Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

• Название: По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
• Автор: Александр Филимонов
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0216-3

О жизни и деятельности великого князя владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо рассказывает роман писателя-историка Александра Филимонова

---

С пленными князьями одна морока — ума не приложишь, что делать с ними, сколько еще томить в неволе телеса их княжеские? Казнить нельзя — все же побеги от одного ствола, от древнего Рюрика, от Владимира и Ярослава. Скажут: уподобился Святополку Окаянному, поднявшему руку на братьев своих — святых Бориса и Глеба. И отпустить нельзя — опять козни начнут строить, да и народ возмутится. Много, много крови пролили князья! Поруганные тела тех убиенных до сих пор стоят перед глазами.

О том говорили много с епископом Порфирием, и по нему видно было, что хоть и положено ему всех прощать, а этих не очень-то он простил бы. Рассказали ему про Боголюбовский монастырь, ныне лежавший в руинах, про священников, лишенных зрения и мужской силы. Сверкнет глазами Порфирий: мол, отцу святому мужская сила ни к чему, а зрение телесное он духовным зрением может заменить, и вообще, мол, все по грехам нашим. Смешно! Выпроводить бы епископа на следующий день, да Всеволоду любопытно было поучиться у него разговорной хитрости: как это у человека те же слова, что и у тебя, а смысл совсем иной, противоположный.

Порфирий прибыл к великому князю не по своей воле, а по приказанию Святослава. Нашлись заступники у супостатов. И не освобождения пленников хотел Порфирий, а страшно было ему не выполнить Святославову волю. Вот как боятся до сих пор киевских князей даже и отцы церкви, самим Богом охраняемые. Ничего, придет день, когда и владимирскому князю перечить будет опасно. Он, этот день-то, уже пришел, только не все это понимают. Поймут.

Но я Святослав, непрочно в Киеве сидя, не сам стал таким добрым и великодушным. О его великодушии лучше помолчать — своя выгода всегда была для него превыше всех других забот. Прибежище Всеволоду, в юности гонимому, Святослав дал тогда не от любви — какая любовь у Ольговичей с Мономаховичами? — а из выгоды, и хорошо, что иная выгода ему тогда не понадобилась, не то сейчас Всеволод сидел бы в лучшем случае где-нибудь в Торческе или вовсе в Тмутаракани. Таков Святослав, таковым его все знают. А Порфирия-епископа с просьбой о помиловании мятежников послал он, чтобы не портить отношений с Мстиславом Храбрым, потому что сам его боится.

Мстислава мудрено не бояться. Это витязь отважный и бесстрашный, даже кажется, что умом повредился. Он опоздал родиться, ему бы жить в Русской земле, когда тут Змей Горыныч летал — вот была бы защита! Он, Храбрый, и Всеволода в плен брал, когда был в ссоре с Боголюбским, держал в заложниках, как супостата. При этом Храбрый незлобив, не коварен, и Всеволод не боялся тогда за свою жизнь, а к Храброму приглядывался, потому что много был про него наслышан. И все думал: вот странно — герой, красив, глаза сверкают, легенды про него слагают, дружина на него молится, в любой город входи — жители с колокольным звоном встретят. А хотелось бы Всеволоду его в друзьях иметь? Нет, пожалуй, лучше подальше от такой отваги. Да вот хоть сейчас, сказать смешно: сам посовестился попросить Всеволода за пленников, а прибегнул к помощи Святослава. Мономахович попросил Ольговича замолвить словечко перед другим Мономаховичем!

А Глеб Рязанский Храброму тесть. Святослав-то знает, что с Храбрым, как с балованным дитем, лучше согласиться, крику не оберешься. Теперь вот сиди, думай, что лучше: выпустить князей или оставить в темнице, а на самом деле — кому полезней отказать, Святославу или городу Владимиру?

Всеволод поглядел на дверь и позвал:

— Юрята! Захар! Подите кто-нибудь!

Дверь тут же открылась, и с поклоном вошел новый кравчий Захар Нездинич. Глуповатое лицо его выражало всегдашнюю преданность и готовность служить, ноги в красных сафьяновых сапожках, короткие для длинного его туловища, словно ждали приказа куда-нибудь скорее побежать.

— Нету Юряты, государь-батюшка. Пошел к мальчонке своему. Заболел мальчонка-то.

Всеволод нахмурился, хотел было отпустить кравчего, потому что Юрята был ему нужнее для дела. Однако раз решил — лучше не откладывать.

— К мальчонке… Почему мне не сказывали?

— Так баба прибежала, государь. Ой, говорит, скорее, говорит…

— Баба… Ну ладно. Слушай-ка, Захар. Ты сейчас пойди, отошли всех, кого можешь… чтобы во дворе никого не было и в доме не болтались. Понял? А приведешь мне сюда князя Глеба, и сам возле дверей встанешь. Чтоб поменьше знали об этом.

В Захаровых глазах зажглось любопытство. Ему, видно, страсть как охота было узнать, что затевает великий князь со своим пленником.

— Ты глазами-то не играй, — как можно суровее произнес Всеволод. — Чтоб никто этого не увидел, говорю. Да с князем поосторожней, с почтением обращайся. Скажи: жду, мол, его для важной беседы, а не обидами считаться. И пошли все-таки кого-нибудь за Юрятой.

— Все сделаю, государь. Только князь Глеб-то, говорят, еле ходит. Ноги у него пухнут.

— Тут недалеко, дойдет. Мне, что ли, самому к нему на поклон идти прикажешь?

— Понял, государь.

Захар исчез. После его ухода Всеволод на миг пожалел, что не дождался Юряту — тот бы все сделал гораздо умнее. И с князем Глебом так бы поговорил, что того не пришлось бы долго ждать. Ну не отменять же разговор. Раз решился — надо. Епископ Порфирий как поучал? Не слушайся первого движения души, а слушайся второго. Вот сейчас как раз второе. Первое было — отдать их всех народу владимирскому. А третье движение души для них, может, еще хуже обернется.

Он оглядел покои. Вот сюда надо будет князя Глеба посадить: не под иконами, но и не у порога. Самому сесть напротив — возле окна, у столика с шахматами.

Со двора послышался крик Захара, но что кричит — было не разобрать. Эх, Юрята бы… Да полно, нужно ли таиться в своем-то доме? Раз князь захотел, значит, нужно, и пусть думают что им угодно.

В ожидании князя Глеба Всеволод задумчиво двигал шахматные фигуры, искусно вырезанные из желтоватого рыбьего зуба и черного дерева, украшенные разноцветными камушками. Играть-то он был небольшой искусник, а любил эти игрушки из-за красоты. Звери диковинные, воины в доспехах и даже с сабельками золотыми — красиво и успокоительно. Дочку, Еленушку, приносили из княгининых покоев — показать. Не понравилось ей, посмотрела исподлобья, отвернулась. Старухи сразу княгине давай шептать: Божье дитя, мол, чует, эта забава от лукавого. Марьюшка рассказывала — смеялась. Родила бы теперь сына! Всех бы простил на радостях!

За дверью послышались тяжелые шаги. Дверь отворилась, и вошел, грузно переставляя ноги, князь Глеб, хмурый. Поклонился, а глазами так и рыскал — соскучился, наверное, по княжеским покоям. За спиной его мелькнуло глупо-торжественное лицо Захара, и дверь закрылась. Тишина, молчание Всеволода, сопение Глеба. Ожидание — кто первый заговорит. Всеволод усмехнулся.

— Здоров будь, князь Глеб. — Князь в ответ что-то пробурчал себе под нос. — Садись.

Сел, широко расставил ноги. Сидит, сопит, выжидает, волк.

— Нет ли жалоб каких? — спросил Всеволод, желая рас-. шевелить собеседника.

— Жалоб? — побагровел Глеб. — Стыдно тебе, князь Всеволод! Где это видано, чтоб над княжескими сединами ругались, как ты надругался! Родичей своих в темнице гноишь, как татей!

— Много чего на Руси видано, князь Глеб. Да ты и без меня это знаешь. А что сидишь как тать в темнице, так то по делам твоим! — крикнул Всеволод. Нет, не с ругани надо начинать. — А про родство ты давно ли вспомнил? Не тогда ли, когда поганых назвал на Русскую землю?

Глеб закашлялся. Кашлял долго, обстоятельно, а когда закончил — успокоился, в глазах появилась хитреца.

— С погаными-то, князь Всеволод, нехорошо вышло. Да ведь за горло взяли, проклятые! Я и то их от многих злых дел предостерег.

— Видели мы, как ты их предостерегал, князь Глеб. Да и сам, поди, остерегался? Не много они тебе помогли.

— Большая беда земле нашей от племени поганого, — грустно сказал Глеб.

Замолчали.

— Ну, Русской земле от многих беды бывают, — наконец произнес Всеволод. — От тех, например, кто со своим управиться не может, а на чужое зарится. Эти разговоры пустые, князь Глеб. Мы с тобой не в шахматы играем — кто кого перехитрит. Друг дружку знаем. Знаем оба и то, что ты нынче мне принадлежишь с сыновьями вместе. И держал бы я вас под запором до самой кончины вашей. Да вот — просят за вас.

Глеб насторожился.

— Просит за вас Святослав, а ходатаем к нему зять твой, Мстислав Ростиславич. Теперь слушай, князь Глеб. Помнишь, как люди мои, народ владимирский, требовали вас выдать?

Глеб снова принялся кашлять.

— Помнишь, князь Глеб. Я же вас тогда не выдал, спрятал в темницу. А мог бы отвернуться либо за нуждой отойти — и разорвали бы вас на кусочки.

Глеб насупился: видно, вспомнил тот день, когда огромная вооруженная толпа обступила дворец Всеволода. Дружина князя еле сдерживала напор людского моря. Вот, казалось, сейчас прорвет — и хлынут, озверевшие, к саням, поднимут топору… Всеволод спас их тогда, один остановил всех, вышел к народу, и, глядя на него, остывала толпа. «Слава князю!» — кричали. А их, пленных князей, тем временем дружинники уволакивали с глаз долой.