Алексей Бакулин - Письма в Небеса

• Название: Письма в Небеса
• Автор: Алексей Бакулин
• Жанр: Религия

Книга известного петербургского православного публициста Алексея Бакулина представляет читателю свежий, нередко парадоксальный, взгляд на историю, культуру и современность России. Лауреат всероссийской  премии им. А.К. Толстого представляет читателям свои избранные статьи как на самые злободневные, так и на вечные, непреходящие темы. Всё в России так или иначе обращается к её имперской миссии, которую следует понимать не в традиционной европейской, но в особой, глубинной трактовке.

В мире может быть только одна Империя, - все прочие страны, называющие себя таким именем и претендующие на такую роль, сильно заблуждаются на свой счёт. Как в капле росы Империя - земное предвосхищение Царства небесного - отражается в каждом дне русской истории, в каждой человеческой душе, в каждом произведении русского искусства. Эту мысль, в конечном счёте, и хочет донести автор до своих читателей, пусть и несколько неординарным способом.

---

Вот и вся прадедова легенда. Слышал я и другие… Есть и такая — она известна многим… Во время Отечественной войны 1812 года возникла угроза захвата Санкт-Петербурга французскими войсками. Обеспокоенный Александр I приказал вывезти Медный всадник в Вологодскую губернию. В это время некий майор Батурин добился свидания с личным другом царя князем Голицыным и передал ему, что его, Батурина, преследует один и тот же сон. Он видит себя на Сенатской площади. Лик Петра поворачивается. Всадник съезжает со скалы своей и направляется по петербургским улицам к Каменному острову, где жил тогда Александр I. Навстречу к нему выходит государь. «Молодой человек, до чего ты довёл мою Россию! — говорит ему Пётр Великий. — Но не бойся: покуда я на месте, моему городу нечего опасаться!» Пораженный рассказом, князь Голицын передал сновидение государю. И Александр I отменил своё решение об эвакуации памятника.

Говорят даже, что во время блокады Жданов вспомнил легенду о майоре Батурине и не стал снимать Медного всадника с пьедестала, не закопал его в землю, подобно другим городским скульптурам, лишь прикрыл досками… Легенда, конечно… Но легенда красивая и — радостная: стоит Медный всадник, стоит Петербург…

Письмо 8 БРАТЬЯ-ПОБЕДИТЕЛИ

…Пётр спешил и нервничал. Для него было чрезвычайно важным, чтобы мощи св. блгв. князя Александра Невского прибыли в столицу именно 30 августа — ни днём позже. Группе, сопровождавшей святыню, было высочайше приказано «без всякого умедления то перенесение производить». Вскоре — ещё один приказ: «В пути иметь усердное поспешание!».

И вот 17 августа святые мощи были принесены в Москву, 23 августа — в Клин, 26-го — в Тверь, 28-го — в Торжок…

И тут всем стало ясно, что за два дня из Торжка до Петербурга не добраться. Катастрофа! Ждали, что царь впадёт в гнев, начнёт наказывать без милости, кого-то сошлёт, кого-то разжалует… Надеялись только, что казней не случится.

Но против всех ожиданий Пётр воспринял известие философически: «Что ж, бывает!» — никого наказывать не стал, а велел доставить мощи в Шлиссельбург и… оставить там на год, не ввозя в столицу. И останки святого князя не спеша повезли через Ильмень в Новгород, а уж оттуда — к Неве…

Почти год простоял ковчег в шлиссельбургском храме. И только тогда, когда вновь приблизилось 30 августа, Пётр собрал приближённых и с великим торжеством препроводил святыню в новый Александро-Невский монастырь. Принцип был таков: «Не получилось встретить мощи 30 августа 1723 года — встретим их 30 августа 1724 года!»

Почему же Петру так важно было соблюсти эту дату?

А всё очень просто: это была годовщина Ништадтского мирного договора, день победы над Швецией. Император желал, чтобы первый победитель шведов — Александр Невский — разделил торжество с их новым победителем.

Пётр был свято уверен, что между ним и благоверным князем Александром существует особая духовная и историческая связь. Александр начал — Пётр закончил; Александр указал место — Пётр построил на этом месте новую столицу; Александр спасал гибнущую Русь — Пётр вывел её к новой, имперской славе!

И между прочим, день рождения у обоих властителей приходился на одно и то же число — 30 мая (по принятой в то время версии). Кому-то это показалось бы маловажным — но не Петру: он придавал великое значение совпадению дат!

И разве он был не прав в своих историософских выкладках? Поистине, если взглянуть непредвзятым оком на русскую историю XIII и XVIII веков (а также на всё, что произошло в промежутке между этими столетиями), станет ясно, что святой Александр своей Невской победой, так сказать, задал вектор развитию России. Если вектор этот и не прослеживается со всей отчётливостью, то надо ведь помнить и о татарском иге, и о великой Смуте. То, что теоретически можно было совершить ещё в Средние века, было совершено только в Новое время — раньше никак не удавалось.

Да и тогда удалось лишь благодаря неуёмности Пётра! Кто ещё, кроме него, решился бы напасть на сильнейшую в военном отношении европейскую державу? Напасть практически без армии и совершенно без флота, строя вооружённые силы с нуля непосредственно в ходе войны! Всякого другого правителя мы в подобном случае назвали бы авантюристом из авантюристов — но за Петром стояли века русского движения на Запад. Движение это благословлял св. прп. Кирилл Белоезерский, построивший огромный монастырь-крепость для защиты от западных нашествий. Его благословлял святитель Ермоген Московский, погибший в плену у западных захватчиков. Его благословляли все русские святые, боровшиеся с ересями, шедшими к нам с Запада. И в первую очередь его благословлял св. блгв. вел. кн. Александр Невский — первый из русских князей, столь решительно оборотивший оружие против западного мира. Пётр это благословение всегда чувствовал и был за него горячо благодарен своим святым предкам.

Интересная деталь: до Петра иконописцы изображали Александра Невского в монашеском одеянии. В этом была своя логика: ведь умер он монахом! Но Пётр самолично (ибо считал себя в полном праве делать так) особым указом отменил этот обычай и повелел, чтобы отныне святой князь изображался воином, в доспехах и с оружием. Как инок Александр не успел сделать и нескольких вздохов; как воин он творил волю Божию мечом!

Кажется, никто ещё не посмел обвинить Петра в незнании русской истории (он её знал и любил — тому есть немало свидетельств) или в неуважении к своим предкам. Пётр очень ясно видел имперскую сущность своей Родины и весь её путь к империи — такой непростой, полный столь тяжких срывов, — и всех своих предшественников на этом пути знал и любил как братьев. Перенося мощи святого князя Александра в столицу, он не просто ввозил в Петербург святыню — он хотел сделать своего рода подарок Невскому победителю. Он как бы говорил: «Здесь ты впервые вкусил славы — взгляни же, как расцвело теперь это место твоими святыми молитвами! Отпразднуй вместе со мной победу над нашим общим супостатом!»

Вот почему праздник встречи мощей был устроен им не столько как церковное торжество, сколько как встреча двух братьев: старшего — Александра и младшего — Петра. Вот почему он сам — не монахи, не архиереи — перенёс ковчег с мощами с корабля на галеру, сам встал у руля, на вёсла, словно простых гребцов, усадил Меншикова, Голицына, Долгорукого, Апраксина и иных высших сановников государства и двинул галеру к Александро-Невскому монастырю. Столица империи принимала князя, уложившего первый камень в её основание.

Письмо 9 БЛАГОСЛОВИВШИЙ ИМПЕРИЮ

Не очень-то хорошо мы представляем себе взаимоотношения Петра Великого со священством. Как-то непроизвольно на первый план выплывают в нашей памяти безобразия «Всепьянейшего собора», упразднение патриаршества («Кортик вам вместо Патриарха!») и установление светского контроля над Церковью («Синодом должен добрый офицер командовать!»)…

Всё это верно, всё так и было. И многие горячие головы — как в Петровскую эпоху, так и сейчас — готовы за такие дела объявить Петра чуть ли не антихристом (или даже без «чуть ли не…»).

Но как сейчас, так и в Петровскую эпоху были люди, которые понимали иное: страна, совершающая крутой поворот, должна быть духом не просто едина — монолитна! Великий рывок в империю не должен сорваться из-за действий пятой колонны. Полвека не прошло с тех пор, как Россия опасно балансировала на грани братоубийственной религиозной войны; великий церковный раскол не привёл к великому всероссийскому расколу только благодаря мудрости царя Алексия, давшего по шапке и той и другой стороне и ясно показавшего, кто в России хозяин. Тем не менее угли раскола в петровские годы не просто тлели, но и вспыхивали порой. Великие перемены редко понятны большинству современников; рисковать же провалом из-за того, что кто-то из церковных сановников, не разобравшись в происходящем, поднимет шум на всю Россию, Пётр отнюдь не хотел. Не хотел рисковать, а потому предпочёл подстраховаться и завинтить гайки чуть потуже.

И многие в Церкви эту политику поняли и одобрили. Одним из таких мудрых иерархов был воронежский епископ Митрофан (†1703).

Преосвященный Митрофан шагнул на яркий свет истории из совершенной безвестности. Даже отчество его неизвестно. Знаем только, что в миру он звался Михаилом и что был он священником где-то в глухой суздальской деревеньке. И был он женат и имел сына Ивана, о котором трогательно заботился, и однажды овдовел. И пошёл в монастырь и так поразил непритворным благочестием своим всю епархию, что уже через три года его поставили в настоятели сперва одной обители, скромной, потом другой, побольше, и, когда миновало ещё семь лет, хиротонисали во епископа новосозданной Воронежской епархии.