Название: Ветхозаветные пророки
• Автор: Александр Мень
• Издательство: Библиотека "Звезды", Советский писатель
• Жанр: Религия
• Год: 1991
• ISBN: 5-7183-0015-1

В книгу вошли лучшие работы трагически погибшего религиозного мыслителя и историка Александра Меня. В яркой художественной форме рассказывает автор о ветхозаветных пророках, о нравственных исканиях человечества в VIII–IV вв. до нашей эры, о его пути к христианству.

Печатается по книге: Эммануил Светлов (о. Александр Мень). «Вестники царства божия», том V, Брюссель, 1986 г.

---

В толкованиях св. Отцов раскол между Израилем и Иудой иногда рассматривался как ветхозаветный прообраз церковных разделений. И в самом деле, трагедия христианского мира, охваченного враждой перед лицом мусульман и других противников, как нельзя лучше может быть осмыслена в свете судьбы еврейских царств. Участь Константинополя была предрешена разделением церквей и явилась таким же историческим знамением, как падение Самарии.

Можно указать еще на одну великую церковь, — история которой повторила судьбу Эфраима, — церковь Александрийскую. Родина монашества, давшая Антония Великого и таких учителей Церкви, как Климент, Ориген и св. Афанасий, — она была стерта с лица земли. И это случилось потому, что некая болезнь поразила ее изнутри. Живя бок о бок с язычеством, в стране, где оно оставалось наиболее жизнеспособным, египетские христиане страшились соблазнов и вели с многобожием упорную борьбу. И в конце концов борьба эта выродилась в настоящую войну. Разрушение языческих храмов, кровавые погромы и убийство Гипатии — вот красноречивые свидетельства внутреннего кризиса Александрийской церкви, который привел ее к краху. Нечто подобное видим мы и в Северном царстве Израиля. Он также метался между языческим соблазном и яростным фанатизмом.

С одной стороны, в Эфраиме издавна намечалась тенденция к превращению ягвизма в национальную религию с языческими атрибутами. Соседство Финикии привело даже к тому, что культ Ваала-Мелькарта стал мощным конкурентом почитания Ягве и ему оказывалось царское покровительство.

Однако как конец Александрии и Византии не означал гибели их драгоценного духовного наследия, так и падение Самарии не уничтожило религиозных сокровищ Северного Израиля. Ведь именно там Осия открыл людям тайну Божественной любви, там левиты хранили Книгу Завета, там жило и раскрывалось Предание ветхозаветной Церкви.

Но как случилось, что с падением Самарии эта северная традиция не исчезла, а вошла в традицию иудеев, в составленную ими Библию? Заслуга здесь принадлежит тем людям, которые после 722 года пришли с севера в Иерусалим и принесли с собой свою веру и свои книги. Эти переселенцы не могли быть просто беженцами: после установления мира жизнь в Эфраиме наладилась и стала безопасной. Скорее всего мы имеем дело с сознательным «исходом». Избежавшие высылки священники, левиты, учители не могли примириться с мыслью о том, будто Бог изменил Своему слову. Они знали, что самарийская трагедия не может быть концом народа Божия. Кто-то должен был остаться носителем Обетования. Все державы могут разрушиться, но слово Господне непреложно. И вполне естественно, что взоры этих людей обратились к Иерусалиму. Не там ли, где стоит древняя святыня, Ковчег Завета, отныне надлежит пребывать истинному Израилю?

Мы не знаем, как встретили Исайя и его община переселенцев с севера, но, несомненно, они должны были видеть в них единомышленников. Теперь ряды ревнителей веры в Иерусалиме пополнились. И пришельцы, и Исайя усматривали руку Ягве в том, что случилось с Самарией. Отныне уделом Божиим осталась одна Иудея, пустынная и гористая. Ягве умалил Свой народ. Для любого из языческих богов это было бы равносильно поражению, но величие Ягве в глазах Исайи не измерялось, как мы знаем, внешней силой. Пусть земля Сиона сдавлена между могучими державами, пусть в двадцати верстах от Иерусалима уже начинается ассирийская территория — Ягве и на этом клочке земли исполнит Свой вселенский замысел. И чем слабее Иудея, чем меньше у ее царя оснований полагаться на меч, тем очевиднее станет, что единственный ее Спаситель и Царь — Господь. Она должна направить все свои силы на то, чтобы быть достойной своего Бога, исполнить во всем волю Его.

Постепенно вокруг Исайи и его учеников образовалась своего рода «партия реформ». В нее входили люди, которые не желали пассивно наблюдать за событиями, но стремились внедрить в маленькой стране дух Моисеева завета. Программа этой группы сводилась к двум основным пунктам: соблюдению чистоты веры и требованию социальной справедливости. Поборники реформ сумели привлечь на свою сторону сына Ахаза, царевича Езекию. Езекия всей душой примкнул к идее реформы, по-видимому, еще до своего вступления на престол. В пылком и преданном вере юноше Исайя, быть может, Некоторое время видел нового Давида, обещанного Богом.

* * *

В 715 году умер царь Ахаз, и Езекия, которому тогда было уже около двадцати пяти лет, наследовал ему. Царям того столетия Библия, как правило, дает нелестные характеристики, но Езекия составляет исключение. О нем говорится не просто с одобрением, но в тонах почти восторженных, в выражениях, которые употребляются по отношению к библейским праведникам.

Даже если сделать скидку на возможное поэтическое преувеличение, ясно, что Езекия чем-то сильно выделялся среди прочих иудейских царей. Хотя летописи того времени не сохранились, а Библия говорит о правлении его кратко, можно не сомневаться в том, что главной заслугой сына Ахаза была забота о религиозном возрождении страны. При нем наступило время торжества единобожия, которое можно сравнить только с царствованием Давида, Иосафата и правнука Езекии — Иосии.

Новый царь с первых же дней правления связал свою политику с идеями «партии реформ». Есть все основания считать, что Исайя сразу же стал близким к царю человеком и вдохновил его на проведение религиозных преобразований.

Первая мысль, внушенная царю пророком, заключалась в необходимости укрепить духовный авторитет Сиона. Храм Бетэля, многочисленные святилища в городах и селениях служили препятствием на пути к религиозному единению Израиля. Сионский храм должен был стать главным знаменем народа Господня, к которому обращены взоры всей святой земли. Это заложило бы основание и для национального единства. В то время ассирийский контроль в северных областях Палестины ослабел; Саргон вел войны далеко на Кавказе, и у Езекии возникла надежда восстановить целостное царство под эгидой дома Давидова. Хотя о восстании против Ассирии еще не могло быть и речи, но возвышение Иерусалима явилось первым шагом на пути к независимости.

Согласно Библии, Езекия в первый же год своего правления объявил о всенародном и торжественном праздновании Пасхи в городе Давида. До сих пор она не была связана с Иерусалимом. Семьи в каждом городе и селении участвовали в этот день в священной трапезе, установленной со времен Исхода. С этим торжеством издавна соединяли праздник Опресноков, когда выпекали пресный хлеб перед уборкой ячменя. Этим праздникам — пастушескому и земледельческому — Езекия хотел придать характер Сионского торжества. Как воспоминание об избавлении от рабства Пасха должна была отныне стать днем прославления свободы, днем благодарственных молитв в Доме Господнем. Под влиянием Исайи царь стремился также пробудить в народе дух покаяния. Объявляя свою волю перед собранием священников, Езекия сказал: «Над отцами нашими тяготел гнев Ягве, и вот теперь я хочу заключить Завет с Богом, чтобы Он отвратил от нас Свой гнев». Таким образом, возвращение к чистоте древней веры стало главным девизом преобразований.

Перед праздником царские гонцы отправились с трудной миссией на Север. Они несли с собой послание Езекии, в котором «все, уцелевшие от руки царей ассирийских», призывались в Иерусалим на пасхальные торжества. Это был смелый шаг, поскольку наместник Самарии мог расценить это как подстрекательство к мятежу. Но, как ни странно, послы не встретили препятствий со стороны ассирийских властей, видимо, не придавших значения этой религиозной акции.

В Иерусалиме тем временем шла энергичная подготовка к празднику. Храм был очищен от изваяний и фетишей, поставленных там при Ахазе и других иудейских царях. Всевозможные реликвии, даже те, которые в глазах народа относились к культу Ягве, извлекались на свет Божий и без колебаний уничтожались. Царь приказал не щадить даже самого Нехуштана, знаменитого медного Змея, с незапамятных времен находившегося в храме. Не остановило Езекию и то, что это изображение было связано с именем Моисея.

Езекию тревожила мысль о том, как простые люди воспримут его скорую и решительную расправу с почитаемыми «святынями». Огорчали его и приходившие с Севера вести: эфраимиты встретили иудейских послов злобными насмешками. Даже теперь, когда братоубийство принесло свой горький плод, вражда не утихала. Лишь немногие евреи, жившие у берегов Галилейского моря, откликнулись на призыв и пришли в Иерусалим справлять Пасху.

И все-таки праздник удался. После долгого перерыва открылись ворота храма и дым всесожжений поднялся над жертвенником. Обряд был обставлен со всей возможной торжественностью: гремели трубы, хор левитов пел гимны. Пораженный неожиданным зрелищем, народ кричал от восторга; многие падали на колени… Не вернулись ли времена Давида и Соломона? Вероятно, в этот момент всех объединяло одно чувство: этот алтарь, этот старый Дом Господень есть единственная святыня Израиля, камень Сиона, уцелевший среди ниспосланных за грехи гроз.