Петр Гнедич - Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг.

• Название: Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг.
• Автор: Петр Гнедич
• Издательство: Прибой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1929

Петр Петрович Гнедич — русский прозаик, драматург, переводчик, историк искусства, театральный деятель.

Книга воспоминаний — это хроника целых шестидесяти лет предреволюционной литературно-театральной жизни старого Петербурга и жизни самого автора, богатой впечатлениями, встречами с известными писателями, художниками, актерами, деятелями сцены.

Живо, увлекательно, а порой остроумно написанные мемуары, с необыкновенным обилием фактических деталей и характерных черточек ушедшей эпохи доставят удовольствие читателю.

---

[70] Мятущаяся душа В.Ф. Комиссаржевской не была понятна П.П. Гнедичу. А.Р. Кугель, касаясь вопроса о том, почему она покинула казенную сцену, дает на него исчерпывающий ответ. "Комиссаржевская, говорит он, перешагнула через Рубикон, подхваченная, как всегда, волной. На нее влиять было, в сущности, очень легко: сделав вид, что творишь ее волю, творить собственную, разогрев никогда не потухавший костер ее энтузиазма. Загоревшись, она уже не глядела вдаль. Сидеть "близ печурки, у огня", в тепленьком местечке и греться, и терпеливо ждать, и выгадывать, и соображать, и думать о будущем, о том, что жизнь уходит и лучшие дни уже позади, и придет старость — сухая и безжалостная — этого она не могла. Пусть этим живут другие, но не она. Пусть думают о пайках и бенефисах, учитывают твердое, прочное положение, пенсии и права по службе — она об этом думать не в состоянии (А.Р. Кугель. Театральные портреты. 1923 г., стр. 150 и 154). Приводимые Теляковским отрывки писем Комиссаржевской по поводу этого ухода вполне подтверждают высказанное Кугелем мнение. В. Теляковский. Воспоминания, стр. 183–184.

[71] Подробно описывая катастрофический провал "Чайки" в Александрийском театре, А.А. Измайлов обращает внимание на то, что ее исполнял лучший состав Александрийского театра, а судили автора не рецензентская мелкота, а специалисты театральной критики и сами писатели — А.С. Суворин, А.Р. Кугель, И.И. Ясинский, С. Фруг, Лейкин и др. "Чехова, говорит Измайлов, судили люди, которым и книги в руки, но отрицательный эффект первого спектакля был настолько ошеломителен, фиаско пьесы настолько очевидно, что было немыслимо отстаивать успех драмы". — А. Измайлов. Чехов. М., 1916 г., стр. 396–437.

[72] В. Теляковский подробно рассказывает о конфликте с Савиной из-за пьесы "Пустоцвет". "Играть пьесу ей хотелось, пишет он, но признаться в том, что это ее выбор, она не желала, ибо понимала, что ей подобный выбор поставят в упрек. Она стала распространять слух, что играть "Пустоцвет" ее заставляет дирекция, против ее воли, но так как она артистка дисциплинированная и не такая, как другие члены репертуарного парламента, то она обязана приказание дирекции исполнить. Это ее заявление случайно услыхал рецензент "Петербургской Газеты" Розенберг. Розенберг, человек опытный и бывалый, зная от некоторых артистов суть дела, возмутился столь явной ложью и тиснул в "Петербургской Газете" (9 сентября 1903 г.) заметку. С этой вырезкой в руках ко мне явилась М.Г. Савина, — а так как тогда она была уже на ножах с одним из администраторов Александрийского театра, заведующим труппой П.П. Гнедичем, ею же не так давно рекомендованным (на место ненавистного за свое расположение к Комиссаржевской Карпова), — то Савина, показывая мне эту заметку, страшно расстроенная и взволнованная, объявила, что заметка эта напечатана, по ее убеждению, со слов П.П. Гнедича корреспондентом газеты Розенбергом, который часто бывает в Александрийском театре, где она его неоднократно встречала. Савина при этом добавила, что подобного к себе отношения допустить не может и требует, чтобы дирекция напечатала опровержение, заявив, что "Пустоцвет" ставится по желанию дирекции. Выходило, что дирекция, прикрывая тонкий вкус Савиной, должна была напечатать явную ложь и признать, что она сочувствует именно тому репертуару, против которого начала борьбу.

Непосредственно за этим Юрий Беляев написал свою знаменитую статью в "Новом Времени" под названием "Она в отставке!", в которой, между прочим, писал, что "можно Александрийский театр от Савиной отставить, но не Савину от Александрийского", а далее и все газеты одна за другой принялись писать о Савиной — кто за, кто против.

— Не на шутку перепугался и П.П. Гнедич: он стал получать анонимы с угрозами, что при выходе из театра, как виновник инцидента, будет убит.

Ясно было, что Савина зарвалась. Положение ее после подачи в отставку становилось день ото дня все более глупым и безвыходным, потому что уходить-то она совсем не собиралась. Питая к ней глубокое уважение не только как к выдающейся артистке, но и как к доброй, в сущности, хоть и взбалмошной женщине, я решил помочь ей выйти из создавшегося положения, и хотя сам в Каноссу по ее призыву не пошел, но послал к ней управляющего конторой Г.И. Вуича с заявлением, что дирекция сдается на ее милость и усмотрение и готова написать любое опровержение, даже больше чем она требует, лишь бы только не терять ее из состава труппы.

16-го сентября появилось в "Петербургской Газете" опровержение дирекции. С Савиной состоялось сердечное примирение. — В.А. Теляковский. Воспоминания 1898–1917 гг. Петербург, 1924 г., стр. 179–181.

[73] П.П. Гнедич относится к "самодержавию" Савиной в Александрийском театре не особенно благосклонно и склонен даже обвинить ее в снижении художественной значимости этого театра. Иначе на это смотрит А.Р. Кугель. "Когда, писал он по поводу смерти артистки, говорят о "самодержавии" Савиной и о власти ее на Александрийской сцене, то, быть может, этим хотят указать на известную односторонность репертуара. Но всякая крупная личность налагает свою печать на театр, и каждый несет в себе достоинства своих недостатков и недостатки своих достоинств. Говоря о Савиной и ее влиянии, мы должны признать в ее торжестве победу правды искусства над притворством, лицемерным миндальничанием и жантильничанием ingenues над истерическим надрывом героинь, над подделкою лирических чувств — над всем тем, что так соблазнительно для актрис и что давало им легкие успехи. Савина оздоровила в этом отношении русскую сцену, и кто пристально следил за историей русской сцены последнего сорокалетия, должен признать, что не "самодержавие" и "самовластие" Савиной, а правда ее сценического творчества, неизменный реализм ее созданий — отметали ложь подделок и имитаций и разоблачали фокусы и вымогательства фальшивого искусства. "Театр и Искусство", 1915 г., N 37, стр. 686.

[74] Бульвер-Литппгон Эдуард-Джордж (1803–1873), английский романист. Из его романов особенно известны "Пельгам", "Последние дни Помпеи", "Евгений Арам" и др.

[75] Бывший в это время директором императорских театров Теляковский рисует яркую картину той тревоги, которая охватила театральное "начальство". На все представления Теляковского о необходимости отменить спектакли барон Фредерикс — министр двора — категорически в этом отказывал. Теляковский ездил к градоначальнику Дедюлину, к "самому" Трепову и всюду встречал одно и то же.

— Если артисты не хотят играть, — говорил Трепов, — заставь их.

На замечание Теляковского, что увещания не помогают, Трепов, нигде не жалевший патронов, и тут изрек:

— Возьми в руки револьвер — тогда послушают…

Попытка Теляковского поставить "Лес" потерпела фиаско. Артист Ленский уехал, Немирова-Ральф отказалась играть. Пришлось объявить собравшейся публике, что спектакль не может состояться; к удивлению Теляковского, сообщение это не только не вызвало недовольства зрителей, но было встречено бурными аплодисментами… Театры примкнули к общей забастовке.

14 и 15 октября отменил спектакли "Новый театр"… 14 октября, под председательством Е.П. Карпова, состоялось собрание артистов Литературно-художественного театра, отменившее спектакли 14,15 и 16 октября и постановившее выразить сочувствие освободительному движению. В Александрийском театре отменили спектакли 15 октября, 20 октября в фойе Панаевского театра уже состоялся актерский митинг, потребовавший:

1) отмены смертной казни, 2) амнистии политических преступников и 3) безотлагательного созыва учредительного собрания на основании прямого, тайного, равного и всеобщего голосования для выработки положения об устройстве государства.

Искусство влилось в жизнь, слилось с нею.

Оперетка извлекла и поставила "Герцогиню Герольштейнскую", все же отличавшуюся "душком"…

"Зимний Фарс" (даже!) быстро состряпал обозрение, в котором знаменитый приказ Трепова "патронов не жалеть" был воспет в особых куплетах на тему "наоборот":

За границей убивают

Скот, но не народ.

Там студентов не терзают,

А у нас наоборот.

За границею умеют

Словом убеждать народ,

И патроны там жалеют,

А у нас наоборот…

Актеры старались и ухитрялись давать злободневную окраску даже старым пьесам… Слова о свободе, о благе человечества, о гнете, принижающем человека, неизменно "подавались" так, что зрительный зал загорался…

Идет, например, пьеса Шницлера "Зеленый попугай"… В заключительной сцене врывается толпа с криком:

— Бастилия взята…

Исполняется Марсельеза, зрительный зал бурно аплодирует…

Актерская "отсебятина" носит совершенно новый характер. В пьесе ("разрешенной" и, следовательно, вполне невинной) "Борьба за счастье", шедшей в Саратове, артист Б. Глаголин, к ужасу губернатора, вдруг крикнул со сцены: