Евгений Москвин - Предвестники табора

• Название: Предвестники табора
• Автор: Евгений Москвин
• Жанр: Современная проза

В романе «Предвестники табора» тесно переплелись иллюзия и реальность, детство и взросление, гротескный юмор и мистика. Герой просматривает фильм о людях, которых он любил и потерял. «Жизнь — это фильм», — приходит он к выводу.

---

Мне нравилась эта игра.

Мальчишки часто «наезжают» на старших парней просто для того, чтобы те за ними погонялись, так и развлекаются, но редко когда это является следствием большой симпатии первых ко вторым.

Пашку Широкова я не любил. Он вечно важничал, выставлялся и шпынял меня, а на самом деле был еще тот трус, потому как всегда прикрывался за Сержа; вообще это был тот тип человека, которому очень важно опереться на доминанту, тогда он учиняет самый настоящий произвол — чтобы возвыситься в глазах окружающих, и своих тоже; в одиночку же мигом скисает и сделать из себя ничего уже не может. Тело у Пашки было рыхловатое и белое, чуждое любому загару и физическим упражнениям; вялое брюшко, прикрытое красными рейтузами, которые он натягивал аж до самой груди; дальнозоркие очки на плюс пять.

Повторяю, в одиночку он был всегда тих и не представлял никакой опасности, а вот вместе с Сержем…

Но и Серж тоже «преображался» в компании друга. Его пронзительный голос, своей хрипотцой очень сочетавшийся со всеми манерами и чертами лица (особенно с глазами-ромбиками, как мне казалось, которые всегда обретали странный обиженный оттенок, если Серж был удивлен либо отстаивал какую-то позицию), — Сержев голос тотчас принимал требовательные, почти командирские нотки; Серж не выполнял уже никаких обещаний, даденных пять минут назад, — более того, мог дать тебе по шее за то только, что ты посмел ему о них напомнить.

Нашей дружбе приходил конец, как только появлялся настоящий друг. И все же ее можно было вернуть и в присутствии этого друга — если сделать что-то выдающееся: попасть воланом по электропроводам; закинуть камень дальше, чем от тебя этого ждали; воткнуть ножичек в землю, пустив его с сальто и пр.

Серж всегда и при любых условиях по справедливости хвалил меня за достижения.

Моя мать Сержа терпеть не могла.

— Этот хитрый ублюдок научит тебя всяким пакостям! Ты же, дурак, готов выполнить любую его прихоть. А представь, что однажды он попросит тебя выброситься из окна. Что ты, выбросишься? — так она частенько говорила о нем, и это меня просто бесило.

Мишка отзывался о Серже более либерально:

— Ты хочешь на него походить, а как же Стив?.. Как можно походить и на того, и на другого? Ты сейчас скажешь мне: «ага, я как-то об этом и не подумал!» — и будешь неправ: все ты подумал и уже сделал выбор.

— Почему? — спрашивал я.

— Ну как же… если ты хочешь походить на Сержа, то почему с самого приезда ходишь по поселку в расстегнутой рубашке — как Стив?

Как бы там ни было, сегодня мне вряд ли удалось бы чем-нибудь поразить Сержа, и когда они с Широковым появились на горизонте, я понял, что мое предчувствие о близком разочаровании превращается в уверенность.

— Надеюсь, ты им не растреплешь о Стиве? — осведомился Мишка чуть пониженным голосом.

— Конечно, нет!

— Смотри, я ж вижу, как ты оживился. Небось так и подмывает. И матери — ей тоже не говори.

— Не говорить?

— Эй, Мишка, — повторил Серж; оба уже подошли к «верхотуре». (Мой брат в тот момент залез на нижние поперечины между бревен и зачем-то внимательно изучал протектор на прибитой под козырек покрышке), — у нас тут с ним спор возник, — он кивнул на Пашку, одетого в привычные для того красные рейтузы.

— Опять?

— Что?.. Ну да… может, поможешь разрешить? Третье слово ведь очень весомо, с ним, как с первыми двумя, уж точно ничего не сможет случиться и корова не съест.

— Второе слово она тоже не съедает, так что я прав, — вставил Широков, как бы между прочим.

— Вот видишь, что я говорил. Так что, Миш, нам снова без тебя не обойтись.

— Вчера вы спорили о том, кто круче Микеланджело или Донателло. Ну а теперь что? — спросил Мишка.

(Конечно, имелись в виду персонажи мультфильма «Черепашки ниндзя»).

Теперь они спорили, у кого круче велосипед. Серж не преминул изложить Мишке весь ход спора, каждый раз умело вворачивая в свое повествование выгодные для себя аргументы (у Пашки цепь слетает на «Каме» — «впрочем, велик и не такую высокую скорость развивает, как моя птичка, так что Пашка в безопасности, ха-ха»; рама на Сержевом «Аисте» гораздо изящнее, а главное прочнее: «на спор, что еще год и Пашке придется воспользоваться сваркой дяди Геннадия, чтобы залатать трещины возле руля?» и т. д. ит. п.; вообще модель «Кама», как свидетельствуют «разные журнальные источники», гораздо менее популярна и надежна). В конце концов, Широков даже покраснел от негодования, весь подобрался и сник — то и дело стараясь остановить Сержа репликами, вроде: «Послушай!..», «Нет, стоп!», «Вот здесь я не согла…» и т. д. и т. п., — Пашка обнаружил, что тот не только не сбивается и игнорирует его попытки возразить, но, напротив, еще только искуснее ведет речь и выставляет вещи в выгодном для себя свете; и ко всему этому как всегда присовокуплялись обиженные глаза-ромбики — не смотря даже на то, что Серж был абсолютно спокоен. Когда Серж, наконец, присовокупил к своим двухминутным аргументам три последних слова: «Ну, что скажешь?» — его ждало небольшое разочарование — от Мишкиного ответа:

— Велосипеды, да… это, конечно, занятно оценивать, какой лучше, особенно если они не подводят так, как мой.

— Ты хочешь сказать, что твой велосипед хуже всех? — осведомился в крайнем удивлении Пашка Широков.

— Я хочу сказать… что я хочу сказать, хочу сказать, хочу сказать… — стоя на «верхотуре», Мишка принялся раскачиваться, держась одной рукой за балку, к которой была прибита покрышка от автомобильного колеса, — знаешь, для чего я так изучал эту покрышку? Как раз, когда вы подошли…

— Нет. Для чего?

— Мой «Орленок» явно очень сварлив, и я хотел выяснить, не с тем ли связано его постоянное наступание мне на ноги, что у него весьма своеобразный протектор на колесе. Эта покрышка… ты знаешь, она ведь один раз очень подвела моего отца, он едва в аварию не угодил — да, да, подвела, у нее тоже дурной характер, вот я и хотел посмотреть, схож ли ее протектор с тем, какой на моем колесе.

— Но ведь она толще раз в пять! — удивился Серж.

— Ну и что? У нее весьма характерный протектор. Характерный для дурного характера.

— И какой же это у нее протектор?

— Взгляни сам, Серж. Залезай сюда и посмотри… Только будь осторожен… дай-ка я на другую балку перейду…

— Боишься, что проломится?

— Нет, это балки вполне себе пристойные, просто нам тесновато вдвоем будет, да и мне тебе неудобно показывать… теперь смотри… — мой брат принялся водить по покрышке пальцами, — видишь, какой протектор необычный? Сначала волны, волны, а потом вдруг раз — хопа! — и в какое острие переходит, видишь? А потом опять волны.

— И что это означает?

— Как так? Ты разве не узнал, как похоже это на те самые письмена?

— Какие письмена? О чем ты? — Серж пребывал в полном недоумении; все-таки, как ни уважал я его и ни стремился с ним дружить, а Мишке удавалось затмить Сержа одной-двумя брошенными репликами.

— Я о письменах древних савибов, о которых ты рассказывал Максу еще когда я не приехал.

— Он тебе это передал?

— Ну еще бы! Ты сказал ему, что это самое древнее племя в мире — совершенно верно, я и сам читал о нем в журнале «К — па». Его очень впечатлил твой рассказ, верно, Макс?

— Да, — кивнул я, — и…

— Постой-ка, постой, Макс, ты хотел о своем сне рассказать?.. Я сам о нем Сержу расскажу — все с твоих собственных слов… итак, в ночь после твоего рассказа Максу приснился очень странный сон: он будто бы увидел комнату в древнем доме савиба, она вся из дерева была, причем из дерева какого-то рыжеватого оттенка, и везде всякие резные завитушки по стенам и углам… никакой даже самый сложный стеклянный лабиринт из колбочек и мензурок в химической установке не сравнится с этими завитушками, вот так-то… но это и было самым примечательным в обстановке комнаты. В остальном же только стол и лавка подле; на лавке сидел небольшой человек с коричневыми бородой и усами и соломенном цилиндре на голове, без полей, и тер какой-то синий камень, по всей видимости драгоценный… сапфир?.. Неизвестно. Он тер его о какое-то приспособление, похожее на морковную терку. В этот самый момент у Макса почему-то закрутилось в голове, что этот человек хочет «добраться до сияния». Я правильно все рассказываю, брательник?

— Совершенно правильно!

— Да-да, именно закрутилось в голове, заметь, Серж. Этот странный человек с Максом не говорил, а когда мой брательник окликнул его, человек как раз и «добрался до сияния», камень сверкнул так сильно, что за ярким светом ничего уже и разглядеть невозможно было; все исчезло, и Макс проснулся. Я ничего не упустил? Так все было?

— Абсолютно так, — поддакнул я.

— Ты врешь, — сказал Серж, бросив на меня острый взгляд глазами-ромбиками.