Газета Завтра Газета - Газета Завтра 524 (49 2003)

• Название: Газета Завтра 524 (49 2003)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

Этимологически тут вопрос не решить, хотя что-то и заставило предков называть себя, так или иначе, русскими — русами, росами, русскими.

Считается, что русские-де молодой народ. Возможно, если лишь о русских говорить, а не о тех же русах, скифах, сколотах, венедах, славянах или еще о ком-нибудь из древних, кого можно не без оснований и за предков русских посчитать.

Мне кажется, что русские или русы — проторусы — глубокой истории принадлежат, и корни их далеко в веках, если не в тысячелетиях, на что указывает не столько рус-народ, сколько рус-язык. Рус-народов перебывало множество и, судя по многим данным и признакам, в разных местах евразийской ойкумены, а вот рус-язык был един — из общего корня и в некой корневой общности.

И кажется, что одна из истин постепенно приоткрывается: рус-язык — очень древний язык, куда древнее Древней Руси, то бишь Новгородской, Киевской или Владимиро-Суздальской, а сами эти Руси вовсе и не древние, а какие-то промежуточные, по принятой в исторической науке хронологии самые что ни на есть средневековые, т. е. не начальные для Руси, а лишь этапные — свое-временные.

Любопытно — и как замечательно! — что еще в Московской Руси, уже давно христианской, летоисчисление шло от Сотворения Мира, а не от Рождества Христова, как это было принято в просвещенной и ушедшей вперед Западной Европе, — почему бы это, уж не от ощущения ли своей истинной древности?

Да и само наименование "славяне", "словене", "скловене" и т. п. — почему-то имя это идет прямо от слова "слово", которое значит словленный, уловленный, названный, обозначенный смысл, т. е. со-мысль? Славяне — сомысляне, смысляне, слане. В чем же тут дело, почему так, а не иначе, поступили предки, ведь дать имя тогда — заметить и покорить саму суть?

И неважно, кто так назвал славян: сам Господь Бог, первочеловек, сами себя славяне или, наоборот, не славяне, но названо именно так: позвали, значит назвали — смысл, а раз позвали смысл, то и узнали — знанием его обросли, а там уже и известностью начали пользоваться.

Но не все опять же так просто: есть, к примеру, русские сказки, они же предания, в которых о многом таком говорится, чего как будто бы и быть не могло, да так говорится, что и диву даешься, насколько мастеровито. Седая древность в них — может, и не только с русами бывшая — добротным словом изложенная, и какая-то загадочная культура, как бы ниоткуда взявшаяся.

И славяне как бы ниоткуда, а уж русы — тем более — ниоткуда и везде: на Севере и на Юге, на Востоке и на Западе, кругом — с перемещающимися центрами. И языки от них, и народы, и царства-государства, и культуры… Широк и чуден рус-мир — славянский мир.

Миф все это, скажут нам, миф и только! Наверное, правы будут — по-своему, но и мы в свою очередь заявим: а что вообще не миф? Уж не западноевропейская ли версия истории не миф, хоть и наукой высокой называется — на фактах, которые то ли были, то ли не были, да еще и на интерпретированных особым образом основанная?

***

Русский мир, русский язык, русский народ, русский человек. Русский — русскость! Что же это такое — русскость?

Как легко сказать и как трудно обнаружить: а она не то что внутри, скрытая и заказанная, она еще и вовне. И все тут надо увидеть сразу — весь этот русский мир, и разглядеть его насквозь. Надобно проникновение, подкрепляемое обозрением целого, да такое, которое хирургически не достигается. И пресловутый анализ тут не поможет. Здесь потребно откровение, а как его поймать, коли все сложно, замыто, непокорно? Космос и тот, наверное, легче поддается познанию, чем какой-нибудь человеческий мир.

И как же нам словить — поймать на слово — эту самую русскость, коли она этому не только противится, но, возможно, и не подлежит уловлению — из-за своей трансцендентности?

Нет, здесь не думать надо, сколько по-особому всматриваться, да не пристально только, а внутренним оком

Возьмем всю связку целиком: русский мир — русский язык — русский народ — русский человек.

Надо, зная о языке и народе, имея их в виду, попытаться соединить в одном познавательном акте сразу мир и человека, получив в итоге мир в человеке, самого себя, о ком мы тоже не так много знаем, но который может стать окошком в мир. Не узнать русскость, а осознать, вглядываясь в свое собственное сознание.

Я — русский! Это не хорошо и не плохо, это — факт.

Быть русским сегодня не так уж просто, а по-своему и накладно, ибо что вокруг хорошего и перспективного, связанного с русскостью? Да ничего, или почти ничего, во всяком случае ничего сколько-нибудь значимого.

Может, раньше и было, да вот сплыло, даже великая русская литература. Все или в прошлом или вообще не было — никогда, а была лишь легенда — реалистичная, но не реальная, уже всякий смысл теперь потерявшая.

Факт? Разумеется, факт. Русскость не только не в почете, она не просто уже на задворках, она в гоне! Всяк сейчас может, даже самый ничтожный человечишко, поносить русскость. Так что никакой гордости великоросов, а одно лишь сплошное сожаление, стыд да горечь.

И однако мне деваться некуда, я действительно русский, да не по паспорту, а по рождению, ибо изошел я от русского племени, от русского языка, от русского мира, в них, с ними и через их посредство живу.

Мне довелось увидеть вокруг себя разных русских людей, в которых я пристально всматривался, которые меня интересовали, в которых я видел и самого себя — как факт, как способность, как потенцию.

Я родился в 1941 г., а вглядываться внимательно в окружавших меня русских людей стал где-то к победному 1945 г. — году духовного триумфа русскости! Мне, конечно, повезло: и подъем был народный, и языковый расцвет, и люди вокруг были — энергические, знающие, умные, добрые. Мне удалось тогда войти во вполне здоровый русский мир — со словом, чувствами, переживаниями, с природой, землей и небом, с родителями, родственниками, коих было множество, с друзьями, соседями, знакомыми.

Вокруг были люди, но была и природа, еще живая, натуральная, естественная. Были вещи — полезные и немногочисленные, были разговоры, рассказы, воспоминания, т. е. была живая история. Но самое, пожалуй, примечательное — было много света и солнца, являлась своевременно жара, шли бодрые дожди, падал веселый снег, играл колкий мороз — во всем была какая-то удивительная ясность, и было как-то очень хорошо: от жизни, от улиц, от поливальных машин, от метро, от физкультурников, от военных оркестров, от чистоты. Ясно, что это было раннее детство, когда только познаешь и мало что знаешь, но ведь это и было вхождение в мир — и этот мир был русским. И какие сомнения могли быть в том, что и ты в этом же мире, что ты в нем не чужой, что ты тоже русский?

Войдя в русский мир — по самому рождению в нем, непременно становишься русским, на все смотришь по-русски, хотя вокруг тебя далеко не все русское.

Вряд ли стоит распространяться здесь о русском знании, который каждый русский так или иначе осваивает, о русской истории — устной и письменной, которая непременно входит в сознание каждого русского, о русской литературе, которая это сознание безгранично развивает, о русском искусстве, обогащающем русское сознание, наконец, о русской религии, это сознание укрепляющей и утверждающей. У каждого наступает некий момент истины, состоящий в обретении сознания — русского сознания.

Это осознание и есть, по сути, то самое невыразимое словами откровение, которое мы так хотели бы уловить и перевести в ясный словесно-знаковый ряд.

***

Так что же это такое — русскость?

Нам известны многие характеристики русскости, которые принадлежат как соотечественникам, так и иноземцам, как сторонникам России, так и ее врагам.

Всякое успели наговорить: хорошее и плохое, живительное и убивательное. И любили Русь-Россию, и ненавидели — причем яростно, и смотрели на нее досадным взором, мало что в ней понимая. Но так или иначе дело сводилось, как правило, к выделению какой-либо черты, ряда черт, свойственных-де русским людям, замещая этим понимание русскости как некой субстанции, которая одновременно есть и дух, и идея, и смысл.

Нам ничего не остается, как вглядываться в самих себя, стараясь в своем микрокосме заметить эту самую субстанцию, затрагивающую остальных русских, разлитую по всему русскому миру. Поэтому вряд ли нас удовлетворят такие оценки, как стихийность, иррациональность, неуравновешенность, маргинализм (стремление к крайностям), непостоянство и т. д., якобы свойственные русскому национальному характеру. Ибо, во-первых, полно противоположных черт и примеров, во-вторых, у себя лично мы этого в приоритете как-то не находим, в-третьих, все это не очень подтверждается реальной историей, как, к примеру, пресловутая "женственность" (Н. Бердяев), органично-де свойственная русским. (Как же тогда расхаживать со всем этим багажом тяжелыми военными дорогами, овладевая попутно и столицами исключительно мужественных, рациональных и организованных народов-государств?).