Людмила Белаш - Русская фантастика 2010

• Название: Русская фантастика 2010
• Автор: Людмила Белаш
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-39469-2

Ведущие русскоязычные писатели-фантасты вновь приглашают вас в увлекательное путешествие по иным мирам. Древняя раса разумных членистоногих, обитающая в глубинах океана, бросает вызов гегемонии человека на планете Земля… В результате студенческих научных экспериментов прорывается грань между параллельными реальностями Российской империи и СССР… Сходятся в сокрушительной битве полчища механических чудовищ и древние маги, вооружённые колдовскими посохами и артефактами… Включённые в эту антологию рассказы и повести, написанные как маститыми лауреатами многочисленных литературных премий, так и талантливыми дебютантами, представляют читателю полномасштабную картину самой современной отечественной фантастики.

---

Картинка вновь пришла в движение.

Обезьяна, принюхиваясь, крутится на месте. Появляется лев, от которого пращур бросается наутёк. Погоня переходит на другую стену, где обезьяна плавно превращается в человека в набедренной повязке и копьём в руке, а пещерное чудище — в тигра. Охотник пронзает хищника, разворачивается и берётся за плуг, в который впряжён вол. Далее крестьянин перетекает в рудокопа с киркой, затем — в красноносого токаря, стоящего возле станка. Действие заканчивается на третьей стене: аналфабетус торгует пивом.

Историк щёлкнул пультом и поводил лучом указки по стоп-кадру.

— Возможно, вам приходилось слышать выражение «нулевой читатель». Так литераторы называют воображаемого читателя с низким уровнем знаний. Дескать, если даже он поймёт, о чём речь, то остальные и подавно. Похожим термином пользуются и режиссёры. Вот вам и ценность для искусства Человека Неграмотного. Правда, первая и последняя.

Продавец превратился в обезьяну и побежал к четвёртой стене. Там он с ловкостью уселся за парту, затем спрыгнул к огромному глобусу и покрутил его. На школьной доске пращур написал несколько букв и продолжил суетиться между учебными пособиями.

— Как видите, внешне HomoEducatus мало чем отличается от своего неграмотного сородича — как афарский австралопитек от африканского. — Экскурсовод продолжал гонять обезьяну по видеореконструкции, нажимая кнопки на пульте. — Главные изменения происходят в высшей нервной системе: развивается образное мышление, зарождается интерес к новому. Заметьте, теперь это не вопрос жизни и смерти, а тяга к познанию.

Человек Образованный привстал на задние конечности, чтобы передними схватить пластиковый прямоугольник, похожий на аттестат.

Картинка исчезла, зажёгся свет. Помещение оказалось пустым — четыре голые стены.

— Пройдёмте дальше, — скомандовал историк.

На третьем этаже у входа в зал школьники выстроились в очередь. Экскурсовод прошёл мимо молчаливого строя и открыл дверь. Никто не рванулся вслед. Внутри щёлкнуло, пол осветился разноцветными отблесками. Послышался голос историка:

— Прошу заходить.

Двенадцатиклассники оказались на стоянке первобытных людей. В углу чернела пещера, посередине горел костёр, вокруг расположились обросшие шерстью особи. Гостей они не замечали. Самцы разделывали тушу мамонта, самки возились с детишками. Объёмная графика с эффектом полного присутствия — новейшая технология, по сравнению с которой «кино» на втором этаже — прошлый век.

Историк зашёл прямо в костёр, чем вызвал вздох восхищения. Оттуда, из мнимого пламени, продолжил лекцию:

— Трансферопитека в первом приближении можно сравнить с Человеком Умелым. Он обладает минимальным набором знаний и даже пытается пользоваться ими во благо себе и окружающим. Впрочем, как и во вред. Ведь из заострённого куска камня можно сделать примитивный топор, годящийся и для охоты на дичь, и для убийства соседа. С точки зрения искусства ситуация выглядит проще — Человек Умелый ещё не научился врать, а значит, не вредит с помощью информации.

Историк вышел из костра и направился к пещере. Туда же робко потянулась вся труппа, проходя сквозь камни и мохнатые фигуры.

В пещере обнаружился ещё один член общины, долбящий камнем стену. В желтоватом отсвете виднелись высеченные рисунки — примитивные, но по-своему изящные.

— Этот человек изображает сцены охоты, приготовления пищи, общинного быта. На это у него уходит вся мыслительная энергия, для лжи в голове просто не остаётся места. Спустя тысячелетия потомки этого очаровательного репортёра догадаются, что действительность можно искажать. И воспользуются более совершенными орудиями труда.

В зале стала меняться обстановка, переходя из одной сцены в другую.

Китаец пишет палочкой на сырой глине, монах чёркает пером в толстом фолианте при свече, денди в клетчатом костюме щёлкает на печатной машинке. И в каждом из них (чудесное свойство трёхмерной экспозиции?) узнаётся пещерный художник.

Весь объём зала превращается в редакцию газеты. Одни пишут, другие верстают, третьи печатают. Каждый занят своим делом, как племя во время стоянки.

Картинка гаснет — в зале загорается яркий свет. Историк бросается в угол, где была пещера, — там стоит Подорванный с маркером в руке. На белой стене зеленеет неприличное слово.

Парень хотел написать комментарий к наскальным рисункам, а получилось самодостаточное произведение.

Историк взял Подорванного за локоть и потащил к выходу. Чудаков достал платок, чтобы стереть пакость, но надпись исчезла сама — стенам было не привыкать к изыскам потомков пещерных людей.

Класс высыпал в коридор. Историк закрыл дверь электронным ключом и сообщил:

— На этом экскурсия окончена. Всего доброго.

Снова ощутил себя в плотном кольце, под прицелами глаз. На сей раз в них виднелась не смертельная злость, но безопасное любопытство — «расстреливать два раза уставы не велят».

Чудаков сделал шаг вперёд:

— Разве мы не дойдём до вершины эволюции? Вы не можете бросить нас на полпути.

Историк снял очки и сунул их в карман серого, как пыль веков, пиджака.

— А я и не собирался вас бросать. Но имею право прекратить экскурсию ввиду неудовлетворительного поведения члена группы.

— Но он же один, — удивилась Журавлёва и показала в сторону Подорванного, — а нас много. Из-за него одного останавливать всю историю?

— Чаще всего так и бывает. — Историк разрубил ладонью воздух. — Один тормозит всё развитие.

Разорвал кольцо заточения, направился по коридору к лестнице, чеканя шаг по скрипучему паркету.

— Подождите! — крикнул вслед Чудаков и подбежал к Подорванному, который болтал ногами, свешенными с подоконника, и делал вид, что ему всё равно.

Чудаков взял за плечо двоечника и легко поставил его на ноги. От такой бесцеремонности Подорванный опешил, но в драку не полез — и так отличился достаточно. Чудаков посмотрел сверху вниз, впервые за годы учёбы используя преимущество в росте. Казалось, готов был ударить зарвавшегося картёжника.

— Что тебе нужно? — Чудаков тряс Подорванного за грудки. — Что сделать, чтобы тебя не было ни видно, ни слышно до конца экскурсии?

Кто-то из класса вслух сказал: «Дать по морде».

Хулиган вырвался и с брезгливостью поправил измятую рубашку.

— А вот отдай мне свою электронную книгу. — Подорванный показал пальцем на поясной футляр Чудакова.

— Зачем она тебе?

— Читать буду!

Прямота ответа сбила Чудакова с толку. Всё же он расстегнул футляр и показал книгу Подорванному, а потом — одноклассникам.

— После экскурсии она твоя. Даю слово.

Картёжник, двоечник и лоботряс Подорванный перевёл взгляд с Чудакова на ватагу и кивнул — мол, вы свидетели. Одобрительный гул скрепил сделку. Будущий обладатель электронной книги поднял руки и стал в экскурсионный строй: сдаюсь, веду себя тихо.

Наблюдавший за сценой историк снова надел очки. Сделал приглашающий жест — класс отреагировал движением.

Экскурсия поднялась на четвёртый этаж.

— С течением времени передача информации получила новое развитие. Человек научился скрывать посылы за выдумкой, — говорил историк, открывая дверь. — Чем искусней выдумщик, тем интереснее его слушать или читать. Собственно, отсюда и произошло понятие «искусство» как мы его понимаем сейчас.

Наконец щёлкнул замок, дверь открылась, и экскурсовод исчез в темноте зала. Оттуда слышался удаляющийся голос:

— Ярким образцом служит театр. Развлечение зрителя захватывающими историями на первый взгляд не несёт полезной информации. Но стоит вчитаться в пьесу, как мы получим представление не только о быте описываемого времени, но и о морали, политике, предрассудках. А ведь, скажем, Еврипид пользовался теми же буквами, что и писцы, составлявшие торговые расчёты.

В дальнем конце зала луч света выхватил белый клавесин, за которым расположился историк. Класс потянулся к нему, с опаской ступая впотьмах.

Пальцы легли на клавиши, зазвучала мелодия. Историк продолжил мысль, не отрываясь от игры:

— Равно как и Моцарт писал музыку теми же нотами, что извлекает полковой трубач при сигнале о наступлении. Сущность человеческого гения в том, чтобы облечь информацию в форму простую, но трогающую душу. Да-да, именно здесь на авансцену и выходит духовность как признак восприимчивости искусства.

Словно услышав эти слова, в центр зала вышел обнажённый мужчина. Зажглись цветные напольные лампы: свет не разогнал темноту — ласково попросил потесниться. Зрители оказались в центре представления, невольными его участниками. Мужчина остановился и поиграл рельефными мускулами. Девочки захлопали в ладоши — нестройные аплодисменты утонули в таинственной музыкальной мессе. Стало заметно, что всё тело мужчины иссечено шрамами. У обнажённого в руке появился метательный диск. Атлет покрутился вокруг своей оси, присел для броска, но в тот же миг застыл, превращаясь в статую — белую, с безупречно гладкой кожей.