Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

• Название: По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
• Автор: Александр Филимонов
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0216-3

О жизни и деятельности великого князя владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо рассказывает роман писателя-историка Александра Филимонова

---

Отказаться от княжеского новгородского стола он не мог — куда ему было идти? Вымаливать уделы у Мономаховичей нужно было раньше, сразу после чудесного прозрения. Он предпочел взять Новгород, прельстившись древностью и знаменитостью этого княжения. Видеть в своих руках мощь, способную сокрушить врага, и знать, что эта мощь не очень-то тебе подчиняется, скорее тебя самого подчиняет себе, было невыносимо. Но Мстислав и не мог позволить себе просто жить в полную силу, как он это себе представлял и как это было несколько лет назад во Владимире: с диким разгулом, отбирая имущество у зажиточных горожан, а их жен и дочерей превращая в наложниц. Да попробуй он только! Здешний народ не знает раболепства и покорности — палками выгонят из города! И Мстиславу приходилось жить тихо, как и подобает человеку, отмеченному Божьей милостью — возвращением зрения. Отвращение к такой благочестивой жизни разъедало душу Мстислава.

Нечто подобное происходило и в Торжке с Ярополком, которому также приходилось жить, оглядываясь на благочестивого брата.

Мстиславу оставалось только ждать, когда великий князь двинет свои полки на Новгород, и он ждал этого исступленно, даже молился тайком, чтоб не узнали, что он молитвами призывает врага. Но молитвы не помогали, и известий о приближающемся владимирском и суздальском войске не было.

А великий князь к войне был готов как никогда прежде. Отборная дружина, возглавляемая опытными и хитрыми воеводами, насчитывала до десяти тысяч человек, и это без ополчения. С такой силой Всеволод чувствовал себя уверенно и мог позволить передышку. Некоторых пленных новгородских людей нарочно выпустили, чтобы, добравшись до родных мест, они рассказали о неслыханной мощи молодого владимирского князя, который вдобавок не коварен и не корыстолюбив, подобно некоторым, а великодушен и хочет только справедливости.

Видимых причин медлить с походом у Всеволода было, по крайней мере, две: беременность княгини Марьи и суровая зима. Главное — Мария: не хотелось ее бросать одну, со страхом ожидающую вестей с войны.

Причина же, известная лишь одному великому князю, та невидимая причина, удерживавшая его от похода, была очень проста: не хотел он проливать русскую кровь, не хотел войны с русскими. Всеволод чувствовал, что должен таить от всех, даже от княгини, свою приверженность к миру, нежную любовь к Русской земле. Нежную и горькую, выросшую из тоски по родине в долгие годы византийского не то «гощения», не то плена.

Там все было не так, как здесь: одна земля, один блистательный император, один народ, одно войско, отражавшее многочисленных врагов. Там на человека, прилюдно поклявшегося не убивать родного брата, посмотрели бы с удивлением: к чему выставлять семейные дела на всеобщее обозрение? Если надо убить — убей, но без лишних разговоров, как делают все. И всеми будешь правильно понят.

Здесь же, на Руси, от тебя будто ждали постоянных уверений в преданности родичам. Даже тем, кто собирался поднять на тебя меч.

Можно было, свыкшись с византийскими нравами, прожить там долгую и спокойную жизнь под крылом императора Мануила, родного дяди. Но где-то далеко в полночной стороне лежала огромная святая Русь, ставшая для Всеволода и Михаила после смерти матери как бы заменой ее материнской ласки и любви. Как они мечтали о возвращении! Как обещали друг другу помнить о пролитых вместе в тоске по родной земле слезах. Русь нуждалась в них. Всеволод сердцем чувствовал: она звала, просила прийти, защитить, умиротворить.

Что больше всего поразило Всеволода, когда он вернулся, так это готовность русских князей клясться в любви к своему народу и братьям, клясться с целованием креста, при свидетелях, лучше бы — в храме Божием. И — готовность сразу забыть и клятвы и уверения. В том-то и дело было: тысяче человек с красного крыльца кричи хоть во все горло, как надрывается сердце твое от невыразимой любви к Русской земле, а наедине, с близким родичем даже, так говорить поостерегись — как бы чего не заподозрил. Такие разговоры с глазу на глаз простительны только юношам несмышленым да неумным витязям, вроде Мстислава Храброго — этот, кроме как о чести умереть за святую Русь, больше ни о чем и не говорит.

И Всеволода быстро осекли, да и сам понял: надо жить, как все живут, тогда твое время придет быстрее. Так оно и вышло.

Случалось не раз скрещивать мечи с князьями — дальними и ближними родичами, не раз во имя своей великой Цели искать дружбы тех, кого не любил, — того же Святослава, и княжение свое начать с войны и продолжать войной. И хотя Всеволод без колебаний посылал полки свои на бой, в душе его тлела незатухающая горечь. Вот чем приходилось расплачиваться за великое княжение — душой своей, никому не видимыми слезами. Нельзя даже рассказывать об этих слезах.

А у народа, у собственного народа, разве не замечал великий князь признаков все того же пагубного двоемыслия? Славя доброту и великодушие государя, от него ждали дел кровавых и жестоких. Недовольны были тем, что он не казнил лютой смертью Мстислава с Ярополком, всех сыновей Глеба, не сжег его Рязань. Всеволоду докладывали, что в народе упорно говорят о его мести убийцам брата Андрея — Кучковичам. Якобы он, Всеволод, велел живыми зашить их в деревянные короба и бросить в озеро, где они, непогребенные, уже третий год плавают и стонут по ночам. И говорят с восторгом, не христианским, а языческим. Неужели в благодарной народной памяти останется только жестокость, возведенная на престол славы?

Всеволоду очень хотелось иметь сына. Скорее сына! Вот кому поведать о муках души, вот кого наставить на путь жизни, передать любовь свою и опыт, вместе с юным князем взрастить новую Русь — единую и могучую, чтобы юный князь, правя Русью, никогда не обагрял меча русской кровью, а враги чтоб трепетали вечно. Имя юному наследнику уже было выбрано — Всеслав.

На исходе зимы княгиня Марья на удивление быстро и легко родила девочку. Назвали ее Всеславой.

Пир по этому поводу получился куда менее шумным и торжественным, чем предполагалось. Радостный и расстроенный одновременно, великий князь выслушивал поздравления, в которых слышалось утешительное: мол, какие государевы годы, еще даст Бог сыночка, да и не одного.

К весне из Новгорода пришло известие: князь Мстислав захворал не на шутку, исхудал, пищу не принимает. Видимо, Бог оставил его. И хотя Всеволод понимал, что Мстислав умирает от черной злобы к нему, все же не мог найти в себе злобы ответной. И, невзирая на намеки бояр и воеводы Ратишича, что вот теперь как раз время попытаться подчинить себе Новгород военной силой, войны не начинал.

В конце весны умер Мстислав. Это событие не принесло великому князю удовлетворения, несмотря на все выгоды, которые оно могло дать: новгородцы должны были оценить благорасположение великого князя, не поднявшего меч на них, приютивших супостата, и признать своим покровителем. Тем более что, узнав о смерти Мстислава, великий князь велел отпустить всех задержанных новгородских купцов, и даже без урона их торговле — обратно отправились с товарами, словно бы и не из плена. Увы! В который раз уже Всеволод убеждался, что доброта в глазах неблагодарных считается слабостью. Вместо Мстислава в Новгороде сел угрюмый Ярополк.

Приходилось только дивиться такой бессмыслице. Тысяцкий Милонег, в свое время обещавший Всеволоду помощь новгородцев против тех же Мстислава и Ярополка, теперь не пожелал воспользоваться удобным случаем загладить оплошность перед великим князем. Что за люди эти новгородцы? С виду — обыкновенные, рассуждающие здраво. Всеволод говорил с некоторыми из задержанных купцов — все они понимали, что без дружбы с владимирским князем Новгороду жить трудно, понимали, что Всеволод не стремится лишить их привычных вольностей и покровительство его не грозит новгородцам кабалой, а только усилит их, расширит торговлю, поможет обороняться от многочисленных врагов. Каждый вроде бы все это понимает, а как соберутся на свое вече — тут все их благоразумие пропадает. Мечи у них, что ли, чешутся? Ради бессмысленной вольности своей сажают на княжеский стол злодея Ярополка, знаменитого грабежами и насилием над своими подданными, — успел прославиться, когда краткое время княжил в Суздале. Правда, еще он знаменит чудесным прозрением.

Гневайся не гневайся, а вот задача: как же поступить? Все же идти на Новгород? А почему тогда на Мстислава не пошел? Скажут: боялся старшего Ростиславича, ждал его смерти. Ярополк-то рядом с братом — как селезень с орлом. Будучи родными братьями, схожи они были друг с другом лишь низменностью своих желаний. Всеволод чувствовал: ничтожным Ярополком следовало пренебречь. А — как пренебречь Новгородом?

В то время, когда желанием войны, казалось, были обуреваемы все — от воеводы с дружиной до мелких ремесленников — и Всеволод никак не мог выбрать между необходимостью и ненужностью этой войны, сомнения его помог развеять верный друг Юрята. На одном из многочисленных советов, которые великий князь стал (это ему самому казалось) слишком уж часто собирать, подручник и меченоша сказал так: