Константин Ситников - Прорыв к морю, или никто не убежал

• Название: Прорыв к морю, или никто не убежал
• Автор: Константин Ситников
• Жанр: Научная Фантастика

---

* * *

Книжка была без названия. Шалагин нашел ее в школьной библиотеке, в которой он сидел под арестом. Половина страниц в ней была вырвана, но это не имело ровным счетом никакого значения: книжку все равно невозможно было читать подряд, потому что в ней не было ни сюжета, ни главного героя. Развалясь на внешней броне танка, Шалагин развлекал себя и Антонова тем, что открывал безымянную книжку наугад и громко из нее зачитывал. Это были простые рассказы о простых событиях, например о том, как один человек встал утром и куда-то пошел, встретил другого человека, они поговорили и пошли туда-то. При этом звали их всегда очень длинно и смешно, Шалагин спотыкался на втором слоге, возвращался к началу и с удовольствием повторял трудное слово. Забавней же всего было то, что в самый неподходящий момент в очень простые и понятные события вдруг вмешивались какие-то ангелы с мечами или происходили какие-нибудь еще сказочные чудеса, и тогда Шалагин удивленно шевелил розовыми ушами, перечитывал это место и вдруг заливался неудержимым хохотом. Антонов, глядя на него, тоже не мог удержаться от улыбки. - :Валаам встал поутру, - читал Шалагин, водя пальцем по странице, оседлал ослицу свою и пошел с князьями Мо-а-витскими. Моавитскими: И воспылал гнев Божий за то, что он пошел, и стал Ангел Господень на дороге, чтобы воспрепятствовать ему. Ха! ангел встал: Он ехал на ослице своей, и с ними двое слуг его. И увидела ослица Ангела Господня, стоящего на дороге с обнаженным мечом в руке: Ха! ангел на дороге с мечом стоял!.. и своротила ослица с дороги: Во прикол! ослица увидела ангела и своротила!.. Что, интересно, она ему своротила? - Или вот еще, - Шалагин снова открывал книжку наугад и зачитывал: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его: Иессей родил Давида царя: Ух ты, "царя"!.. Как же они их всех родили, не пойму?.. Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею: Ну вот скажите, Павел Николаевич, есть в этом какой-нибудь смысл? Антонов только улыбался. Шалагин закрывал книжку и начинал философствовать. - Павел Николаевич, - ни с того ни с сего говорил он, - а у вас мысли бывают? - Как это? - Ну, мысли, - шевелил ушами Шалагин. - Вот, например, война эта. Ведь это никакая не война. Какая же это война? Война - это когда одни воюют против других. А против кого мы воюем? - Против латышей. - Да разве мы против них воюем? Мы с ними воюем. - А какая разница? Что-то я не пойму тебя, Алеша. - Большая. Мы с ними воюем. Только вот против кого? Антонов в ответ только хмыкнул. Он был уверен, что Шалагин и сам не понимает, о чем говорит. И все же было в его словах что-то такое, что заставляло задуматься. Антонову показалось даже, что это Шалагин не сам говорит, а кто-то другой говорит через Шалагина. Вот и теперь, вроде бы полная бессмыслица, а что-то в душе у Антонова шевельнулось: Был в короткой военной практике Антонова эпизод, до сих пор вызывавший у него недоумение и какое-то беспокойство. Случилось это еще в Резекне, как раз накануне Соглашения, рано утром. Танковая рота Антонова должна была двигаться к промышленной части города и захватить химический завод. Разведка доносила, что там все вроде бы спокойно. И все же с самого начала операции Антонова не оставляло гнетущее ощущение надвигающейся катастрофы. Он и сам не мог понять, в чем дело. Никогда раньше с ним такого не бывало, а тут: Старинные, мощеные камнем улицы, кое-где перегороженные развалинами или бетонными блоками баррикад, казались мертвыми. Мирные жители покинули Резекне еще два дня назад, дважды город утюжили тяжелой артиллерией, казалось бы, чего еще?.. Ан нет же: Они двигались колонной, поднимая густую пыль траками. Временами откуда-то слева наплывал жирный, черный дым, и становилось темно, как ночью. Они были уже на половине пути, когда пришло сообщение о том, что в западной части города появилась колонна латвийских танков. Откуда они взялись и куда направляются, было совершенно непонятно. Услышав о появлении противника, Антонов подумал о том, что неприятности, предчувствие которых неотступно преследовало его все это время, начинаются. Он запросил командование, должен ли он продолжать выполнение операции или будут какие-то иные распоряжения. Ему ответили, что ситуация под контролем и что он должен продолжать выполнение задания. И вот тут-то произошла первая странность того дня, о которой Антонов впоследствии старался не вспоминать и уж тем более никому не рассказывать. Едва они миновали магазин готовой одежды, образцы которой были выставлены в витрине, и собирались уже пересечь перекресток, как слева опять клочьями наплыл черный туман, неторопливо рассеялся, и: Собственно, ничего не произошло. Просто Антонов увидел стену дома по ту сторону улицы, это была торцовая, без окон, стена пятиэтажного здания, отштукатуренная и выкрашенная светло-розовой краской. Ничего особенного в ней не было, но как раз в этот момент солнце выглянуло между домами у них за спиной, и эта стена озарилась ярким розовым светом, словно бы исходящим изнутри, как будто зажгли свечку в японском волшебном фонаре. Эта светящаяся стена так поразила Антонова, что он сделал знак водителю остановиться. Они отъехали в сторону, и Антонов связался со второй машиной. Он и сам не знал, почему он это делает, но в нем вдруг возникла твердая уверенность, что он поступает правильно. - Второй, берешь командование на себя. Двигаться строго колонной. Если нарветесь на латышей, отступайте. В бой не ввязываться. Я вас догоню. С Богом! Стоя в стороне, они дождались, пока колонна пройдет мимо, а сами двинулись по узкой боковой улочке. Потом Антонов никак не мог взять в толк, что это командованию вздумалось начать обстрел именно этой части города именно в эту минуту. Нет, ему, конечно, объяснили, что разведка донесла о появлении вражеских танков. Во всяком случае, одного танка: И у Антонова не было оснований этому объяснению не верить, тем более что он сам этот танк видел: Как бы то ни было, неожиданно все кругом пришло в движение, потеряло твердые очертания, смазалось, словно поколебалось самое основание реальности: И лишь когда справа воздвигся остов трехэтажного дома с пустыми, почернелыми окнами, а слева взгромоздилась бесформенная груда кирпичных обломков, адский грохот на несколько минут утих. И сразу, как только это произошло, из чудом уцелевшей подворотни прямо на танк выскочила женщина. Водитель едва успел остановить машину, а женщина набросилась на танк с кулаками, что-то надрывно крича. И тогда Антонов совершил второй за этот день необъяснимый поступок - он в бешенстве вынырнул из люка и покрыл женщину матом. В другое время и в другом месте это было бы обыкновенное дело, но теперь: при всех обстоятельствах: Женщина оказалась латышкой, но по-русски ругалась не хуже Антонова. Покрыв его не менее изощренным матом, она срывающимся голосом потребовала: - Поворачивай!.. поворачивай за мной!.. - И вдруг просящим голосом: Давай, милый: Окончательно ошалевший Антонов не нашелся, что сказать. Поэтому он просто велел водителю двигаться за женщиной. Через минуту он уже все понял. В подворотне, откуда выскочила, рискуя попасть под гусеницы танка, женщина, жалась к стене кучка детишек. Их было пять или шесть. Все мальчики и только одна девочка. Эта девочка почему-то особенно запомнилась Антонову. Она посмотрела Антонову прямо в глаза, и в ее взгляде Антонов не увидел ни удивления, ни страха - это был спокойный, взрослый взгляд не-ребенка. Антонов мгновенно оценил обстановку. Оставлять детей здесь - безумие. Попробовать вывести их из района обстрела, прикрывая броней танка, - тоже безумие: но все же дающее шанс. Он в нескольких словах объяснил женщине, что они должны делать: бежать, держась как можно ближе к броне: И они двинулись. И тут же все вокруг опять наполнилось адским грохотом. Танк двигался медленно, пожалуй, даже медленней, чем мог бы: Но Антонову все казалось, что, если они прибавят ходу, детишки отстанут, и тогда огонь сметет, уничтожит их: Он был так сосредоточен на том, чтобы дети не отстали, что не заметил, как впереди, прямо по ходу их движения, появился тяжелый латвийский "балуодис". Пушка "Балодиса" была направлена прямо в лицо Антонову и, казалось, уже готова была плюнуть огнем. Танки стояли друг против друга в настороженном ожидании. Потом вперед вышла женщина, за ней потянулись дети. На прощание девочка снова поглядела Антонову прямо в глаза, и Антонов вдруг почувствовал непоколебимую уверенность, что все с этими детьми будет хорошо. Женщина с детьми перешли под защиту "балуодиса", и латвийский танк попятился, пока не скрылся за грудой обломков. Антонов с облегчением спустился на свое место и махнул водителю рукой: возвращаемся. Они развернулись и помчались обратно. И только тогда Антонов вдруг осознал, что обстрел закончился. :Шалагин перекинул еще несколько страниц, но тут Антонов сделал предостерегающий жест. Впереди показался контрольно-пропускной пункт латышей. Антонов быстро затолкал Шалагина в танк и сам нырнул следом. Переключился на ручное управление и притормозил перед самым шлагбаумом, перекрывавшим дорогу. Из блокгауза уже выскакивали люди в темно-зеленой латвийской форме. За блокгаузом Антонов заметил два бронетранспортера и подумал, что если придется драться, то может быть жарко. - Сейчас мы проверим, Алеша, - процедил Антонов сквозь зубы, - насколько верна твоя теория. Если они нас пропустят: Он дождался, пока латыши приблизятся, потом неторопливо высунулся из башни и, улыбнувшись, помахал им рукой. Латыши не ответили на его дурашливое приветствие. - Кто вы? - спросил неприязненно один из них, молодой майор с большой залысиной и выпуклыми, как у рыбы, глазами. - Куда направляетесь? Антонов улыбнулся еще шире, но на душе у него стало кисловато. Он вынул из кителя пропуск, выписанный Николаем Алексеевичем, хотя и не был уверен, что это сработает, и протянул его латышу. Латыш внимательно прочитал его, поднял рыбьи глаза на Антонова и повторил свой вопрос: - Куда направляетесь? С какой целью? Приехали, подумал Антонов. - В Юрмалу, - сказал он. - С какой целью, говоришь? Море хочу увидеть. Сто лет моря не видел. Что, плохая цель? Он был уверен, что сейчас их высадят, и начнется долгое и нудное разбирательство, которое закончится в лучшем случае возвращением к своим, а в худшем: в худшем случае их просто заведут за угол вот этого самого блокгауза и постреляют. Майор с рыбьими глазами вернул Антонову пропуск и сказал: - Проезжайте. Он добавил еще что-то по-латышски. Антонов разобрал: "Я с удовольствием пристрелил бы тебя, русская собака". - Я бы тоже, драуг, - сказал Антонов, неторопливо пряча волшебный пропуск в карман кителя. Они осторожно миновали латвийский КПП и, наращивая скорость, снова помчались по пустому, залитому солнцем шоссе. Через полчаса Антонов остановил танк. Вокруг простирались сиреневые луга, далеко налево виднелась темная полоска леса, а справа поблескивала вожделенная речка. - Что-то я переволновался, Алеша, - признался Антонов. - Старый я уже для таких встрясок. А ты, похоже, прав был насчет того, что непонятно, кто и с кем воюет. Ну, что, пойдем сливать?