Луиза Вильморен - Письмо в такси

• Название: Письмо в такси
• Автор: Луиза Вильморен
• Издательство: РИПОЛ КЛАССИК
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-7905-1516-9

Луиза де Вильморен — известная французская писательница XX века. Среди ее произведений — стихи, рассказы, романы, три из которых были экранизированы («Кровать с балдахином», «Жюльетта», «Госпожа де…»). В 1955 году Луиза де Вильморен получила Гран-при в области литературы Великого князя Монако Пьера.

В эту книгу вошли два романа писательницы — «Жюльетта» (в фильме, снятом по этому сюжету, участвовали знаменитые французские актеры Жан Маре и Дани Робен) и «Письмо в такси».

---

— Скажите сразу, что это я во всем виновата.

— О, я никого не виню, я просто говорю, что это ужасно.

— Почему? Ничего страшного. Письма теряют каждый день.

— Да, но это было важное письмо, и я боюсь, как бы оно не попало в нехорошие руки. Если мы чего-то боимся, то лишь потому, что такие опасности существуют. Сколько раз нам приходилось слышать: «Был один шанс из тысячи, что это случится, и — бац! — это случилось».

— У вас слишком богатое воображение. Ваше письмо, пока мы о нем говорим, уже могли отнести на почту. Знаете, есть ведь и честные люди. Подумайте лучше о том, что бы сделали вы, чем думать о том, что могут сделать другие.

— Просто других много больше, — ответила Сесилия.

Она дождалась отхода поезда и вернулась домой еще более несчастная от того, что лучше осознавала причины своей тревоги, о которой не могла не думать.

Она жила в Париже на бульваре Ланн, в маленьком домике, который Гюстав купил для нее, а она устроила по своему вкусу. Мебель на первом этаже была в стиле Луи XIII, на стенах, обитых темно-синей материей, висели большие черно-белые гравюры в золоченых рамах, изображающие порты Франции и всевозможные виды города Страсбурга. Это создавало одновременно необычную и уютную обстановку, как в домах коллекционеров, входя в которые начинаешь чувствовать себя путешественником. Гюстав гордился этим убранством, оригинальностью которого восхищались все его друзья. В библиотеке были в основном сборники стихов и воспоминаний, альбомы по искусству и драматические произведения, и эта комната на втором этаже была владением Сесилии. Она почти всегда находилась там: «Это мое убежище, — говорила она, — моя пещера Али-Бабы».

Когда в то утро она вернулась с вокзала, Одиль заметила, что она бледна.

— Мадам устала?

— Ничто не утомляет больше неприятностей, моя бедная Одиль. Провожая мадам Ило на ее чертов поезд, я потеряла в такси письмо — помните, мое утреннее письмо?

— Лучше бы мадам дала его мне.

Гюстав был на деловом обеде, и Сесилия, оставшись дома одна, не захотела ничего есть. Ее терзали черные мысли и сердцебиение; неуверенность стискивала горло, и она не могла проглотить даже капли воды. «Я привидение, — сказала она себе, входя в свою пещеру Али-Бабы, — привидение, проходящее сквозь запертые двери, которое не может ни взять в руки книгу, ни сорвать цветок, ни съесть шоколадку». Она попыталась читать, но смысл слов от нее ускользал, она завела граммофон, но от музыки тоска ее становилась еще больше, и Одиль, поражаясь такой тревоге, посоветовала ей сначала помолиться святому Антонию Падуанскому, а потом, к четырем часам, предложила сходить за соседской консьержкой, которая гадала по картам.

— Гадалка! Вот что мне нужно. Бегите, бегите, пусть придет поскорее!

Через несколько минут за столом напротив нее сидела предсказательница в гранатовой накидке и готовилась раскладывать карты на восточном платке, который она принесла с собой.

— Большой расклад? Малый расклад? Таро?

— Все расклады — большие, малые, тяжелые, легкие, блестящие, кружащиеся, порхающие…

— Если будете шутить, карты ничего не скажут, — заявила дама довольно холодным тоном. — Большой расклад?

— Большой расклад, — отозвалась Сесилия, которая, слушая консьержку, попыталась следить за перипетиями запутанного романа, героями которого, среди прочих, были фривольная женщина, верный друг и служитель Фемиды.

Гадалка показала пальцем на трефового короля:

— Это ваш муж.

— Нет, это не он, вы ошибаетесь. Хотите, покажу вам его фотографию?

— Не надо. Повторяю вам еще раз: ваш муж — король треф.

— Вот приятная новость! Какой он красивый! Просто не узнать. Надеюсь, он снова так оденется на футбольный матч Франция — Венгрия.

Предсказательница уже теряла терпение.

— Я лучше помолчу, — сказала она.

— О нет, простите меня, продолжайте, прошу вас. Итак?

— Итак, я вижу письмо в ночи…

Сесилия уже не смеялась:

— Письмо? Я не жду письма, но не скажете ли вы, попадет то письмо, которое написала я, по назначению?

Насмешливое отношение клиентки обидело гадалку.

— Маловероятно, — ответила она, а уходя, должно быть, в отместку, добавила: — Будьте осторожны.

«Будьте осторожны, будьте осторожны». Сесилия услышала только эти слова, и к тем опасениям, что она уже испытывала, добавилась подозрительность.

Когда Гюстав возвращался домой раньше ужина, он почти всегда задерживался в буфетной и, зажав газеты под мышкой, пил там фруктовый сок, который подавала ему Одиль. «Все хорошо? Мадам дома?» — спрашивал он и в тот вечер не изменил своей привычке:

— Мадам дома?

— Мадам не выходила.

— Она устала?

— Нет, огорчена. Мадам потеряла письмо.

— Лучше бы она дала его вам, — сказал Гюстав и поднялся к жене в пещеру Али-Бабы. Склонившись над столом, она перелистывала «Воображаемый музей» Андре Мальро; приглушенно играл фонограф.

— Добрый вечер, дорогая. Как прошел день? Никаких неприятностей?

— Да нет…

— Ты не выходила?

— Нет, я отвезла Жильберту Ило на вокзал. Она уехала в Орлеан.

— А, Жильберта! Она очаровательна! Еще одна жертва Александра. У твоего брата нет сердца, это липкая бумага для мух, а мухи, бедные мушки в ней увязают. Мне кажется, Жильберта довольно мила, мне ее жаль, и я хотел бы что-нибудь для нее сделать.

— Пошли ей открытку.

— Кстати об открытках. Одиль мне сказала, что ты огорчена.

— Я?

— Да, кажется, ты потеряла письмо.

— О, совершенно пустое письмо.

— Которое ты, однако, захотела лично отнести на почту.

— Не то чтобы я этого хотела, но раз мне все равно надо было ехать, я подумала, что брошу его в ящик по дороге.

— Кому ты написала?

— Александру.

Сесилия покраснела, и ее муж это заметил:

— Ты покраснела?

— О, Гюстав, ну кому же мне еще писать? Я никогда не давала тебе ни малейшего повода меня подозревать, и ты же не станешь устраивать мне сцену из-за того, что я посеяла письмо, причем, повторяю, совершенно пустое.

— Тогда почему же ты огорчилась?

— Это не я огорчилась, а моя лень. Я хотела отправить Александру идею сценария, он длинный и запутанный, и мне неохота начинать все заново. Вот и все.

Гюстав, удовлетворенный правдоподобностью этого объяснения, сразу же переменил тему:

— Ты не забыла, что завтра мы едем в Солонь, к Дубляр-Депомам?

— Что? Ты хочешь, чтобы мы поехали к Дэдэшкам? Я думала, мы с ними в ссоре? И радовалась этому, несмотря на дружеские чувства к Марселине Дубляр, в которой дремлет гений. Не позднее чем вчера ты говорил мне: «Эта женщина утешается от тоски по панели, заедая ее гусиным паштетом», а о нем говорил, что это бандит и негодяй (что, слава богу, не всегда одно и то же), что ты мог бы порассказать о нем достаточно, чтобы упечь его в тюрьму, а его деньги не просто пахнут, а воняют. (Вот видишь, я помню каждое твое слово.) Ты назвал его Ненасытной Лапой и Темнилой, послушать тебя, так он ведет тройную жизнь, у него гнусные наклонности и он любит напиваться со странными девицами (этим он мне скорее симпатичен). «И при всем при том он позволил себе разговаривать со мной свысока! — сказал ты мне. — Плевать я хотел на то, что он-де президент нашего банка! Клянусь тебе, много воды утечет, прежде чем я снова появлюсь в доме этого субъекта!» Ненасытная Лапа! Темнила! А завтра ты будешь перед ним расшаркиваться! Ну уж нет.

— Во-первых, я прошу тебя не называть его так и добавлю, что мы с Дубляр-Депомом никогда не ссорились. Это прекрасный человек, которому можно поставить в упрек только его неловкость. Я видел его сегодня и понял, что вчера у него не было и тени дурных намерений на мой счет. Это было под конец совещания, он нервничал, я устал, я вспылил и был неправ. Нужно ли мне предупреждать тебя, чтобы ни слова из того, что я тебе сказал, не дошло до чужих ушей? Оставь это все про себя и больше не вспоминай, умоляю тебя. Люди злы, они заинтересованы лишь в своих интересах, и я знаю многих завистников, которые не замедлят воспользоваться малейшей нескромностью, чтобы навредить мне и даже уничтожить меня в глазах Дубляр-Депома. Мое будущее зависит от него, он всесилен, а мне завидуют, ты же знаешь. Так что молчок. Могила.

— Могила, — отозвалась Сесилия.

Марселина Дубляр-Депом достигла того возраста, когда женщины светлеют. Пышнотелая и жизнерадостная, она любила приемы, украшения, театр и кофе со сливками в любое время суток. Ее муж походил на нее и, как она, не боялся внешних проявлений богатства. В их доме — будь то в Париже или в Солони — ковры были в три раза толще, свет в три раза ярче, пирамиды из печенья в три раза выше, а подписи на картинах в три раза знаменитее, чем в других столь же богатых домах. Все у них было в три раза больше, так что Сесилия называла их Триплярами.