Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

• Название: Лузитанская лира
• Автор: Автор неизвестен Европейская старинная литература
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1986

В антологию вошли образцы классической португальской поэзии XII–XIX вв. лирического, философского и социального звучания. В ней представлено творчество Жила Висенте, Луиса де Камоэнса, Мануэла Марии Барбоза ду Бокаже, Са де Миранда, Антеро де Кентала, Сезарио Верде и многих других поэтов.

---

Даже в молодости Кентал мало писал о любви к женщине, а если и писал, то по-дантовски преображал ее в ясновидицу сущего (его юношеская поэма 1863 г. так и называлась «Беатриче»). Кентал был влюблен — трагически неразделенной любовью — в Жизнь, в обладающую бессмертной душой Природу, как истинный влюбленный, жаждал полного с любимой слияния — а ведь оно могло означать только его собственную гибель! Эта сверхличностная — сверхчеловеческая — любовь продиктовала Кенталу лучшие строки его «Современных од» (1865) и сонетов, которые он писал на протяжении всей жизни. И она же увлекла поэта в «океан ночи», «где нет сознанья, хоть и есть бессмертье»: в 1891 году тяжело душевнобольной Кентал покончил жизнь самоубийством.

Титаническая фигура Кентала заслоняет собой тех, по-своему очень значительных португальских лириков, которые творили в одно с ним время. А ведь среди них был и Жоан де Деус (1830–1896), которому Кентал посвятил первую книгу своих сонетов (именно де Деус открыл Антеро тайну неувядаемости этого традиционного жанра). Рядом с Кенталом, надолго Кентала пережив, создавал свою реалистическую летопись современности Герра Жункейро (1850–1923), посвятивший свою музу тем, кого в XIX веке именовали «простым людом». Наконец, современником Кентала был и Сезарио Верде (1855–1886), поэт, по-новому открывающийся читателям и исследователям португальской поэзии только в наши дни. Как и Леал, Верде многому научился у Бодлера, но сумел от Бодлера «оторваться». Он полностью отвратил взор от «цветов зла», произрастающих в сатанинской душе гения, обратив его на зло окружающей жизни. Поэтический язык Сезарио Верде возникает как полифонический синтез разных, вроде бы несовместимых социальных речений: голосов улиц, контор, газет, книг, «загаженных кварталов», фешенебельных особняков…

Неудивительно, что у Верде — поэта-постсимволиста — не было последователей. Логика литературного развития еще только вела португальскую поэзию к символизму, утвердившемуся в ней на рубеже 1880–1890-х годов. Символизму, программа которого выражена в знаменитых строках Верлена:

За музыкою только дело.
Итак, не измеряй пути!
Почти бесплотность предпочти
Всему, что слишком плоть и тело…

(Перев. В. Пастернака)

Герценовская стихия музыки буквально захлестнула португальских поэтов конца XIX — начала XX века. Она ощутима в стихах Антонио Нобре (1867–1900) и Эуженио де Кастро (1869–1944). Она разлита в мелодичнейших и нередко написанных на музыкальные «сюжеты» строфах Камило Песаньи (1867–1926). Наконец, пределом движения символизма к бесплотности, к развеществлению мира в краски и оттенки красок (алость и белизна, тусклость и блеск, зелень и золото Песаньи), звуки и туманности, пределом его воспарения над миром стала поэзия Тейшейры де Паскоаэса (1877–1952), теоретика так называемого «саудозизма» (от saudade). Создавая свой «саудозистский» миф, объявляя глубокую меланхолию, тоску, ощущение заброшенности в мироздании извечным свойством португальского духа, Паскоаэс как бы «национализировал» символизм, ставший к началу XX века вполне космополитическим литературным направлением. И только огромный лирический дар поэта — в лучших стихах — удерживает его от сентиментальных банальностей.

К началу первой мировой войны португальская поэзия являла собой, перефразируя слова В. Брюсова, сказанные по другому, но близкому поводу, достаточно тусклую картину: «Центр ее занимали символисты… Но в лагере символистов уже чувствовалась усталость; движение вперед остановилось, сменилось застоем, который явно грозил превратить мятежный поток 90–900-х годов в загнивающее болото»[7].

Из этого застоя ее вывели Марио де Са-Карнейро и Фернандо Пессоа… Но здесь мы вплотную приблизились к «центру», это — совсем иная эпоха истории Португалии, вместившая в себя и две мировые войны, и долгую ночь фашистской диктатуры, и Апрельскую революцию 1974 года, это — и новая глава в истории португальской поэзии, знакомство с которой советский читатель уже начал[8].

С. Пискунова

ГАЛИСИЙСКО-ПОРТУГАЛЬСКАЯ ЛИРИКА

Дон Жоан Перес де Абоин © Перевод Е. Витковский

«Матушка, могло ль такое статься…»

Матушка, могло ль такое статься,
Что дружок не хочет возвращаться?
        Может быть, он все-таки придет?

Клялся он, что, коль меня обидит,
То вовек пускай добра не видит.
        Может быть, он все-таки придет?

Говорил, что не придет мой милый
Разве из тюрьмы да из могилы.
        Может быть, он все-таки придет?

Матушка, он так усердно клялся
И прийти наверно обещался.
        Может быть, он все-таки придет?

«По проселкам, по опушкам…»

По проселкам, по опушкам
Проезжал я на коне,
И проказницам-пастушкам
Повстречаться вышло мне
На французской стороне.
Плакалась одна подружкам,
Трем милашкам и простушкам:
«Сколь бы милый ни лукавил,
       Девушки, держитесь честных правил,
       Мой-то вот меня дружок оставил».

«Это ль горе, право слово,—
Повела другая сказ: —
В том не вижу я дурного,
Будет следующий раз:
Друг придет в урочный час,
На тебя посмотрит снова —
Уж не будешь ты сурова,
Скажешь, против прежних правил:
      „Ах, дружок, ты путь ко мне направил —
       И такую радость мне доставил!“»

Дон Альфонсо X © Перевод А. Садиков

«Роза из роз и из зарниц зарница…»

       Роза из роз и из зарниц зарница,
       Гроза из гроз и из цариц царица.

Роза лицом, ласкающая взгляд,
Цветок веселья и венец услад.
Глаза, что состраданием дарят
И лечат тех, кто чахнет и томится.
       Роза из роз и из зарниц зарница…

Такую даму можно ль не любить!
Она от зла сумеет оградить,
Спасти нас грешных и грехи простить
Ее рукой лишь доброе творится.
       Роза из роз и из зарниц зарница…

Пусть будет каждый ей служить готов,
И нас спасет любви высокой зов,
И отвратит от грешных дел и слов,
От коих нам бы ввек не отмолиться.
       Роза из роз и из зарниц зарница…

Она царит, а скромный мой удел —
Ей быть певцом; но если бы посмел
Надеяться и взгляд любви узрел,
Всем, что люблю, сумел бы поступиться.
       Роза из роз и из зарниц зарница…
       Гроза из гроз и из цариц царица.

«Кто в делах не знал удачи…»

Кто в делах не знал удачи,
Тот, когда король назначит,
Мавров воевать поскачет?
       Что ж остановился?
Иль от нас дружину прячет,
       Чтоб он провалился!

Просит он за труд награды,
Но не шлет свои отряды,
Чтоб помочь нам у Гранады[9];
       Что ж остановился?
Иль войска служить не рады,
       Чтоб он провалился!

Деньги взял с нас, куль бездонный,
Но не видим рати конной,
Или в роще где зеленой
       Он остановился?
Или пал на землю сонный,
       Чтоб он провалился!

Хвастать он умеет броско,
Нарядить умеет войско,
Сколько блеска, сколько лоска.
       Что ж остановился?
А душонка — мягче воска,
       Чтоб он провалился!

Дон Аафонсо Лопес де Байан © Перевод Е. Витковский

«Решила нынче в церковь я пойти…»

Решила нынче в церковь я пойти,
Не помолиться, нет, но для того,
Чтоб там дружка увидеть моего,—
Но не пришел он, — господи, прости.
          И вот, подруги, плачу, потому
          Что не любезна другу моему.

Не поднимала выплаканных глаз
И зажигала за свечой свечу:
Я все-таки найти его хочу,
Пусть мне господь помог бы в том сейчас!
          И вот, подруги, плачу, потому
          Что не любезна другу моему.

И вот опять я господа молю,
И свечи жгу, и не иду домой:
Пусть все-таки придет неверный мой,
Так бесконечно я его люблю.
          И вот, подруги, плачу, потому
          Что не любезна другу моему.

Жоан Бавека