Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений

• Название: Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений
• Автор: Людвиг Стомма
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-080247-0

Что же такое на самом деле история, которую все знают со школьной скамьи? Как и кем она создается? В книге Л. Стоммы рассказывается о событиях, которые в исторической памяти народов записались как очень значительные, решающие, переломные, тогда как на самом деле, если вообще таковыми и были, то только отчасти. Мира они не перевернули, в лучшем случае сверкнули, как метеор, и погасли, или заняли место других, гораздо более существенных, или же вообще оказались в пантеоне истории случайно, благодаря какой-нибудь чарующей детали.

---

Неудивительно, что спустя столетия Завиша стал патроном организации польских скаутов, для которой так важна честь в ее военизированном варианте. Но мы не поэтому посвятили рыцарю из Гарбова столь обширное отступление. Его агиография позволяет нам представить, в какое время все это происходило. Приписываемые ему черты: золотые пластинчатые доспехи, рыцарский кодекс чести – это еще абсолютное Средневековье. Колоритная готика во всей своей красе.

Следующая серьезная кампания против турок, призванная изгнать их из Европы, началась в 1443 г. как официальный Крестовый поход, который 1 января провозгласил в торжественной булле римский папа Евгений IV. С ним связывали большие надежды как минимум по двум причинам. Во-первых, фактическим командующим войсками (номинальным полководцем был юный Владислав, король польский и венгерский, сын Владислава Ягайло и Софии Гольшанской) являлся венгерский рыцарь Янош Хуньяди, прославленный несколькими победами местного значения над мусульманами. Во-вторых, основные силы Мурада II были задействованы в сражениях с эмиром Карамана в Малой Азии, а в придачу Генуя обещала бургундцам помочь вооружить флот, который бы не позволил султану перебросить войска морем назад на континент.

И правда, наступление, хоть запоздавшее и начатое только в конце сентября – начале октября, на первых порах развивалось успешно. 3 октября в окрестностях Ниша на реке Мораве Хуньяди разбил сильные турецкие части, взял в плен 4000 человек, и лишь быстро сгустившиеся осенние сумерки не позволили ему полностью уничтожить противника. Дорога на Софию была открыта. 2 декабря христианская армия заняла город, сожгла его и вырезала жителей. Следующей целью был Адрианополь. Прикрывающие к нему подходы конные отряды, казалось, не представляли серьезной опасности. Куда худшим противником, чего, впрочем, и следовало ожидать, стала суровая балканская зима. Обозы увязали в снегу, снабжение то и дело прерывалось, лошади падали замертво. В конце концов, было принято решение об отступлении. Проходило оно настолько организованно, что удалось нанести несколько существенных поражений турецким преследователям. И все же к Будде армия добралась измотанная и с большими потерями. Цели всего предприятия не были достигнуты. В такой ситуации король Владислав при поддержке большинства полководцев решил заключить с Мурадом II мир на десять лет. Мирный договор был подписан 12 июня 1444 г. в Сегедине. И его условия были очень выгодны для сербов и венгров. Им возвращалась основная часть сербских земель и Северная Албания, 24 замка на венгерской границе, включая крепость Голубац, 100 000 дукатов контрибуции и пр. Да что толку, если, по мнению римского папы, осенне-зимняя кампания выиграна, непобедимые до сих пор турки разбиты, и успех следовало развивать. Посредством своего легата Джулиано Цезарини римский папа Евгений IV – в условиях конкуренции с антипапой Феликсом V остро нуждавшийся для укрепления своего положения в демонстративном успехе – обещал королю Владиславу нереальную помощь. Мол, огромный флот крестоносцев, который вот-вот выступит или уже выступил, отрежет сконцентрированные на юге от Босфора и Дарданелл турецкие войска, а мощное подкрепление присоединится на марше к армии Хуньяди… Честно сказать, неопытный Владислав оказался в незавидном положении.

Как писал С. Квятковский («Последние годы правления Владислава Варненьчика», 1883): «Он сам объявил на весь мир, что отправится в поход, ибо целью его жизни […] является борьба в защиту Креста, что потому и только потому он принял венгерскую корону […] а теперь, когда христианский мир, казалось, живо заинтересовался походом… теперь он – король, которым этот мир восхищался, заключил, вопреки собственным заверениям, перемирие – спрятал меч в ножны». Напрасно влиятельнейший епископ Збигнев Олесницкий, который даже принял кардинальскую шляпу из рук антипапы Феликса V, советовал Владиславу не поддаваться этому моральному шантажу. Напор Цезарини, махавшего перед носом девятнадцатилетнего короля то кнутом осуждения «большинства христианского мира», то морковкой победоносных Крестовых походов и вечной славы, оказался куда эффективнее. Владислав отказался не только от собственного слова, но и от политического реализма, поскольку, как скоро обнаружилось, папские заверения ничего не стоили. Королевская армия двинулась на турок.

В результате затянувшихся споров в поход снова выступили слишком поздно, только с началом сентября. Поэтому пришлось поторапливаться. Между 18 и 22 сентября под Оршовой форсировали Дунай. Расчистив его берега – взяли Видин и Никопол (кроме замка), – 25 октября направились на юго-восток. Армия в абсолютном большинстве состояла из католиков, поэтому по пути жгли как мечети, так и православные церкви. В начале ноября были захвачены Шумен и Провадия, плененных защитников которой сбросили в пропасть. И наконец, войска Владислава форсированным маршем подошли к Варне практически одновременно с движущимся от Адрианополя противником. Сражения было не избежать. По совету Хуньяди король выбрал наступательную тактику. Мощный удар в одну точку должен был вызвать панику в турецких рядах и нивелировать численное превосходство противника. Однако этот план с самого начало провалился из-за преждевременного и несогласованного наступления Варадинского епископа Яна Доминека. Инициатива перешла к султану Мураду. Теперь Владиславу и Хуньяди пришлось метаться с одного фланга на другой, морально поддерживая сражающихся и пытаясь предотвратить бегство слабеющих полков. Оба уже поняли, что битва проиграна, но насколько разные выводы они из этого сделали! Опытный Хуньяди отступил со своими войсками в ближайшие леса, в которых кавалерия практически бесполезна, и турки не смогли использовать превосходство в маневренности. В то же время молодой Владислав собрал оставшихся воинов и бросился в последнюю отчаянную атаку. Удар был настолько силен, что смял первые линии каре янычар, но смешать их ряды все же не удалось. Опытные воины ликвидировали брешь, окружив королевский отряд, и истребили всех до одного. Янычар Ходжа Хидир отрубил голову Владислава, насадил ее на пику и отвез султану. Тот, не имея полной уверенности в том, что это Владислав, приказал привести пленников, чтобы те опознали останки. И только окончательно удостоверившись, султан приказал поднять вверх пику в знак победы. «Боевые колесницы и обозы, – сообщает Эдвард Потковский («Варна 1444», Варшава, 2004), – на следующий день захватили азапы и янычары. Остатки укрывшихся там королевских войск были вырезаны. Разные припасы, оружие, ценности и документы, в том числе и венгерскую королевскую печать, турки разграбили или уничтожили. Султан Мурад II отправил законсервированную в меду голову короля Владислава в Анатолию. В Бурсе – старой столице турок-османов – ее носили по городу, празднуя победу…»

После битвы под Варной Константинополь был потерян окончательно. Константин XI Палеолог не мог рассчитывать на чью-либо помощь. Падение Византии – это был уже только вопрос времени.

29 мая 1453 г. войска султана Мехмеда II, сына Мурада II, готовились к решающему штурму Константинополя. Ни императору Константину, ни его славному полководцу, одному из самых выдающихся военачальников своего времени, генуэзцу Джованни Джустиниани Лонго нельзя было отказать ни в храбрости, ни в решительности. Неисправимый оптимист Роджер Кроули в своей увлекательной книге («1453. Падение Константинополя», Варшава, 2006) пишет, что все еще было возможно. Если бы христиане отразили этот штурм, вероятно, турецкие войска охватили бы неуверенность и уныние, которые в итоге заставили бы их отступить. Писатель ошибся. Византии был не только подписан геополитический приговор, но на тот момент все уже было предрешено. Два месяца непрерывной бомбардировки большими турецкими осадными пушками разбили легендарные «неприступные» стены города. Отчаянное возведение в проломах частоколов не в состоянии было их заменить. Небольшие византийские пушки с близкого расстояния могли нанести урон атакующим янычарам, но не достигали турецких окопов и ни в малейшей степени не вредили вражеской артиллерии. О чем это говорит? Да о том, что стоявшая на низшем цивилизационном и техническом уровне развития по сравнению с Османской империей Византия, брошенная в столь важный для нее момент христианскими союзниками, на поле боя устоять не могла. Достаточно хотя бы вспомнить, что грозные пушки отливал тогда для турок некий Орбан – венгр и католик, нашедший в лице султана Мехмеда мецената, которого напрасно искал у себя на родине.

Последний штурм начался в 1:30 ночи. Загрохотали пушки. Обстрел имел целью заставить посты на стенах уйти со своих мест, а грохот – заглушить топот атакующего со всех сторон турецкого войска. Это удалось лишь отчасти. Первая волна атакующих, правда, подошла на расстояние, с которого уже могла поразить защитников стрелами из луков, камнями из пращ и пулями из аркебуз. Следующие линии нападавших, бежавших к стенам с фашинами для переправки через рвы и приставными лестницами, встретили уже организованный отпор. Сам император показался на стенах. На головы турок лилось кипящее масло, сыпались камни и заостренные жерди. Потери были огромны. Штурмовавшие решили отступить, но султан Мехмед был готов к такому развитию событий и предусмотрительно разместил в тылу у наступавших специальные отборные части, которые, безжалостно убивая побежавших, гнали остальных обратно в бой. Этот нехитрый прием сделал настоящую карьеру в военной тактике следующих столетий, и прежде всего, в обеих мировых войнах XX в. Таким образом, штурм продолжался два часа, пока на поле сражения среди трупов и раненых не остались жалкие единицы, едва державшиеся на ногах. Этим несчастным позволили, наконец, отступить, а в бой были брошены новые силы. Малой их части – примерно 300 анатолийцам – удалось на этот раз ворваться в город через один из проломов в стенах. Византийцы всех их перебили, но психологический эффект оказался весомым. «А все-таки внутрь можно прорваться», – разнесся слух среди солдат султана. «Им удалось прорваться через стены», – в ужасе шептали осажденные. Тем не менее, казалось, что город не пал духом. Критовул («Critobuli Imbriotae Historiae», Берлин, 1982) сообщает: «Не сломили их ни голод, ни бессонница, ни кровавые раны, ни зрелище умирающих братьев и сестер. Ничто не смогло поколебать их решимости и воли к борьбе». Вполне возможно. Однако начинался рассвет, и сражение продолжалось уже свыше четырех часов. У валившихся с ног от усталости защитников не было никаких резервов, тогда как Мехмед бросил в бой свежие силы, в том числе лучших из лучших – своих отборных янычар из султанской гвардии. Он лично подъехал к ним верхом и воодушевлял щедрыми обещаниями. В ответ раздались такие восторженные крики, что, как пишет Роджер Кроули, «их услышали на азиатском берегу в семи километрах от лагеря». И все же защитники, чьи силы таяли как весенний снег, не отступили ни на шаг. Генуэзцы Джованни Джустиниани и братья Боккьяро проявляли чудеса героизма. Вечной славой покрыли себя греческие лучники Теодора из Кариста, защищавшие Харисийские ворота. Казалось, что мусульмане готовы пасть духом, и их напор ослабевает. «Но тут, – дадим еще раз слово Кроули, – два странных события повернули колесо Фортуны […]. Возвращаясь после вылазки, один из итальянских солдат не закрыл за собой калитку, что в предрассветных сумерках заметили турки. Около пятидесяти турецких воинов вбежали по лестнице на стены и застали врасплох защитников Цирковых ворот. Одни были убиты, другие предпочли прыгнуть вниз и разбиться. Точно не известно, что произошло потом; похоже, что чужаков удалось быстро окружить и уничтожить, однако они успели сорвать с нескольких башен хоругвь Святого Марка и императорские штандарты с орлом и заменить их османскими флагами. Константин и Джустиниани, не зная об этом эпизоде, твердо держали оборону, но тут случилось худшее несчастье: ранили Джустиниани. Некоторые сочли это Божьим знаком. Бога христианского или мусульманского, который не услышал молитв или, наоборот, к ним прислушался. Для начитанных греков это стало просто-таки цитатой из Гомера […] в этот момент равнодушная богиня, взиравшая на бой с олимпийским спокойствием, решила судьбу противостояния и повергла героя в прах, а его сердце обратила в сердце зайца. Все это вовсе не значит, что сражение тут же кончилось. Однако византийцы утратили придававшую им сил надежду. Император Константин отступил в свой дворец». Раненого Джустиниани принесли на плаще в город, где были развернуты импровизированные лазареты. К несчастью, генуэзцы не хотели оставлять своего любимого командира и последовали за ним, оставив башни. Напрасно Константин заклинал их вернуться на свои позиции. Это только усугубило общее замешательство и дезориентировало растерявшихся защитников. Заметившие это турки удвоили свои усилия. Мехмед примчался галопом к первой линии наступления и начал криками подбадривать янычар. Столь бешеного приступа осажденные уже не выдержали. Здоровенный янычар Хасан из Укухара, несший султанский штандарт, ворвался на стену и высоко его поднял. Он практически сразу был зарублен греками, но сам вид гиганта, возвещавшего победу с вершины вражеских укреплений, не только навсегда вошел в турецкую национальную легенду, но и вызвал у атакующих многократный прилив сил и ярости. Никто и ничто уже не могло их сдержать. В мгновение ока турки ворвались в город, словно перехлестнувшая через стену волна. Оборонявшиеся со стен бежали к центру города, кое-где в узких улочках пытаясь еще сопротивляться. Ни император, ни его полководцы уже не владели ситуацией. Толпы горожан в панике метались из стороны в сторону в безнадежной попытке спрятаться. В эти первые минуты больше жителей было затоптано согражданами, чем погибло от вражеских мечей. Весьма вероятно, что такая участь постигла и самого императора Константина. Рассказы о том, как он сражался в последние мгновения, не подкрепляются никакими достоверными свидетельствами. Впрочем, так, наверно, лучше, поскольку, исчезнув без следа, император вошел в легенду, появляясь в разных местах и ободряя восточных христиан в течение многих десятилетий после своей гибели. Когда большинство турецких частей стремились ворваться в богатые районы города, дисциплинированные янычары вернулись, чтобы открыть ворота Константинополя. Через одни из них, названные в честь святого Романа, въехал в город султан Мехмед, с ним – приближенный, который нес бунчук с конским хвостом. Говорят, что, поднявшись на возвышение, султан сначала помолился, а затем спокойно, не проявляя ни радости, ни прочих чувств, наблюдал за происходящим. На стенах добивали последних защитников, на улицах без особого труда ликвидировали оставшиеся очаги сопротивления. Затем начался жадный и безобразный грабеж. Мехмед это видел и до определенного момента не препятствовал своим воинам. Будучи опытным властителем, он понимал, что армия должна насытиться победой, чтобы всегда обожать того, кто ее к этой победе привел. В данный момент для султана было важно одно – он взял Константинополь.