Гельмут Симон - Войны Рима в Испании. 154—133 гг. до н. э.

• Название: Войны Рима в Испании. 154—133 гг. до н. э.
• Автор: Гельмут Симон
• Издательство: ИЦ «Гуманитарная Академия»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-93762-023-1

В книге немецкого историка Гельмута Симона рассказывается об одной из самых драматических страниц античной истории — римско-испанских войнах второй трети II в. до н. э., ставших решающим этапом в завоевании Римом Пиренейского полуострова. Работа Симона — наиболее обстоятельный труд по этой теме. Подробное изложение боевых операций дано на широком фоне политической борьбы в Вечном городе, уже стоявшем на пороге гражданских войн. Перед нами предстают образы выдающихся военных и политических деятелей Рима той эпохи — Клавдия Марцелла, Метелла Македонского, Сципиона Эмилиана, вождя лузитанского восстания Вириата и других персонажей.

Издание адресовано как специалистам-антиковедам, так и всем интересующимся античной историей.

---

Что касается вопроса о том, от кого исходила инициатива убийства Вириата, то источники дают ответ на этот вопрос: лузитаны. Психологическая ситуация, в которой оказались убийцы, подробно и правильно описано у Диодора (XXXIII, 21; у Иоанна Антиохийского с большими искажениями и с передачей лишь общего смысла). Этому описанию не противоречит другой подробный рассказ, содержащийся у Аппиана. О позиции лузитан до подкупа их Цепионом там ничего не сообщается, ведь Аппиан вообще не принимает во внимание известное нам из Диодора противоречивое положение лузитан, о котором мы неоднократно говорили выше[242]. Противоречие снимается, на мой взгляд, следующим образом: по Диодору (21) практически был заключен договор между Цепионом и убийцами, лузитаны убили Вириата без согласия со стороны Цепиона. В зависимости от того, на что обращают внимание авторы при всей своей краткости в качестве conditio sine qua поп, на участие Цепиона или, с другой стороны, на истинных виновников, возникла та или иная версия, как то демонстрирует появление соответствующих пассажей у Диодора — XXXIII, 1, 4 и 21.[243]

Таким образом, можно утверждать, что традиция приписывает лузитанам лишь предложение убить Вириата. Вопрос же о том, действительно ли они первыми заговорили об этом, остается нерешенным, однако даже если Цепион не был инициатором, его роль в этом деле выглядит в высшей степени сомнительной.

Смерть Вириата завершила целую эпоху в отношениях между римлянами и лузитанами (Diod., XXXIII, 21а; ср.: Iustin., XLII, 2; Flor., I, 33, 15-17 = II, 17, 15-17). Она позволила римлянам вскоре успешно завершить столь долго ведшуюся ими в основе своей оборонительную войну, так что теперь они смогли перейти в наступление. Этот перелом сказался немедленно и дал писателям повод в заключении рассказа о погребении Вириата еще раз дать оценку его личности (Diod., XXXIII, 21а и Арр. Iber., 71, 315—72, 319; то же самое и у Ливия, как показывает периоха 54-й книги), что частично уже делалось ранее при первом его появлении и применительно ко времени наивысшего могущества.

Велики были горе и скорбь лузитан из-за смерти их любимого предводителя (Арр. Iber., 72, 316; Liv., per. 54). К этому примешивался страх за собственные жизни, осознание новой опасности и гнев за то, что они не смогли найти убийц (Арр. Iber., 72, 316). Не беспокоясь о римлянах, чей лагерь находился на некотором удалении от лузитан (как можно заключить на основании Диодора — XXXIII, 21 fin.), и не испытывая беспокойства с их стороны, лузитаны устроили погребальные торжества, великолепие которых должно было еще раз превознести заслуги этого человека{270}.[244] Тело поместили в высокую поленницу, было убито множество жертвенных животных, пешие и конные воины двигались вокруг костра и восхваляли мертвого в духе варварских laudatio funebris[245]. Затем поленницу подожгли, и все расселись вокруг нее и ждали, пока пламя не погаснет (Арр. Iber., 72, 317). Погребальные торжества завершились — прах Вириата был тем временем, по-видимому, захоронен — грандиозными состязаниями на могиле, когда в память о выдающейся храбрости покойного выступили 200 пар единоборцев (Арр. Iber., 72, 317; Diod., XXXIII, 21, число названо у Диодора). Прощаясь с героем, вызывающим у них симпатию, авторы особо выделяют то, что было характерно для него и его деятельности, — замечательные качества Вириата и как воина, и как полководца (Liv., per. 54; Diod., XXXIII, 21a; Арр. Iber., 72, 318), его справедливость при распределении добычи[246], во время которого он из своей доли вознаграждал храбрейших воинов (Diod., XXXIII, l, 3; Арр. Iber., 72, 318), и факт, обусловленный этим, — войско никогда не выказывало ему неповиновения{271}.[247] Завершают характеристику указания на продолжительность командования Вириата (правильнее всего восемь лет, 147—139 гг.)[248] и констатация того, что он весьма часто брал верх над римлянами (так у Ливия, per. 54; другие формулировки — Oros., V, 4, 14; Eutrop., IV, 16, 2; Veil. Pat., II, 1, 3; Diod., XXXIII, 21a; Iustin., XLIV, 2, 7).

Здесь мы имеем дело с остатками элогия{272}, типичного также в том отношении, что он содержит характерные хронологические замечания{273}. Вириат мог бы пополнить ряд тех, кого Ливии удостоил элогия[249]. На своем исходном месте элогий появляется еще у Ливия (per. 54), равным образом в связи со смертью Вириата он дан у Орозия (V, 4, 14), Евтропия (IV, 16, 2: он включает в себя и вводную характеристику), Веллея Патеркула (II, 1, 3: отсутствует собственно рассказ и указание на годы) и Иоанна Антиохийского (fr. 60). Флор сочетает элементы начальной и заключительной характеристики и поэтому дает указание на число лет предводительства Вириата до рассказа о самих событиях. Юстин (XLIV, 2, 7—8) совершенно самостоятелен в последовательности рассказа о деяниях Вириата и число лет приводит сразу после упоминания его имени. У всех авторов (за исключением Юстина) заметны следы ливианского порядка изложения, отличия же у Флора и Евтропия могут быть легко объяснены их методом сокращения материала.

Однако бросающиеся в глаза совпадения с последовательностью повествования у Ливия присутствуют не только у Аппиана и Диона Кассия, но и у Диодора, который никак не мог зависеть от Ливия (о «трехступенчатости» возвышения Вириата см. выше, с. 131). Связующим звеном является периоха книги Ливия, которая, прежде всего, требует сопоставления с Аппианом (Iber., 71, 316—72, 319) и Диодором (XXXIII, 21а). На «порою дословное» совпадение между Аппианом и Диодором указывает также А. Шультен, который усматривает здесь влияние Полибия{274}. У этих трех авторов приводятся следующие восемь пунктов в неизменном событийном ряду почти полностью без существенных дополнений (о дополнении у Диодора будет идти речь ниже):

1. Смерть: периоха Ливия, Диодор (XXXIII, 21), Аппиан (Iber., 71, 311-315).

2. Скорбь: периоха, Аппиан (71, 316), у Диодора не упоминется.

3. Погребение: периоха, Диодор (XXXIII, 21а), Аппиан (Iber., 72, 317).

4. Оценка как солдата и полководца: периоха, Диодор, Аппиан (Iber., 72, 318).

5. Справедливое распределение добычи: в периохе не упоминается, Диодор, Аппиан (Iber., 72, 318).

6. Отсутствие мятежей: в периохе не упоминается, Диодор, Аппиан (Iber., 72, 318).

7. Число лет: периоха, Диодор, Аппиан (о различиях говорилось выше).

8. Резюме о его успехах: периоха, Диодор, у Аппиана отсутствует; в Iber., 63, 265 оно явно предваряется наряду с указанием на число лет.

В связи со всем этим можно уверенно сделать вывод о том, что у всех трех авторов налицо не только одни и те же сообщения, но и их определенный порядок.

Кроме того, помогает сопоставление различных сохранившихся фрагментов о личности Вириата у Диодора (XXXIII, 1, 1—3; 5; 21а). Отдельно следует рассмотреть эксцерпт Фотия, поскольку здесь, естественно, сведены различные главы Диодора о Вириате, причем событийный ряд отдельных сообщений изменен. Поэтому из того, что сообщения, которые тесно связаны с рассказом о смерти и погребении (характеристика — XXXIII, 1,2; общая оценка — 1,3), стоят перед историческим повествованием, ничего не следует. Пассаж XXXIII, 21а дает дополнительную информацию по сравнению с периохой Ливия и Аппианом, сходная с которой находится также в XXXIII, 1, 2: воздержность (continentia) — прежде всего, «непродолжительный сон»; те же черты continentia мы находим во вводной характеристике Вириата у Диона Кассия (XXII, 73), к чему еще вернемся. Я предполагаю это потому, что фраза Диодора (XXXIII, 21а): «Он был умеренным и неутомимым… выше всякого наслаждения (ύπηρχε δέ καί νήπτης… ήδονης κρείττων)», — вероятно, является вставкой по отношению к его источнику независимо от того, что то же самое говорилось уже в начале истории Вириата. Соответствующим образом обстоит дело с Diod., XXXIII, 1, 5 (как 21а о доблестях и образе жизни). Эти сообщения, исходя из последующей заметки о Плавтии, должны были стоять в начале истории Вириата. Нельзя сказать, что подбор таких сообщений внутренне противоречив, однако бросается в глаза, что здесь, как и в 21а (и Арр. Iber., 72, 318) при описании погребения речь идет об общей оценке; вновь, как и там, добавляется, что Вириат из собственной доли добычи одаривал храбрейших воинов. Там, однако, имелось замечание в связи с отсутствием каких-либо мятежей в течение всего его предводительства (с указанием на продолжительность последнего), так что оно должно стоять там и в его исходном варианте. Представляется, что дело здесь обстоит так же, как и в случае с пассажем о continentia, только наоборот: Диодор привел это сообщение вначале, а затем еще раз изложил его в том месте, где оно стояло в источнике. Для его повествовательной техники это могло означать, что он прочитывал крупные фрагменты материала и затем сводил воедино большие связные куски.

То, что удивительно цельная характеристика у Диона Кассия (XXII, 73) является элементом этой концепции личности лузитанского вождя, доказывает сравнение с Диодором (XXXIII, 1, 1—3), где еще сохраняются важнейшие черты этой вводной характеристики. Обоих авторов объединяют пять пунктов в одинаковом событийном ряду, причем Дион Кассий отчасти более, отчасти менее подробен, чем Диодор, что обусловлено обобщающим характером эксцерпта Фотия: