Славомир Мрожек - Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы

• Название: Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы
• Автор: Славомир Мрожек
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Драматургия
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-00779-4

В книгу замечательного польского писателя и драматурга Славомира Мрожека вошли сатирические рассказы и пьесы. Для его писательской манеры характерны ирония и гротеск, выявление абсурдных сторон жизни, нередко — притчеобразность и фарсовые черты. Мрожек восстает против примитивизации жизни и мышления, духовного оскудения личности, против вульгарного дидактизма в искусстве. Произведения Мрожека — от «полнометражных» пьес до миниатюр, как словесных, так и графических — отличаются подлинным своеобразием, остротой мысли и неистощимостью фантазии.

---

Дома я выдвинул ящик стола, разыскивая в нем одежную щетку. В ящике стоял знакомый юноша и подавал мне знаки. Смущенно улыбаясь, он объяснил, что сейчас самое удобное время, чтобы помочь им, что…

Я смел их всех одним нетерпеливым движением руки.

Факт

Покаюсь вам, святой отец… Ах, не знаю, хорошо ли… Можете ли вы, святой отец… Я замужем.

?..

Что вы? Ах, нет, нет, откуда? Разумеется, я с ним венчалась. Играл орган, на мне была длинная белая фата. И кадило было, и лилии. И я сказала: «Да» — и все радовались, и мама плакала, и…

?..

Сейчас, сейчас дойду. Я была молодая бедная девушка. У меня были большие глаза и длинные косы. Он приехал на автомобиле. Он был высокий и сильный. Водил меня на прогулку и говорил громким и звучным голосом о будущем. Он был полон планов. Я прижималась к его блестящим металлическим пуговицам. Я любила дотрагиваться до них щекой, могла в них смотреться как в зеркало…

?..

Да, да, конечно, святой отец, знаю, это было легкомысленно, да, очень жалею. Потом мы повенчались.

?..

Нет, не изменился и после свадьбы. Всегда был решительным, но деликатным. Конечно, случались недоразумения, но несерьезные. Надолго мы почти никогда не расставались.

Ну что вы, святой отец, что вы делаете… Да, я слышала об этом, но он нет, то есть… Никогда, как можно, ничего подобного.

?..

Может быть, не знаю. Но ведь это я исповедуюсь, а не он. Это я… Это я прихожу… я… нуждаюсь… в помощи… совете… у… те… ше… Нет, не плачу. Святой отец, уберите руку.

Конечно, я вышла за него по любви. В чем я, бедная, виновата? Пожалуйста, святой отец, спросите кого хотите, все его уважали, он был такой способный…

?..

Простите?

?..

Я? Никогда! Честное слово, никогда. Не изменяла ему ни разу, даже в мыслях. Была ему верна. Не верите, святой отец?

?..

Нет.

?..

Нет.

?..

Тоже нет.

?..

В чем дело? Ах, святой отец, я пришла сюда… Этому действительно трудно поверить. После семи лет жизни… В этом году поехали мы на дачу. Уговорила его, чтобы он отдохнул. Такой пост, такая работа, огромная ответственность. Сидим мы утром за завтраком, друг против друга. За его спиной окно, открытое в сад. Комната оклеена обоями в маленькие розовые цветочки, десятки тысяч маленьких розовых цветочков. И в ту минуту, когда он подносил ко рту стакан, я посмотрела на него. Один из таких обычных, случайных взглядов. И тут я увидела…

?..

Вот именно — что? И почему? Ведь семь лет я делила с ним стол и ложе, почему же только теперь? Посоветуйте, святой отец, и если это грех…

?..

Тогда, только тогда я увидела, что он из пластилина.

?..

Да. Весь искусственный. Я наклонилась над ним. Видимо, глаза у меня были широко раскрыты, так как он отставил стакан и спросил спокойным голосом: «Что случилось?» Но на этот раз я не ошиблась. Он всегда был из пластилина. Весь! Почему я заметила это только теперь?! И что теперь будет?

?..

Признать брак недействительным? Но, святой отец, это же глупость! У меня от него дети!

Приключение барабанщика

Я любил свой барабан. Я носил его на широком ремне через плечо. Барабан был большой, я бил по его матово-желтой поверхности дубовыми палочками. Со временем мои пальцы придали палочкам блеск, свидетельствующий о моем трудолюбии и усердии. Я шел с этим барабаном по дорогам — то белым от пыли, то черным от грязи, а мир по обеим сторонам был то зеленый, то золотой, то коричневый, то белый, в зависимости от времени года; и над всем беспрестанно раздавалась частая дробь барабана, потому что мои руки принадлежали не мне, а ему, и когда барабан молчал — я чувствовал себя больным. Так я бодро барабанил, когда однажды вечером ко мне подошел генерал. Генерал был не в полной форме: в мундире с незастегнутым воротничком и в кальсонах. Он поздоровался, покашлял, похвалил правительство и государство и, наконец, сказал, как бы нечаянно:

— И вы все время так барабаните?

— Так точно! — воскликнул я, ударяя в барабан с удвоенной силой. — Во славу Отечества!

— Отлично, отлично, — поддакнул он, но как-то уныло. — И долго еще так будете?

— Пока хватит сил, ваше приятельство! — радостно ответил я.

— Молодец, — похвалил генерал и почесал в затылке. — И надолго вам их хватит?

— До конца! — крикнул я гордо.

— Ну-ну… — удивился генерал и замолк на минуту, размышляя над чем-то. Потом начал из другой оперы:

— Поздно уже, — сказал он.

— Поздно только для врага, для нас никогда! — крикнул я. — Завтра принадлежит нам!

— Совершенно верно, совершенно верно, — согласился генерал слегка раздраженно. — Я говорю, что поздно, в смысле — поздний час.

— Час сраженья, который пробил! Пусть заговорят орудия, пусть звонят колокола! — крикнул я в благородном порыве настоящего барабанщика.

— Нет-нет, только не колокола! — воскликнул поспешно генерал. — То есть, конечно, колокола, но время от времени.

— Правильно, гражданин генерал! — подхватил я, весь пылая. — Для чего нам колокола, если у нас барабаны. Когда звучит мой барабан, пускай молчат колокола! — И в подтверждение я подал сигнал к штурму.

— Ни шагу назад, правда? — спросил генерал неуверенно, незаметно прикрывая рукой рот.

— Ни шагу! — грянул я. — Наш барабан будет греметь неустанно, генерал, можете быть уверены в вашем барабанщике! — Я чувствовал, как меня охватывает огненная волна энтузиазма.

— Наша армия может гордиться вами, — сказал генерал кисло. Его слегка знобило, так как бивак окутал ночной туман. Из серой мглы торчал только конус генеральской палатки. — Да, гордиться. Мы не устанем, даже если бы пришлось маршировать, да… маршировать днем и ночью. А каждый наш шаг… да, шаг…

— Каждый наш шаг — это неутомимый барабан победы! — выпалил я, грохоча в барабан.

— Так, так, — буркнул генерал. — Да. Именно так, — и направился к своей палатке. Я остался один. Но одиночество только укрепило мою самоотверженность и чувство ответственности барабанщика. «Ты ушел, генерал, — думал я, — но ты знаешь, что твой верный барабанщик не спит. Ты сосредоточенно, со лбом, изрытым морщинами, обдумываешь стратегические планы, флажками обозначаешь на карте путь нашей общей победы. И ты, и я — мы оба добудем зарю, то светлое завтра, которое я — от твоего и своего имени — возвещу дробью барабана». И такая меня охватила нежность к генералу, такое желание пожертвовать собой ради общего дела, что я забил в барабан настолько быстрее и громче, насколько это было возможно. Была уже глубокая ночь, а я со всем жаром молодости, переполненный идеей, отдавался своему почетному делу. Только иногда, между отдельными ударами палочек, я слышал со стороны генеральской палатки скрип пружинного матраца, как будто кто-то не мог заснуть и переворачивался с боку на бок. Наконец около полуночи какая-то белая фигура замаячила на фоне палатки. Это был генерал в ночной рубашке. Голос его звучал хрипло.

— Значит, вы говорите, что это… что будете продолжать барабанить, а? — спросил генерал. Я был тронут, что ему захотелось подойти ко мне ночью. Настоящий отец своим солдатам!

— Так точно, генерал! Не одолеет меня ни холод, ни сон, я готов барабанить до последнего дыханья, как велит мне мой долг и дело, за которое мы боремся, как велит устав и честь барабанщика! Клянусь!

Я кричал это не за тем, чтобы показать генералу свое усердие, не за тем, чтобы понравиться ему. Это не была пустая похвальба, рассчитанная на благосклонность или отличие. Даже мысли у меня не было, что это можно было так истолковать. Я всегда был открытым, прямолинейным и — черт побери! — хорошим барабанщиком.

Генерал заскрежетал зубами. Я подумал, что от холода. Потом он сказал глухо:

— Хорошо, очень хорошо. — И ушел.

Вскоре меня арестовали. Патруль молча окружил меня, снял с шеи барабан, вынул из ослабевших озябших рук палочки. В долине воцарилась внезапная тишина. Я не мог разговаривать с товарищами, которые, направив на меня штыки, вели меня куда-то за лагерь. Это было запрещено уставом. Только один из них дал мне понять, что я арестован согласно приказу генерала по подозрению в измене. В измене!

Начало светать. Появились первые розовые облачка. Их приветствовал здоровый храп, который я отчетливо слышал, когда мы проходили мимо генеральской палатки.

Кооператив «Одинокий»

Председатель поднял трубку:

— Алло… да… да… улица Победителей? Да, принято. Сейчас пошлю дежурного.

Он положил трубку.

— Вот видите, — сказал он, — на отсутствие клиентов мы не жалуемся. Я должен сходить на минутку к персоналу. Можете пойти со мной, если хотите.

Бюро кооператива «Одинокий» помещалось в наскоро переделанной частной квартире. Из комнаты председателя кооператива, с балконами и окнами на улицу, мы вышли в коридор, а оттуда в следующую комнату. Когда-то это была ванная, очень большая, но из оборудования осталась только ванна, газовую колонку сняли, трубы вырвали, и стена зияла своими кирпичными внутренностями. Вдоль кафельных стен в желтом свете лампочки сидели и лежали на лавках бледные мужчины в грязных костюмах. Большинство из них спало, некоторые ели второй завтрак, состоящий из корнишонов и борща.