Сборник - «С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях

• Название: «С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях
• Автор: Сборник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-08-004862-3

В книгу, посвященную Отечественной войне 1812 года, вошли свидетельства современников, воспоминания очевидцев событий, документы, отрывки из художественных произведений. Выстроенные в хронологической последовательности, они рисуют подробную картину войны с Наполеоном, начиная от перехода французской армии через Неман и кончая вступлением русских войск в Париж. Среди авторов сборника – капитан Ф. Глинка, генерал Д. Давыдов, поручик И. Радожицкий, подпоручик Н. Митаревский, военный губернатор Москвы Ф. Ростопчин, генерал П. Тучков, император Александр I, писатели Л. Толстой, А. Герцен, Г. Данилевский, французы граф Ф. П. Сегюр, сержант А. Ж. Б. Бургонь, лейтенант Ц. Ложье и др.

Издание приурочено к 200-летию победы нашего народа в Отечественной войне 1812 года.

Для старшего школьного возраста.

---

Его императорское высочество Константин Павлович, усердно разделяющий с войском труды и опасности, был свидетелем кровопролитного боя и страшного пожара смоленского. С душевным прискорбием взирал он на разрушение одного из древнейших городов своего Отечества. Жители Смоленска неутешны. Несчастия их не описаны. О друг мой! Сердце твое облилось бы кровью, если бы ты увидел злополучие моей Родины. Но судьбы Вышнего не испытаны. Пусть разрушаются грады, пылают села, истребляются дома, исчезает спокойствие мирных дней, но пусть эта жертва крови и слез, эти стоны народа, текущие в облако вместе с курением пожаров, умилостивят наконец разгневанные Небеса! Пусть пострадают области, но спасется Отечество! Вот общий голос душ, вот искренняя молитва всех русских сердец!

Августа 16-го

Я часто хожу смотреть, когда он проезжает мимо полков, и смотрю всегда с новым вниманием, с новым любопытством на этого необыкновенного человека. Пылают ли окрестности, достаются ли села, города и округи в руки неприятеля; вопиет ли народ, наполняющий леса или великими толпами идущий в далекие края России, – его ничто не возмущает, ничто не сильно поколебать твердости духа его. Часто бываю волнуем невольными сомнениями: куда идут войска? Для чего уступают области? И чем, наконец, все это решится? Но лишь только взглядываю на лицо этого вождя сил российских и вижу его спокойным, светлым, безмятежным, то в ту же минуту стыжусь сам своих сомнений. Нет, думаю я, человек, не имеющий обдуманного плана и верной цели, не может иметь такого присутствия, такой твердости духа! Он, конечно, уже сделал заранее смелое предначертание свое; и цель, для нас непостижимая, для него очень ясна! Он действует как Провидение, не внемлющее пустым воплям смертных и тернистыми путями влекущее их к собственному их благу.

Когда Колумб, посредством глубоких соображений, впервые предузнал о существовании нового мира и поплыл к нему через неизмеримые пространства вод, то спутники его, видя новые звезды, незнакомое небо и неизвестные моря, предались было малодушному отчаянию и громко возроптали. Но великий духом, не колеблясь ни грозным волнением стихии, ни бурей страстей человеческих, видел ясно перед собой отдаленную цель свою и вел к ней вверенный ему Провидением корабль.

Так главнокомандующий армиями, генерал Барклай де Толли, проведший с такой осторожностью войска наши от Немана и доселе, что не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потерял почти ни одного орудия и ни одного обоза, этот благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия свои желанным успехом. Потерянное может возвратиться, обращенное в пепел – возродиться в лучшей красоте. Щедроты Александра обновят края, опустошенные Наполеоном… Всего удивительнее для меня необычайная твердость ведущего армии наши. Смотря на него, я воображаю Катона и прекрасное место из Лукановой поэмы, где автор представляет этого великого мужа под пламенным небом Африки, среди раскаленных песков Ливии, превозмогающего зной, жажду и великую скорбь душевную. Тут же и прекрасный Горациев стих сам собой приходит на ум:

«И на развалинах попранныя вселенной, Катон, под бурями, неколебим, стоит!..»

17 августа

С какой грустью оставляют они дома, в которых родились, выросли и были счастливы! Бедные жители злополучных стран!

В одном прекрасном доме, близ дороги, написаны на стене женской рукой простые, но для всякого трогательные слова:

ПРОСТИ, МОЯ МИЛАЯ РОДИНА!

Друг мой! Настают времена, когда и богатые, оставляя великолепные чертоги, равняются с бедными и умножают толпы бегущих… Война народная час от часу является в новом блеске. Кажется, что сгорающие села возжигают огонь мщения в жителях. Тысячи поселян, укрываясь в леса и превратив серп и косу в оборонительные оружия, без искусства, одним мужеством отражают злодеев. Даже женщины сражаются!.. Сегодня крестьяне Гжатского уезда, деревень князя Голицына, вытесненные из одних засек, переходили в другие, соседние леса через то селение, где была главная квартира. Тут перевязывали многих раненых. Один 14-летний мальчик, имевший насквозь простреленную ногу, шел пешком и не жаловался. Перевязку вытерпел он с большим мужеством. Две молодые крестьянские девки ранены были в руки. Одна бросилась на помощь к деду своему, другая убила древесным суком француза, поранившего ее мать. Многие имели простреленные шапки, полы и лапти. Вот почтенные поселяне войны! ‹…›

И. Радожицкий Походные записки артиллериста, с 1812 по 1816 год

К вечеру сражение усилилось до отчаянного боя, и ужасы его были неизъяснимы! Несколько сот ядер и гранат свистели и лопались одни за другими, воздух вокруг города помрачался от дыма, земля стонала и, казалось, из утробы своей извергала адское пламя – смерть не успевала глотать свои жертвы. Гром, треск, пламя, дым, стон, крик – все вместе представляло ужасный хаос разрушения мира.

В 6 часов вечера французы овладели всеми предместьями города по ту сторону реки, только оставалось у нас одно Днепровское на правом берегу. Гранаты неприятельские зажигали внутри города строения, и пред нами явилась новая картина ужасов: битва среди пожара. Какую твердость духа имели тогда русские, оставленные для защиты пылающего Смоленска! Ядра, пули, обломки камней, падающие с огнем бревна – все несло на них смерть и разрушение. Но примером мужества командующих в городе генералов Дохтурова, принца Евгения и Коновницына, россияне были тверды: они умирали среди пламени в развалинах города, презирая все ужасы. Русские не изменили чести своего оружия, они не впустили в стены города неприятелей до самой полуночи и не иначе оставили развалины его, как повинуясь воле главнокомандующего.

С другой стороны представилось нам трогательное зрелище. Несчастные жители, бедные граждане, старцы и жены, в слезах, с отчаянным воплем выбегали из города через мост и, поднимая руки к небу, взывали горестно: «Где ты, наша матушка! Чудотворная икона!» Эта икона Смоленской Божией Матери заблаговременно была вывезена из города, в продолжение ретирады к Москве ее везли в общем парке артиллерии, на запасном лафете батарейной роты полковника Воейкова.

Немало жителей погибло в городе и на мосту. Это бедствие казалось им светопреставлением, а Наполеон сущим Антихристом, с воинством дьяволов.

С берега Днепра смотрели мы на пылающий город, и невольный трепет сердца показал нам, что мы еще слабы числом против сильного завоевателя. В 9 часов вечера стрельба утихла – русские удержались в городе.

В Смоленской битве наши войска показали пример отчаянного сопротивления. Может быть, здесь они в состоянии были бы остановить стремление неприятеля, если б бой продолжился, ибо в целый день, при всем усилии, французы не могли овладеть городом. В армии носились слухи, что по окончании этой кровопролитной битвы старшие генералы русские упрашивали главнокомандующего, чтобы еще хотя на один день замедлил сдачей города, представляя в уважение ему расстройство неприятеля; они ручались за успех твердостью русских солдат, готовых до последнего погибнуть в развалинах Смоленска или истреблением неприятеля спасти Отечество. Но главнокомандующий имел больше причин поступить иначе – он приказал ретироваться.

И. Жиркевич Записки

В то время, когда происходила самая жаркая битва в Смоленске, который переходил на глазах наших несколько раз из рук в руки, и когда город весь был объят пламенем, я увидел Барклая, подъехавшего к батарее Нилуса и с необыкновенным хладнокровием смотревшего на двигавшиеся неприятельские колонны в обход Раевского и отдававшего свои приказания…

Но какая злость и негодование были у каждого на него в эту минуту за наши постоянные отступления, за смоленский пожар, за разорение наших родных, за то, что он не русский! Все, накипевшее у нас, выражалось в глазах наших, а он по-прежнему бесстрастно, громко, отчетливо отдавал приказания, не обращая ни малейшего внимания на нас.

Тут вдруг увидели, что на мостах переходят войска наши на эту сторону Днепра, за ними толпой тащатся на повозках и пешими бедные смоленские обыватели. Резерв наш передвинулся за пять верст на дорогу, идущую в Поречье, и две батарейные роты наши заняли возвышение вперерез большой дороги, а позади расположились гвардейские и кавалерийские полки. Толпы несчастных смолян, рассыпавшихся по полю без крова, приюта, понемногу собирались сзади, около нас, чтобы продолжать далее свое тяжелое странствование. Крики детей, рыдания раздирали нашу душу, и у многих из нас пробилась невольно слеза и вырвалось не одно проклятие тому, кого мы все считали главным виновником этого бедствия.

Здесь я сам слышал, своими ушами, как великий князь Константин Павлович, подъехав к нашей батарее, около которой столпилось много смолян, утешал их сими словами: «Что делать, друзья! Мы не виноваты. Не допустили нас выручать вас. Не русская кровь течет в том, кто нами командует. А мы – и больно, – но должны слушать его! У меня не менее вашего сердце надрывается!»