Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины

• Название: 5/4 накануне тишины
• Автор: Вера Галактионова
• Жанр: Современная проза

Роман выходил в журнале «Москва» в сокращённой, журнальной версии. В полном варианте публикуется впервые.

---

Мысленное зрение его, однако, сосредоточилось. И слух вскоре стал предельно чутким. Вне шахты Цахилганова больше будто и не существовало. Звуки чужой речи донеслись издалёка по воде. Они прозвучали отрывисто, кратко, похожие на команды. И незнакомое ранее чувство приближающегося врага изменяло теперь состояние Цахилганова, сообщая всему существу его растущее напряжение — мировая порабощающая, бездушная, мертвящая сила надвигалась неостановимо,

она вползала в заветные отческие недра,

и всплески там, в середине штрека, учащались…

Кто-то, похожий на неполный мешок с углем, сидел, согнувшись, рядом с лазом,

ах, да — замерший, должно быть, Дула.

Щупающий луч чужого электрического света протянулся из далёкой тьмы, зашарил по мерцающим антрацитовым сколам. Как вдруг Дула зашевелился:

— Константин Константиныч? Сей час! — и приподнялся в полной невменяемости, засверкав белками вытаращенных глаз. — Миг исправленья роковых ошибок истории грядёт! В наши шахты они забурились? В нашу чёрную пыль захотели?!.

И вдруг заорал на всё подземное угольное пространство, грозно кособочась:

— …Мы им па-ка-жем чёрный хрен!

598

Рухнувший Патрикеич был недвижен. В нелепом своём порыве Страж тайны ушёл из века. Однако Цахилганов не испытывал к мёртвому старику ничего, кроме неприязни.

Подземная явь, меж тем, стала пугающе опасной, и Цахилганов теперь почему-то чувствовал своё тело чрезмерно — как тяжёлое, больное, неповоротливое. Недавняя способность души к самостоятельному движенью сменилась необходимостью прилагать к этому сильнейшие телесные усилия,

или это только снилось ему, мерещилось, казалось?

Но выбора быть уже не могло. Он втиснулся в отверстие и пополз в кромешную тьму — совершенно так, будто находился здесь, в шахте,

всецело.

Дышать в узком пространстве было нечем, и локти принялись болеть почти сразу. Не преодолев и половины лаза, Цахилганов забылся на краткий миг. Однако вскоре содрогнулся,

— перед — ним — расплывалось — в — инфернальной — торжествующей — улыбке — толстое — лицо — Берии — и — Рыжая — голова — чудища — раскачивалась — рядом.

Он вновь стал подтягивать больное туловище рывками — его и не его. Простора, чтобы развести локти как следует, не хватало. Уставая, Цахилганов ложился на спину,

— сохраняя — ужасную — физическую — способность — всё — ощущать!

Чёрная, километровая толща земли нависала над ним, готовая опуститься

в любой миг.

599

В тесной норе перед мысленным взором Цахилганова появлялся покойный Чак, чистый и весёлый, совсем ещё щенок. Тогда пространство расширялось само собою.

Чак махал хвостом и собирался бежать куда-то. Чак звал его за собой — на утренний луг. На цветущий жёлтый луг в солнечных сияющих одуванчиках! Там, далеко, стояла юная Любовь в ситцевом платье.

Она смущённо смеялась на вольной воле, прижимая к ногам лёгкий подол, взлетающий от сильного ветра, и ждала их — Цахилганова и щенка.

— Люба, ты босая… Роса. Холодная… — говорил Цахилганов — и приходил в себя.

— Ты ни в чём не виновата передо мной, милая, — прощал он ей всё, без остатка. — Ты правильно поступила. Живи, чистая, хорошая. Я хочу, чтобы жила — ты…

— Мне полагалось препятствие, Люба, — медленно понимал он себя. — Полагалось испытанье… отцовской любви,

она должна быть выше соображений, кто от кого рождён, гораздо выше,

и я… сдался. Я ведь всего лишь человек, Люба… Но, может быть, я ещё успею, и помогу нашей —

нашей? —

нашей Степаниде не стать убийцей. Только сейчас… мне надо вздремнуть самую малость… Куда ты уходишь? Постой, Люба… Я уже вижу край металлической двери с красным рычагом вместо ручки. Мне осталось совсем немного,

— лишь — дотянуться —

но я… устал.

Я надорвался,

— дорвался — прорвался — к — цели — но…

600

Как вдруг в сознании прозвучал едва слышный, с трудом доходящий из недр земли, окрик великого множества голосов. Они звучали вразнобой — мужские, женские, громкие, слабые, переходящие в шёпот:

— Вспомни… О всех, кто давно смотрит с того света на всякого живущего!.. Вспомни о видящих тебя… Иначе все наши жертвы

— жертвы — жертвы — жертвы — не — возопиют —

не завершатся…

Не завершатся никогда…

И кто-то ещё, незнакомый, говорил, подсказывал ему из прошлых веков: потерять всё — не потерять ничего, потерять дух — потерять всё. И повторял, повторял настойчиво то же самое…

Потерять дух — потерять всё…

— Я… двигаюсь, — успокаивал он стихающие, угасающие те голоса. — Двигаюсь я, собратья,

— собрать — я — все — я — необходимо — собрать — нам — да — да…

Цахилганову показалось, что он каким-то образом сумел подняться с колен и выпрямиться. В тот миг за ним бесшумно опустилась полупрозрачная толстая стена. И такая же была перед ним. Призрачный странный свет заливал кабину. Слабое отраженье стекла возвращало ему чей-то страшный облик

— неужто — его — собственный —

человек в изодранной мокрой фуфайке держал над чёрным своим лицом пучок света и покачивался, будто пьяный.

— Внешний! — узнал в нём себя Цахилганов. — Ты, чуть не бросивший меня, проделал этот путь за меня?!. За меня — и вместе со мной?! Где ты потерял сапоги? На тебе же только продранные портянки…

И тот, измученный Цахилганов — отражённый, Внешний — сокрушённо промолчал о том, что уже знал Цахилганов: «Своё дитя любить — дело не хитрое. А возлюбить всё вокруг, как своё, тут душу надо иметь… хорошую. Надмирную —

сильную, сильную душу надо иметь…»

601

Далее случилось нечто непонятное —

Внешний Цахилганов словно шагнул к нему навстречу — и —

пропал,

— совпал — с — ним — самим.

Тонкий, плавающий вой сирены разнёсся по подземелью. И три стены ушли в потолок. На одном из металлических кубов синела кнопка самоликвидации лаборатории прошлого,

— пусть — не — достанется — никому — наше — страшное — советское — мощное — прошлое — но — никому — значит — и — не — нам?!.

В глубине, на дальней стене, прямо перед ним, белел старый гипсовый герб СССР,

— ещё — не — преданный — не — проданный — не — попранный —

и вот исчезнет он,

но не исчезнет тогда гнездо крамолы мира…

Оно останется там, в мире,

— …если — только — осталось — оно — в — Цахилганове.

602

Он растерялся — от огромного количества пультов, находящихся справа. Однако над одним из них было иное — слабое, жёлто-зелёное — свеченье. И хронометр ритмично постукивал под самой последней кнопкой, у стены. Мысленный взгляд его остановился на ней — и послушно поползла вверх огромная металлическая штора.

Всё правильно!

Открылся щит с табло. Оно было усеяно крошечными лампочками, вспыхнувшими в определённой последовательности.

Взревела иная сирена — низкая, гудящая. Упала боковая металлическая штора, открыв огромный экран, состоящий из двенадцати секторов. Он скоро понял, что на каждом из них изображена карта Земли в разрезе, с едва заметными изменениями в очертаниях тектонических пластов, с глубинными нефтяными морями и полыми природными резервуарами газового конденсата. Эти карты были будто сотканы из мельчайших разноцветных ламп накаливания, остававшихся не включёнными.

Что делать дальше, он не знал.

603

…Экран повторял и повторял мужским усталым голосом из прошлого,

— программа — «Ослябя» — полная — готовность — завершите — программу —

он говорил из давних, страшных десятилетий сталинизма,

— завершите — программу!.. Завершите!..

— Но как?! Что я должен делать теперь?!! Не понимаю. Магнитные мощнейшие вспышки на Солнце, они сейчас долбят так, что сдохнуть можно! — …Пусть подскажет мне кто-нибудь! — кричал он ломким от отчаянья голосом. — Про дальнейшее мне никто ничего не объяснил! Внешний?.. Но Внешнего меня больше нет: я и он — теперь одно, мне не у кого спросить… Отец?! Дула!.. Никого…

Пространство, наэлекризованное уже до предела, не откликалось больше.

Программа «Ослябя». Полная готовность. Завершите программу…

— Не знаю, что делать ещё… Не дано мне! Не суждено –

нам — не — суждено — никому — не — суждено — из — нас.

— …Последнее предупреждение, — вещал усталый, бесполезный голос великого, мрачного прошлого. — Завершите…