Геннадий Аксенов - Вернадский

• Название: Вернадский
• Автор: Геннадий Аксенов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03306-1

Жизнь великого русского ученого Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945) прекрасна и удивительна, представляет собой образец цельности, насыщенности высшими духовными интересами, нравственной ответственности. Его умная деятельность связывает разные эпохи в истории России. Он мощно двинул вперед все науки о Земле, что привело к новому пониманию общества и личности. Он создал учение о биосфере и о разуме в природе, дал новое представление о времени и пространстве и, следовательно, открыл новое естествознание, которое только сегодня становится внятно мировому научному мышлению. Его время пришло. В новом тысячелетии мы как никогда нуждаемся в его необычайных идеях о вечности жизни и о силах свободной человеческой личности.

Подводя итог жизни, он сказал: «Я сделал все, что мог, и не сделал никого несчастным».

Книга снабжена научным аппаратом.

Издание второе, исправленное и дополненное

---

Жизнью подчас трагической. В 1903 году в Петербурге умер любимый учитель Василий Васильевич Докучаев. Вернадский посвящает его памяти большую статью22.

Докучаев принадлежал к людям, про которых говорят, что они сделали себя сами. Сын священника из провинции, он тяжелейшим трудом пробился к вершинам знания и создал две новые науки: учение о зонах природы и почвоведение как дисциплину синтетическую. Наука для него не была книжным и отвлеченным знанием, а существовала неразрывно с деятельностью, с освоением природы страны. Потому влияние его живо до сих пор.

Но как многих людей, не получивших в детстве навыков дисциплины и регулярного умственного труда, его губила та же неуемная энергия, не закованная в правила. Вернадский недаром называл его «русским самородком». Огромный талант, своеобразие и стихийность. Докучаев был резок, шел напролом, постоянно ощущая препятствия своей деятельности. К сожалению, не избежал он и весьма распространенной русской болезни. 22 апреля 1900 года Вернадский записывает в дневнике: «В последнем заседании общества испытателей природы Докучаев произвел потрясающее действие. Он пришел нетрезвый и говорил, как всегда, грубо, прямо и искренне. Вследствие этого нарушил все рамки и совершенно вспугнул мертвую и затхлую атмосферу бюрократически приличного общества Испытателей Природы… [Земская] управа единогласно решила ему выдать 150000 р. на возобновление исследований»23.

Вряд ли эти средства Докучаев успел освоить. Удары судьбы и болезни, в конце концов, сломили его. После смерти в 1897 году любимой жены он стал быстро угасать.

Тридцатого марта 1901 года от Василия Васильевича пришло письмо, заставившее Вернадского содрогнуться: «Мое здоровье всю прошлую зиму продолжало упорно ухудшаться, и в настоящее время я представляю из себя совершенную развалину. Меня особенно мучает сильное ослабление памяти, зрения, слуха, обоняния и вкуса, т. е. решительно всех органов чувств. Чем все это кончится, страшно подумать, дорогой, навек незабвенный для меня, Владимир Иванович. Еще раз простите, а вероятно и прощайте, бесконечно дорогой и святой Владимир Иванович…»24

Глава восьмая «Я НЕ МОГУ УЙТИ В ОДНУ НАУКУ»

Декабристы, «сороковики», шестидесятники… — «Союз освобождения». — Самочинные собрания. — Университету — автономию! — Смерть С. Н. Трубецкого. — «Стал кадетом незаметно… через братство». — Академия наук. — Государственный совет. — «И не пустяк твои мечтанья!» — Выборг. — «Новь»

На рубеже веков противостояние общества и власти становится уже нестерпимым. Вернадский держит руку на пульсе событий, постоянно анализирует состояние общественных и государственных реалий.

«Жизнь все-таки идет своей чередой. Несмотря на реакцию, на стеснения, которым подвергается общество, — чувствуется, что оно крепнет и в теснящих его рамках вырабатывает себе условия жизни. Тесные рамки не прочны и быстро падут в благоприятный момент.

Действительно, рамки жизни рушатся — рамки общественной жизни. Политическая роль земств постепенно сглаживается, и сама идея самоуправления оказывается несовместимой с государственной бюрократической машиной. Оно и понятно, т. к. ясно проникло в огромные слои русской жизни сознание необходимости политической свободы и возможности достигнуть ее путем развития самоуправления. Вероятно, земство должно быть уничтожено, т. к. при таком общественном сознании и настроении не может быть достигнуто устойчивое равновесие: или самоуправление должно расширяться, или постепенно гибнуть в столкновении с бюрократией»1.

Так Вернадский писал 3 ноября 1900 года. И действительно, до падения рамок, до исполнения их юношеской мечты — обретения свободы — оставалось пять лет, а до уничтожения земства — 17.

Верное своей клятве, братство в самой гуще событий. Друзья чувствуют, что влились в поток всего освободительного движения XIX века. Для них оно не история, а непосредственное живое продолжение. В некоторых отношениях даже семейная традиция. Например, Шаховской никогда не забывал, что он внук одного из знаменитых декабристов, так же как их общий московский знакомый Вячеслав Якушкин. Дмитрий Иванович разрабатывал архив своей семьи, где хранились многие письма деда.

Прочтя книгу «Анненков и его друзья», Вернадский завидует им, людям сороковых: «У меня много аналогий с кружками нашего времени, но есть существенное и печальное для нас отличие и вот оно. Мы люди более формы, чем они. <…> И, может быть, во многом нам будет стыдно, что наша лучшая мысль прошла лишь в переписке да в толках с друзьями. Сравни у сороковиков: какая у них всюду страсть к литературе, как ясно сознание ее необходимости, единственного средства влиять на общественное мнение. Мы перед ними формалисты. Мы “чище” их в жизни — мы много болтали о малых тратах, не пили шампанского, когда могли, не ели роскошных ужинов и т. п. Они все это делали, но они много, много выше нас, потому что мы в узком мировоззрении своем истратили слишком много времени на толки о таких вещах, которые не позволили нам заняться другим (забыли о гигиене мысли) <… >

Мы все обсуждали со своей узкой эгоистической точки зрения: что нам делать, что мы хотим и т. д. — они обсуждали все с широкой точки зрения: что людям делать, что нужно для идеи, во имя человечества и тому подобное»2.

Конечно, в этой самокритике много несправедливой резкости. Время литературы и внутренней выработки идей, чем занимались «сороковики» и шестидесятники, прошло, наступило время действия, личного общественного поступка. Братство, чувствуя себя преемником прежних освободительных волн, вступало в прямую конфронтацию в борьбе за свои идеалы.

Кстати, историей освободительных движений у них больше всех занимался Корнилов. Возвратившись из Сибири и выйдя в отставку, он через Петрункевича с Вернадским и Шаховским познакомился с Бакуниными — удивительной русской семьей. Четверо братьев и двое сестер Бакуниных — легенда русского XIX века. Один, Михаил, как известно, стал знаменитым бунтарем и анархистом, другой — Александр Александрович, участвовал сначала в Севастопольской кампании (вместе с Толстым), затем в итальянском походе Гарибальди.

Корнилов, уже получивший известность как историк, был приглашен заниматься семейным архивом Бакуниных. Работал он в Крыму, в доме третьего из братьев Павла Александровича. Он тоже был известен, но не революционными подвигами, а по широко читаемому философскому трактату «Основы веры и знания». Недалеко от Ялты, в имении Горная Щель, Павел Бакунин создал аристократический и романтический уголок, построил большой дом, где собрал библиотеку по истории и философии. Здесь Павел Александрович и умер в 1900 году и был похоронен в усыпальнице, ставшей художественной частью пейзажа.

Результатом работы в архиве Бакуниных стали две книги Корнилова: «Молодые годы Михаила Бакунина» и «Годы странствий Михаила Бакунина», основанные целиком на документах семьи. В предисловии к первой книге он так писал о связи поколений русских либералов: «Сам принадлежа к совершенно иной формации русской интеллигенции, воспитанный на совершенно иных идеях и в совершенно иных условиях жизни, будучи членом одного из идейных кружков молодого поколения восьмидесятых годов, я, как и другие мои товарищи по кружку, знавшие А. А. Бакунина, Дм. Ив. Шаховской, В. И. Вернадский, братья Ольденбурги, с величайшим интересом и, разумеется, огромною пользой для себя, наслаждался тогда драгоценным общением с одним из последних могикан того общества, старшими членами и руководителями которого были когда-то Станкевич, Белинский, Михаил Бакунин и Герцен и из которого вышел потом Тургенев»3.

Время не пощадило Горной Щели. Ныне от имения ничего практически не осталось. Но в начале века оно сыграло большую и, можно сказать, загадочную роль в жизни Вернадского. По мистике русской жизни, в которой случайностей нет, именно в этом доме, у могилы философа, завяжется важнейший узел в его судьбе и он поднимется на самую вершину своей духовной жизни.

* * *

В московской оппозиции заметны два течения. Одно — земская деятельность, местное самоуправление. Другое — распространение конституционных идей в печати, в кружках, в гостиных — доказывало необходимость перехода к правовому государству. В обеих группах братство играло заметную роль. Московская оппозиция кристаллизуется. Возникает кружок «Беседа», где вырабатываются общие идеи, обсуждаются последние события и место в них либералов. Практически все его участники или знакомые, или друзья Вернадского. Кроме И. И. Петрункевича, князя С. И. Трубецкого и его брата Евгения, П. И. Новгородцева, завязываются знакомства с земскими деятелями князьями (богатырями-близнецами) Петром и Павлом Дмитриевичами Долгоруковыми. В начале века они играют видную роль в Москве и уже выходят на общероссийскую арену.