Жан-Луи Фурнье - Куда мы, папа? (сборник)

• Название: Куда мы, папа? (сборник)
• Автор: Жан-Луи Фурнье
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-73381-1

Три повести под одной обложкой. Три повести, написанные предельно откровенно. Три повести, о которых вы будете долго вспоминать.

«Куда мы, папа?» – письма отца своим детям. Детям необычным – инвалидам. Повесть не оставляет горького послевкусия, потому что она – о любви. Родительская любовь абсолютна, ведь мать и отец любят детей не за то, что те получают отличные отметки, и уж тем более не за то, что их дети похожи на всех остальных людей.

Рассказчик смог подарить своим детям любовь и сделать счастливыми и их, и самого себя.

---

Наверное, «генетика» ученый синоним «природы».

Моя дочь Мари рассказала подружкам в школе, что у нее два брата-инвалида. Ей не поверили. Сказали – мол, не прикалывайся!

Многие матери, стоя возле колыбели, говорят: «Вот бы он не взрослел и всегда оставался маленьким». Матерям детей-инвалидов повезло, они вечно будут возиться со своими большими пупсами.

Правда, играть с пупсом, который весит тридцать кило, уже не так весело.

Отцы и подавно начинают интересоваться детьми, когда те вырастают, начинают проявлять интерес к разным областям жизни, задавать вопросы.

Напрасно я ждал этого момента. Мне всегда задавали один и тот же вопрос: «Куда мы, папа?»

Лучший подарок для ребенка – ответ на вопрос, удовлетворение любопытства, знакомство с прекрасными сторонами жизни. Матье и Тома никогда не насладятся жизнью.

Хотел бы я быть учителем, рассказывать ребятишкам о разных разностях так, чтобы они не скучали.

Я сделал для детей несколько мультиков, которых мои сыновья не увидели, написал несколько книг, которых Матье и Тома не прочли.

Я бы хотел, чтобы мои мальчики мною гордились. Чтобы они хвастались перед друзьями: «Мой папа круче твоего».

Детям всегда хочется гордиться отцами, и это неспроста – отцам необходимо восхищение детей, чтобы чувствовать себя уверенно.

Когда между передачами на экране появлялась телевизионная настроечная таблица, мои дети могли смотреть на нее часами. Тома нравится телевизор с тех пор, как он увидел меня в какой-то программе. Плохое зрение не помешало ему разглядеть меня среди других гостей студии и выкрикнуть: «Папа!»

После эфира он не хотел идти ужинать, сидел перед телевизором и хлопал в ладоши: «Папа! Папа!» – думал, я появлюсь еще раз.

Наверное, я ошибаюсь, полагая, что ничего не значу для Тома и без меня он спокойно может существовать. Наверное, это не так. Я чувствую свою вину перед сыном – сам-то я не готов проводить с ним каждый день и каждый день смотреть «Снупи».

Скоро Тома исполнится четырнадцать. В его возрасте я заканчивал среднюю школу.

Я смотрю на Тома. Мне сложно увидеть в нем себя, мы не похожи. Наверное, это к лучшему. Зачем мне вообще понадобилось заводить детей?

Чтобы потешить гордыню? Я так собой восторгался, что решил оставить на планете побольше своих дубликатов? Не хотел до конца умирать, жаждал посмертной славы, памяти, надеялся оставить после себя «след»?

Иногда мне кажется, я и впрямь оставил «след», такой, какой оставляют, под крики окружающих пройдя в грязных ботинках по только что навощенному паркету.

Глядя на Тома и Матье, я спрашиваю себя: ради чего?

Вот бы спросить у них.

Надеюсь, что несмотря ни на что Снупи, теплая ванна, пушистый котик, солнечный луч, воздушный шарик, поход в супермаркет, улыбки людей, игрушечные машинки, картошка фри… сделают жизнь моих мальчиков хоть немного приятной.

Помню белую голубку. Я увидел ее в мастерской медико-педагогического института. Там проводились творческие занятия, иначе говоря – дети портили бумагу. Те, кому и это было не по силам, просто сидели, глядя в одну точку, или смеялись.

Когда в помещении летает белая голубка, дети радуются и хлопают в ладоши. Иногда зигзагом упадет белое перо – тогда ребенок следит за ним взглядом. Иногда голубка опустится на стол или на плечо кого-то из малышей. Благодаря голубке в мастерской царит спокойствие. Вспоминается Пикассо, «Ребенок с голубем». Хотя некоторым детям страшно, они кричат, но голубка умная – ей все равно. Тома бегает за птичкой с криком «цып-цып-цып». Может, он хочет ее ощипать, как курицу?

Мир людей и живой природы в гармонии. Недаром художники любят птиц. Джотто со своим Франциском Ассизским в окружении птиц тоже отдал дань традиции.

А теперь по следам великих идут идиоты.

Тома восемнадцать лет, он вырос, едва держится на ногах, корсет не помогает, нужен опекун, и выбор падает на меня.

Опекун должен твердо стоять на ногах, быть выносливым, уравновешенным, не боящимся ни шторма, ни бури.

Странно, что выбрали меня.

Теперь я должен отвечать за его финансовые дела, подписывать чеки. Тома плевать на деньги, он даже толком не понимает, что это такое. Помню, однажды в Португалии, в ресторане, он выгреб из моего кошелька все до последней купюры и раздал народу. Уверен – если бы Тома был в состоянии выразить собственное мнение, он сказал бы мне: «Давай повеселимся, папа, промотаем в свое удовольствие пособие по инвалидности!»

Тома бы не поскупился. На его деньги мы бы точно купили кабриолет. И отправились бы в хмельное путешествие по стране, словно два старых друга, два сбежавших из дома супруга. Как в кино, мы бы рванули к морю, на юг, жили бы в шикарных отелях с роскошными интерьерами, обедали бы в лучших ресторанах, пили бы шампанское, болтали о машинах, о книгах, о музыке, о фильмах, о женщинах…

По вечерам гуляли вдоль моря по пустынным пляжам. Смотрели на светящихся в темноте рыбок, оставляющих за собой сверкающие в черной воде шлейфы. Разговаривали на серьезные философские темы, обсуждали смерть, жизнь, Бога. Любовались звездами и огнями города. Спорили, ругались. Он обзывал бы меня старым дураком, я говорил бы: «Эй, полегче, молодой человек, я твой отец вообще-то». А он бы отвечал: «И нечем тут гордиться».

Ребенок-инвалид имеет право голосовать.

Тома совершеннолетний, он может голосовать. Я уверен, что он долго думал, взвешивал все «за» и «против», внимательно анализировал программы кандидатов, оценивал их экономические перспективы, их порядочность и окружение.

Тома до сих пор сомневается, никак не решит, кого выбрать.

Снупи или Мину?

После паузы он внезапно спросил: «А как твои мальчики?»

Он даже не догадывался о том, что одного из них давно нет в живых.

Беседа текла вяло, и ему не хотелось, чтобы все скучали. Ужин подходил к концу, светские разговоры закончились, ничто не оживляло обстановку. Тогда хозяин дома с видом человека, который сейчас расскажет презабавный анекдот, обратился к гостям: «А вы знаете, что у Жана-Луи сыновья – инвалиды?»

Повисло тяжелое молчание, затем раздался сочувственный шепот, возгласы удивления и любопытства. Одна милая дама, словно сошедшая с полотна художника Греза, уставилась на меня влажными глазами, с печальной улыбкой на устах.

Да уж, обо мне больше нечего сказать, кроме того, что я отец детей-инвалидов. Только вот мне не хочется об этом говорить.

Хозяин дома ждал от меня забавных историй. Надеялся, что я всех рассмешу. Нелегкая задачка, но я попробовал.

Я рассказал о последнем Рождестве в медико-педагогическом институте. Рассказал о том, как дети уронили елку, о том, как в хоре каждый пел свою песенку, о том, как елка загорелась, о том, как рухнул на пол проектор во время показа фильма, о том, как дети опрокинули торт с кремом, и о том, как родители забрались под стол, потому что кто-то из детей стал швыряться шарами для петанка… Все это происходило под звуки «Родился сын Божий»…

Сперва гостям было не по себе, но вскоре они уже смеялись. Я блестяще исполнил свою миссию. Хозяин дома остался доволен.

Думаю, в следующий раз меня снова пригласят.

Тома подолгу разговаривает с собственной рукой, называет ее Мартиной. Мартина кивает, но голос ее слышен только моему сыну.

К Мартине Тома обращается очень ласково. Хотя иногда они спорят, и Тома даже кричит. Тогда я понимаю, что Мартина с моим сыном не всегда полностью согласна.

А может быть, Тома упрекает подругу за то, что она не помогает ему в жизни?

Толку-то от Мартины никакого. Ни одеться не поможет, ни поесть. Мартина в себе не уверена, она дрожит, падает в обморок, не хочет держать кружку, застегивать пуговицы, завязывать шнурки…

Даже кота нормально не погладит. Ее ласки словно удары, поэтому кот ее боится, убегает.

Она не играет на пианино, не водит машину, не пишет, только делает абстрактные рисунки. Наверное, Мартина считает, что ни в чем не виновата, ждет приказов, ждет, чтобы Тома проявил инициативу.

Ведь Мартина просто рука.

– Алло! Привет, Тома, это папа.

Молчание.

Я слышу, как неровно и тяжело дышит Тома. Затем раздается голос воспитательницы:

– Это папа, Тома! Поговори с ним!

– Тома, эй, ты меня не узнал? Это папа! Как дела?

Молчание. Тома сопит. Затем наконец подает голос. После полового созревания Тома стал говорить басом.

– Куда мы, папа?

Он узнал меня. Можно продолжать беседу.

– Как ты, Тома?

– Куда мы, папа?

– Ты нарисовал что-нибудь для меня, для мамы, для сестры?

Молчание. Тома сопит.

– Мы едем домой?

– Ты продолжаешь рисовать?

– Мартина.

– У Мартины все в порядке?

– Фи! Фи! Фи!

– Ты ел картошку фри? Было вкусно? Хочешь еще?

Молчание…

– Ну, поцелуй папу на прощанье. Скажи: «Пока, папа!» Поцелуешь меня?

Молчание.