Сергей Сиверин - Небо России

• Название: Небо России
• Автор: Сергей Сиверин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Нет, это не делается специально, чтобы мучить людей!.. Трудовой солдат со циализма, зачем же его мучить, его надо использовать на строительстве. Но, согласитесь, и не к теще же в гости он едет, не устраивать же его так, чтоб ему с воли завидовали. - А потому спи, солдат, под сосеночкой, да не проспи, а проспишь - поднимут елочкой, - любил повторять Чернодор.

Все дороги ведут в Рим - это у них, а у нас все дороги ведут на развод.

В любую погоду Шагайте к разводу!

Зашагали и мы, троица сонных инженеров с ворохом бумаги. Андрус шел впере ди, прижимая к груди ночной труд трех соавторов. Носки хромовых сапог косну лись передней линейки, лес наполнила тишина.

- Равняйсь, смирно, - прогремело над лесом. Ударила команда в тысячи ушей и покатилось колесо службы из бесконечных докладов, команд и рапортов, пока не уперлось в грудь лейтенанта.

- Товарищ лейтенант, вы выполнили мой приказ? - спросил комбат, остановив шись перед Андрусом.

- Так точно, товарищ подковник, - доложил Андрус, проглотив целый слог.

Грохнуло управление батальона, а потом смех беглым огнем прокатился по всему строю. Несколько десятков лет назад такая оплошность губила соотечест венников Андруса. Комбат прошипел, наслаждаясь шипением больше, чем гласными и согласными звуками речи - и сама речь его только окончаниями глаголов и су ществительных напоминала русскую, одна - тарабарщина. В конце своей тарабар щины комбат влепил эффектную фразу, как бы в подтверждении того, что "мат язык ущербных". Эти слова, принадлежащие В.Л. Далю, как утверждала листовка политотдела, были разбросаны по всему лагерю. Но листовка не была приложена личным составом к голове, а была приложена к другому месту, разрешая бумажный кризис. И гонял эти листовки по лесу перемат командного состава.

- Ничего, лейтенант! Вы у меня за два года русский язык так выучите, что забудете родной, - сказал Чук.

Человек знает язык тогда, когда он может шутить на нем легко и красиво. Андрус на тарабарщину комбата не смог ответить словом, но молчание его не бы ло пассивным. Он засел за словари, а иногда можно было подслушать, как при балт пытается петь русские песни.

Однообразие дней и ночей в лагере приводит к полному отупению. Избежать его можно по-разному. Многие глушат сознание водкой, кому не помогает водка, те глушат его политзанятиями до полного просветления в мозгу. Если и это не помогает, Человек обречен. Ему остается только уповать на силу своей нервной системы. Нервы - это струны души. Вот к ним и рвутся мясники, побренчать, да взять за горло, и если это им удается, тогда слышит человек, как рвется у не го все внутри и стонет, и голос тридцатилетнего мужчины переходит на плач. Ведь их не забыть. Эти хари, эти мурлы, травившие инженеров, в 80-е то годы они и отъедались. Хари их с выражением жадности и насмешки. Каждый смотрит на тебя как паук, нависший над мухой, а мухи за долгие времена научились прощать прошлое, но помнить его не умеют. Прощать - не значит забыть, иначе нам не быть, - звенело в душах людей на бесконечных разводах.

- Лейтенант, очнись. Правое плечо вперед, - вернул меня в строй Рихард.

Нас развернули и погнали глотать пыль, поднятую сапогами батальонов; где-то далеко впереди звенела медь оркестра, а позади напирала вторая бригада тысячами кирзовых сапог. Марш был недолгим. Две бригады застыли перед новой трибуной в ожидании приезда генерала. Высоко над нашими головами чистое солн це готовилось к строевому смотру, все выше и выше поднимаясь над горизонтом. Начальство задерживалось, сапоги начали хлюпать, рубашка полностью пропита лась потом, но стояние строительного воинства продолжалось. Приезд генерала был встречен радостным оживлением, с последующим равнением на середину. Офи церы разучивали слова своих ролей для представления. При подходе генерала каждый называл должность, звание и фамилию - это могло отличаться, но оконча ние фразы должно было звенеть в наших устах: "Жалоб и предложений не имею," бубнили двухгодюшники, при этом делая по-собачьи верные глаза. Собачий приказ командования успешно выполнялся. Генерал был перед строем третьего батальона, как вдруг на правом фланге выпал офицер - один из тех, у кого ни жалоб ни предложений, рухнул на землю и затих в дорожной пыли. - Солнечный шар - это полуденный снайпер, который бьет без промаха, - муля прапорщика Цветного. Со леный пот заливал глаза, строевой смотр был только в разгаре. Четверо солдат не успели еще оттащить первого лейтенанта, как рухнул второй, и только столб пыли поднялся над его неподвижным телом.

- Шарик, давай теперь очередями, - сказал Рихард, вытирая пот со лба давно уже мокрым платком.

- Как думаешь, этих двоих мы еще увидим? - спросил меня Андрус. Ответил на его вопрос лейтенант медицинской службы, который разделил нашу участь вместо одного Каунасского "ныряльщика": - "Ныряльщики" поехали домой, остальных пог нали на север, - так шутила медицина, спустя почти два года. Генерал посмот рел в сторону солнца, после чего быстро поднялся на трибуну и приказал свер нуть строй двух бригад, подводя как можно быстрее смотр к концу. Командование частей все же настояло на продолжении смотра, и загремела медь оркестра. Ког да наш батальон миновал трибуну, многие из нас вздохнули с облегчением, но радость наша была преждевременна. Немое шествие второй бригады закончилось, и нас погнали на повторный круг. Второй раз пришлось маршировать по земле, вспаханной тысячами сапог и при этом горланить песню. Горланили седые полков ники и лысые майоры:

- Не плачь, девчонка, пройдут дожди.

Солдат вернется, ты только жди...

Офицерские глотки подняли стаю ворон из соседнего леса. Птицы, любящие свалки и воинские части, каркая и крича пронеслись над певцами. Люди и вороны кричали одновременно, но голоса их были похожи, и не могло человеческое ухо определить, кто есть кто. Позади нас тоже горланила толпа и вместе с ней к нам в тыл зашел "черный барон". Ни от чего так не устает человек, как от на чальствующей глупости. День всеобщей глупости нарекли днем части. Именно тог да мы стали не просто толпой, живущей в лесу, мы стали толпой пронумерован ной. Номера эти не приводятся, потому что являются государственной тайной. После пятичасового строевого смотра четвертый кирко-мотыжный батальон чурбаш но-бордюрной бригады рассыпался по палаткам и провалился в глубокий сон, не снимая ни сапог, ни портупей. Только вечером выгнал желудок певцов из палаток в столовую. Наши желудки в первые дни не требовали лагерной баланды. Слишком жива была еще память о материнских пирогах. В соседней палатке меня приветс твовали два ленинградца и начальник ГСМ, который был из Калининграда. Паучьи лапы воинского призыва с каждым днем все больше и больше расползались по стране. Там же я познакомился с нашим замполитом. Низкий человек с маленькой круглой головкой по фамилии Манкин стоял у входа в палатку с толстой тетрадью в руках.

Майор Манкин ходил по лагерю и записывал биографии двухгодичников, а наив ные новоиспеченные офицеры сами их рассказывали, зачастую говоря совершенно интимные вещи. Записывал он туда и жалобы, и предложения, и просьбы. Просили доброго майора достать лекарств, которых нет в продаже, а майор все писал и писал. Попросил и я добрую душу достать мне лекарства от окопного "педикюра" - это когда грибок ухаживает за ногтевыми пластинками. Но добрая душа сунула эту толстую тетрадь в одну из холодных ночей в печь, и вместе с дымом подня лись в звездное небо России и наши жалобы, и наши просьбы.

Из беседы с Манкиным я узнал, что один из ленинградцев - конструктор женс кой обуви, другой - работник исследовательского института, и только Борис был моим коллегой. Он был инженер-строитель с маленькой приставкой "судо". Сло вом, все мы были дюжиной крутых спецов по дорогам, не говоря уже о кадровых спецах, которые собрались тогда в ленинской комнате на очередное офицерское совещание. В палатку заглянул посыльный и, пригласив нас на совещание, прер вал рассказ Бориса о судьбе королевского замка в Кенигсберге.

На совещании присутствовали все офицеры и прапорщики, кому пришлось пройти Каунасскую пересылку. Я сел на последнюю скамью вместе с Андрусом. Под орга низационную болтавню комбата Андрус представил мне всех двухгодюшников. Они внимательно слушали полковника, только дятел на сосне долбил шишки, не обра щая внимания на оратора.

Ромас внимательно прислушивался к дятлу и одновременно готовил каверзный вопрос. Комбат закончил свой монотонный доклад.

- Когда и куда мы будем выброшены? - спросил Ромас. Комбат подошел к карте и ткнул пальцем в Европейскую часть, при этом мясистый палец накрыл одну из Российских областей. В том, что комбат не промахнулся, никто не сомневался.

- Наша часть должна была начать переброску 28 июня, но в связи с тем, что в Москве начинается 19 партийная конференция, получен приказ о прекращении переброски войск. Личному составу необходимо будет изучить материалы партий ной конференции. Переброска будет совершена в начале июля, - доложил зампо лит. На этом совещание закончилось. Более полусотни офицеров и прапорщиков направились в палатки готовиться к партийной конференции.