Теодор Фонтане - Сесиль. Стина (сборник)

• Название: Сесиль. Стина (сборник)
• Автор: Теодор Фонтане
• Жанр: Проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-3-87-667414-8

Действие романов немецкого классика Теодора Фонтане (1819–1898) происходит в Германии времен Бисмарка. Читателю предстоит знакомство с экзотическим миром берлинского и провинциального полусвета, его томными героинями и благородными героями, столь похожими на русских «лишних людей» и столь от них отличными. В романах «Сесиль» (1887) и «Стина» (1890) оживают забытые реалии и вечно актуальные темы давно ушедшей жизни. Речь идет о любви, верности, ревности, патриотизме, чести. О смерти и вере в Бога. На русском языке романы издаются впервые, в переводе Э.В. Венгеровой.

---

– В замке Роденштайн?

– Да, его обитель можно так назвать. Во всяком случае, сам он называет ее так. А его называют отшельником из Роденштайна. А замок Роденштайн есть не что иное, как чудесный, возведенный на утесе странноприимный дом или гостиница, хозяин коей, как и его знаменитый тезка, при любых обстоятельствах поднесет вам доброго вина и угостит наилучшими гольцами. Альтенбрак и замок Роденштайн и есть та обетованная земля, о которой я вам рассказывал.

– Значит, мы должны туда отправиться, – сказал Гордон, и Сесиль одобрительно захлопала в ладоши. – Мы должны туда отправиться, чтобы раз и навсегда решить спор между форелями и гольцами. А господин пенсионер возьмет на себя роль нашего предводителя. Он уже дал свое согласие. И господин Эгинхард… простите, запамятовал…

– Аусдемгрунде.

– И господин Эгинхард Аусдемгрунде, – повторил Гордон, отвешивая поклон приват-доценту, – будет сопровождать нас. Не так ли?

Глава двенадцатая

Экскурсия в Альтенбрак была назначена на следующее утро, но до нее оставалось еще много времени, и когда гости, отобедав, вышли в коридор, неоднократно прозвучал вопрос о том, как провести «неожиданно» жаркие послеполуденные часы. Приват-доцент предложил прогулку в долину Бодеталь, однако же его идея не встретила одобрения.

– Только не Бодеталь! – заявил Гордон. – И уж тем более не этот вечный «Лесной кот»[68]. Настоящий кабак на военной дороге. Воняет кухонными помоями и конюшнями, народу полно, кругом валяются промасленные обертки и калеки с гармошками. Нет, нет, я предлагаю Линденберг.

– Линденберг, – решил Сент-Арно, а Сесиль выразила готовность отправиться на прогулку немедленно.

– Сначала тебе следует отдохнуть, – сказал полковник. – В такую жару ты быстро устанешь.

Но красавица, всегда выражавшая несогласие в тех случаях, когда Сент-Арно указывал ей на необходимость в отдыхе или, того хуже, на приступы слабости, возразила и на этот раз. Она еще прежде попросила приват-доцента сопровождать ее, заверив, что «никогда не устанет за хорошей беседой». В ответ на ее реверанс Эгинхард пришел в неописуемый восторг, и его тут же озарила глубокомысленная идея написать трактат о превосходстве аристократических форм жизни и образования. Одновременно он твердо решил показать себя достойным столь лестного доверия. Увы, первая его попытка в этом направлении обернулась неудачей.

– Частное владение Микеля, милостивая государыня, – начал он, указывая на виллу, окруженную ухоженным садом, тянувшимся вдоль проселочной дороги.

– Чье владение? – переспросила Сесиль.

– Доктора Микеля, бывшего бургомистра Оснабрюка, а ныне бургомистра Франкфурта.

– На Одере?

– Нет, на Майне.

– Но что могло побудить этого господина искать летней свежести в простой деревне в Гарце? Ведь живописные окрестности Франкфурта предпочтительней. Почему он приобрел виллу именно здесь?

– Вопрос вполне уместный, и единственно возможный ответ на него, по моему разумению, дает германская приверженность господина Микеля императорскому дому. Несмотря на уязвимость такой формулировки со стороны языка, она точно выражает мою мысль. Хотелось бы изложить ее вам подробнее. Вы позволите, милостивая государыня?

– Прошу вас об этом от всего сердца.

– Итак. Можно считать историческим фактом, что у нас бывали и ныне еще встречаются мужи, в коих приверженность имперской идее громко заявила о себе еще прежде, чем возникла империя. Это пророки, имеющие обыкновение предсказывать каждый великий феномен. Пророки и предтечи.

– И к ним вы причисляете…

– Прежде всего, также доктора Микеля из Франкфурта. Воистину, он был одним из тех, в чьей груди еще в юности зародилась имперская идея. Она требовала своего осуществления, искала места под солнцем. Но где можно было найти наилучшее для нее место? Где можно было, скорее всего, вскормить ее и продвинуть в жизнь? На этот вопрос, милостивая государыня, есть лишь один ответ: здесь. Ибо здесь, в нашем благословенном Гарце вещает в полный голос все имперское, все императорское. Я уж не говорю о Кифхойзере[69], где спит вечным сном император Фридрих Барбаросса (к тому же горы сии наполовину принадлежат Тюрингии). Но именно здесь, на северной окраине Гарца, каждая пядь земли обнаруживает, по меньшей мере, одного императора. В церкви Кведлинбургского аббатства (я с радостью узнал, что вы оказали ей честь своим посещением) покоится первый великий кайзер Саксонии; в Магдебургском соборе – второй, еще более великий. Не стану обременять вас, сударыня, перечислением имен. Но позвольте привести вам факты. В Гарцбурге, на вершине Бургберг (хотелось бы рекомендовать вам подняться на эту гору, у ее подножия вы наймете ослов) стоит любимая крепость Генриха, того самого, что совершил покаянное паломничество в Каноссу. А в Госларе, в сравнительной близости к упомянутой вершине Бургберг, до наших дней сохранился большой императорский дворец. В своих стенах он видел самых могущественных государей, носителей гибеллинской идеи[70] уже в до-гибеллинские времена. Так что воспоминания об императорах у нас здесь на каждом шагу. И в этом, милостивая государыня, я вижу причину, которая привлекла сюда, именно в нашу местность, господина Микеля, ратоборца имперской идеи.

– Несомненно. И вы рассказываете обо всем этом с такой теплотой…

Приват-доцент поклонился.

– … с такой теплотой, что я прямо представила себе вас среди пророков и предтеч. И что ваши изыскания завершились восторженной приверженностью к истории немецких императоров.

– Разумеется, милостивая государыня, хотя признаюсь вам откровенно, ход немецкой истории не таков, каким ему надлежит быть.

– И что же вас не устраивает?

– То, что сместился центр тяжести. Произошла ошибка, которая была исправлена лишь в наши дни. Когда немецкие курфюрсты избирали саксонских императоров, коих мы по меньшей мере с тем же правом могли бы назвать кайзерами Гарца, мы были на верном пути. Но при окончательном, однако слишком уж преждевременном угасании саксонской династии, следовало сместить центр тяжести германской нации к северо-востоку.

– До российской границы?

– Нет, милостивая государыня, не так далеко; на территорию между Одером и Эльбой.

– С Гогенцоллернами[71] во главе?

– Да нет же. Вместо Гогенцоллернов нужно было избрать другой великий княжеский род, владевший землями между Одером и Эльбой до Гогенцоллернов и отодвинутый в сторону и забытый неблагодарными потомками: род Асканиев[72]. У нас ведь есть всего один мемориальный знак, напоминающий об этом славном роде – площадь Асканиев в Кведлинбурге, довольно заурядное место. Тысячи людей ежедневно проходят по этой площади, не связывая с ее названием ни малейшего представления об истории.

Сесиль сама была одной из таких прохожих. Но, будучи воспитана в кругах, где интерес к всевозможному историческому хламу занимал ничтожное место, она со смехом призналась в своем неведении.

– Не огорчайтесь, мой дорогой господин профессор (простите, я все-таки буду титуловать вас так), не принимайте моего невежества близко к сердцу. Не каждому дано зреть в корень. Тем более нам, женщинам. Вы же знаете: мы чужды всякому серьезному изучению вещей. Зато мы умеем пользоваться счастливым моментом, и я тоже. Так что вы в любое время можете быть уверены, что найдете в моем лице благодарную ученицу.

Было непонятно, шутила она или говорила всерьез, но было совершенно ясно, что Сесиль не была расположена немедленно выслушать первую развернутую лекцию о сущности асканийства. Она то и дело робко оглядывалась назад, словно поторапливая немного отставший, но спешивший ей на выручку отряд – Сент-Арно и Гордона с пенсионером, шагавшим между ними.

– Я шла намного быстрее, чем обычно, – сообщила она подоспевшему эскорту. – Поучительная беседа сокращает долгий путь.

Но, говоря это, она держалась за спинку скамьи, и Сент-Арно ясно видел, что она смертельно устала, то ли от ходьбы, то ли от поучительной беседы.

Поэтому он пришел ей на помощь.

– Твоя вечная ошибка, Сесиль, – сказал он, глядя с усмешкой на приват-доцента. – Когда тебя что-то интересует, разговор или собеседник, ты напрягаешься сверх меры… Господа извинят нас, если мы воспользуемся этой скамьей, пока вы будете подниматься на гору. Мы подождем вашего возвращения.

Гордон и пенсионер, видя, как обстоят дела, поспешили выразить свое согласие. И только Эгинхард, не желая терять «такую чуткую и понятливую» слушательницу, начал лопотать о живительной силе кислорода, каковая, судя по его опыту, заключается в совместном воздействии хвои и листвы. «Хвоя на вершине Линденберга, – восклицал он, – представлена видами larix tenuifolia[73], а также sibirica[74], в то время как листва – роскошными экземплярами quercus robur[75]». Он и дальше продолжал бы сыпать названиями, но Гордон довольно бесцеремонно оборвал его речь. Взяв под руку пенсионера, он решительно зашагал мимо Эгинхарда вверх по пологому серпантину под обстрелом тарабарских греко-латинских терминов, как то: дугласия, терапевтика, аутопсия и т. д. и т. п.