Павел Шестаков - Остановка

• Название: Остановка
• Автор: Павел Шестаков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1987

В книге две повести: «Остановка» и «Он был прав». Остросюжетность и динамичность произведений подчеркивают основную антиалкогольную линию. В повестях показано, как пьянство приводит человека к моральному разложению, а зачастую к преступлению.

---

Но, кажется, я ошибался.

— Это хорошо, — сказала она, когда разобралась.

Вполне логичные слова не понравились мне, старому глупцу. У меня иной образ этой женщины сложился, готовой собой пожертвовать, и вдруг почти радостное — хорошо! Что уж тут по большому счету хорошего! Но я вовремя одернул себя: утихомирься, карась-идеалист, участь мальчика смягчена намного, и это главное, а не твои сантименты, связанные с устаревшими представлениями о материнской любви.

— Это веский аргумент для суда.

— Теперь их пленка потеряла цену.

— Больше того, она работает против них. Похищение, принуждение! Они просто обезоружены.

И, позабыв совсем, что похитителям о добровольном признании ничего не известно, я увлекся.

— Да они и не посмеют сунуться со своей пленкой.

— Как вы сказали? Не сунутся?

Слова эти, сказанные вовсе не радостным голосом, несколько охладили мой порыв, и я вернулся к реальности.

— Я, конечно, только предполагаю.

— Плохо, если не сунутся.

— Почему плохо? — удивился я, но тут же подумал: она негодует на идиотский средневековый бандитизм, она хочет, чтобы насильники разоблачили себя. Однако мне показалось, что опять Ирина как-то не так отреагировала. Мне было трудно разобраться в мыслях этой женщины, хотя я и старался.

— Почему вы обманули Игоря Николаевича?

— Кого?

— Вы знаете. Он спрашивал вас о ночном звонке.

— А… Да, да, конечно.

— Почему же вы не сказали, что звонок был?

— Я боялась.

— Чего?

— Мальчик был в их руках.

— Они угрожали?

— А как же!

— Что они могли ему сделать?

— Да вы с луны свалились! Это же мой сын!

— Неужели вы подумали, что его могут убить?

— Я мать. Я могу все что угодно думать! Если бы вам так позвонили! Ночью, неизвестно кто…

«Разве неизвестно?»

— Вы не знали, кто звонит?

— Откуда?

— Толя узнал его даже с завязанными глазами.

— По телефону мог говорить не он.

«Вот опять! «Кто?» — не спросила. Сразу — «не он». Я больше не верил этой женщине. А ведь я старался понимать и сочувствовать ей. Конечно, мальчик считает, что она предала отца. Но тут юношеская непримиримость, инфантильный экстремизм, откуда в его возрасте разобраться в сложных отношениях взрослых? Да, Черновол представляется ему сейчас своего рода демоном-искусителем, скупщиком дум, а мать со своими жалобами на безденежье — пособником черта-текстильщика. Но мог ли мальчик осознать всю сложность отношений с Черноволом? Отец все больше терял в глазах матери, а искуситель приобретал. Однако измена ли это в прямом смысле слова? Сам муж пишет, что Ирина не знала о его занятиях. Иначе зачем наивные россказни о скачках? А не слишком ли наивные?.. Нет, не давай волю домыслам! Есть факты. Она взяла на себя вину. Сразу, без колебаний. Еще на пристани бросилась на дорогу и крикнула: «Я убила!» Вот факт, а остальное домыслы. И все-таки я уже не верил ей. А может, быть, просто не понимаю? И она может разъяснить». Но она не хотела. Сидела молча.

— Вы сказали про пленку. Вы уже знали?

— Откуда я могла знать? Зачем вы меня допрашиваете? Мало мне следователей?

«В самом деле!»

— Простите. Я не думал, что вам известно о пленке.

— Что значит — известно? Они говорят, я глотаю все, что им взбредет в голову. Откуда мне знать, где правда, а где выдумка?

И тут меня посетила «мазинская» мысль.

Конечно, Ирина не могла знать, правду ли говорят ей о пленке с записанным признанием. Но говорили правду, не на пушку брали, зачем же угрожать, а тем более расправой над мальчиком, который сделал все, что от него потребовали? Больше того, в двенадцать они уже вытолкнули Толю из машины и предупреждать — «не звони в милицию» — было бессмысленно, они же сами собирались доставить пленку в милицию? Нет, что-то не вяжется в ее словах.

Будто читая мои сомнения, Ирина сказала:

— Вам бы в моей шкуре побывать.

Слова эти произвели на меня тоже двойственное впечатление. Конечно, каждый может быть стратегом, видя бой со стороны. И я не имею права судить ее без снисхождения. Она — мать прежде всего. Но разве не сама она поставила мальчика под удар, проболтавшись этому Лукьянову?

— Если бы вы не рассказали Лукьянову про Анатолия, они бы не тронули мальчика, — не удержался я от упрека.

— Лукьянову? Это он вам сказал?

— Что вы! Как он мог мне сказать! Я что, в контакте с преступником, по-вашему?

— Вы его не знаете?

«Опять сдвиг… или притворяется?»

— О чем вы говорите?

— Это же брат Марины-Соковыжималки, а вы их друг!

Я потер виски пальцами.

«Нет, не сдвиг… Вот откуда эта проклятая фамилия, что не пробилась вовремя сквозь память. Ну да… Девичья-то фамилия Мариночки Лукьянова. А я уже к Купченко привык. Значит, это его я с чемоданом у лифта встретил? Ну и ну!»

— Я этому мерзавцу про Толю ни слова не говорила!

— Не говорили?

В голове стучало, и разобраться, где правда, где ложь, я был просто не в силах.

— Хорошо. Вам теперь об адвокате нужно подумать, — сказал я, сознательно меняя предмет разговора.

— Я думаю.

— Нужно убедительно показать психологию ребенка.

— И вывернуть наизнанку мое грязное белье?

— Зачем вы так? Правду говорить придется. Ведь когда вы вину на себя брали, вы уже раскрыли многое.

— Тогда я хоть пострадавшей была. А сейчас?

Не спрашивая на этот раз разрешения и мне не предлагая, Ирина пошла к своему шкафчику. Звякнуло горлышко о стопку. Потом глоток. Потом второй.

— Ничего, мы еще повоюем.

— С кем?

Она посмотрела на меня, не ответила, дождалась, пока чуть порозовели щеки, и спросила:

— А Толя, значит, не пришел?

Вопрос был в лоб. Для того она и выпила, чтобы решиться на него, но и для меня он был трудным.

— Видите ли…

Мне не хотелось бить наотмашь, я хотел смягчить, сказать, что мальчику целесообразнее побыть у меня, что так посоветовал Игорь Николаевич и еще что-нибудь в духе «святой лжи».

Но Ирина пресекла:

— Только не врите.

— Ну, знаете…

— Знаю, что в белье вы уже заглянули. С помощью сыночка. Он сам решил не приходить, сам, я знаю. Так?

— Да.

— Хм!

И снова шаги к шкафу.

— Значит, не отмолила…

— Что?

— Говорю, не отмолила тем, что на себя взяла, жестокий сынок. А отец был мягкий.

«А если он не в отца пошел?..»

— Как же он вас проинформировал?

«Проинформировал» он нас жестко — предала отца. Но этого я сказать просто не мог, я обязан был об их будущем думать, а их впереди трудное ожидало, раны не скоро заживут, кровоточить будут, и я не имел права на них соль посыпать.

— Вы сами говорили, мальчик любит отца.

— А я его со свету сжила?

— Так он не говорил.

— А что же он говорил?

В ее голосе появилась пьяная настойчивость.

— Толя считает Черновола человеком, погубившим вашу семью.

— Поэтому и убивать бросился?

Тут только я сообразил, что они с матерью с тех пор не виделись.

— Он бросился на Черновола, когда тот ударил вас.

Кажется, это прозвучало удачно.

— Толя вам так сказал?

— Да.

— Для суда это хорошо. За мать вступился. Тем более экспертиза побои подтверждает.

— А сами вы разве ему не верите?

— Почему не верю? Но не за меня он его убить хотел.

— Толя не думал убивать.

— Это он тоже написал?

— Да.

— И это умно. Я даже не ожидала, он ведь неуправляемый. Я боялась, что он на суде хвалиться будет.

Я не мог понять эту женщину. Раньше, когда взятая вина на ней лежала, Ирина к сыну относилась мягче, а теперь, когда сын попал в беду, она вопреки здравому смыслу говорила о нем отчужденно, холодно, почти враждебно. Но характер сына она представляла правильно!

— Он рад смерти Черновола, но в заявлении таких слов нет.

— Писать вы ему помогали?

Чужих заслуг я брать на себя не люблю.

— Нет, Игорь Николаевич.

— Хоть умного человека послушался, дуралей.

«Ну почему так? Неужели потому, что мальчик любовника с пристани сбросил? Да и ее столкнул своим признанием с крохотного пьедестальца гордости, самопожертвования?.. Ужасно, но, видимо, именно так. Мальчик не дал ей искупить вину».

От этой мысли мне не по себе стало. И снова Ирина поняла.

— Думаете, я собственного ребенка не люблю? Глупость какая! Да я всегда о нем только, чтобы он человеком стал.

— Он стал человеком, — сказал я убежденно.

— В вашем понимании.

— А в вашем?

— Мало стать человеком, нужно иметь возможность жить, как люди.

— Я вас не совсем понимаю.

— Понятно яснее ясного. Он о чем мечтает?

— По-моему, он любит физику, астрономию.

— Вот-вот. Он и мне уши Лапласом прожужжал. Когда французского короля вели на казнь, тот спросил, что слышно об экспедиции Лапласа, верно?