Артур Шницлер - Тереза

• Название: Тереза
• Автор: Артур Шницлер
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-7516-0335-4

Роман «Тереза» знаменитого австрийца А. Шницлера (1862–1931) был написан почти на излете его жизни (1928), когда писатель, под влиянием идей Зигмунда Фрейда, стал все больше уделять внимание анализу подсознательного в душе человека. Главная героиня романа, Тереза Фабиани, женщина с независимым характером, после смерти отца вынуждена зарабатывать на жизнь, служа гувернанткой в состоятельных семьях. Шницлер мастерски передает все тонкости ее душевных переживаний и в то же время беспристрастно описывает Терезу, которой присущи все слабости презираемого ею прагматичного окружения.

На русском языке роман издается впервые.

---

Разве можно назвать одним и тем же словом ту общность давно пролетевшего мгновения и эту сегодняшнюю? И все-таки то, что ей много лет казалось совершенно неинтересным, теперь вдруг стало неожиданно очень значимым и важным, словно начиная с того момента, когда Казимир узнал бы о существовании сына, ее собственная жизнь обрела бы новую форму, новое содержание, новый смысл. И душа ее металась в растерянности, как мечется она у женщины, стоящей у ложа спящего и не знающей, погладить ли его тихонько по лбу на прощанье, не разбудив, или же схватить за плечи и трясти, пока не проснется, дабы ответить за все… И она поняла, что Казимир Тобиш на самом деле был мечтателем и ничего не понимал в сути собственного существования. Женщин в его жизни, пожалуй, и кроме нее хватало. Вероятно, и другие дети у него тоже были, и о некоторых из них он даже знал, ибо ведь не всегда же ему удавалось так своевременно исчезнуть. Но чтобы вдруг перед ним появилась одна из женщин, которую он начисто позабыл за те двадцать лет, что прошли с того дня, как он ее бросил, и сказала: «Казимир, а ведь на свете живет твой и мой ребенок», — такого с ним наверняка еще ни разу не случалось. И она уже видела почти наяву такую картину: как она будит его, берет за руку и ведет по бесчисленным улицам, которые представляют собой путаные кривые пути его жизни, как они вместе подходят к дверям тюремной больницы, как она ведет его дальше, к постели больного юноши, его сына. Видела, что он широко открывает удивленные глаза, начиная все осознавать, потом простирается на полу перед ложем своего несчастного сына, оборачивается к ней, хватает ее руку и шепчет: «Прости меня, Тереза».

102

В первый же день рождественских праздников она поехала на кладбище. Стояла обманчивая весенняя погода. Теплый ветерок веял над могилами, а земля совсем раскисла от подтаявшего снега. Она принесла астры — белые от Тильды, фиолетовые от себя. Могилу Вольшайна она нашла не так легко, как полагала. Памятника еще не поставили, и она лишь по номеру на могиле поняла, где похоронен отец Тильды. «Отец Тильды» — так она называла его в мыслях до того, как он стал ее любовником, спящим здесь вечным сном. А мы ведь теперь были бы уже без малого год женаты, вдруг пришло ей в голову. И сегодня я бы сидела, как и Тильда, в теплой, прекрасно обставленной комнате, смотрела сквозь чисто вымытые стекла на улицу и не знала бы никаких забот. Однако она почти не чувствовала сожаления из-за того, что все сложилось иначе, и вспоминала о покойном без всякой нежности. Значит, я такая неблагодарная? — спрашивала она себя, такая бесчувственная, такая черствая? В ее памяти сами собой возникли образы других мужчин, которым она принадлежала, и она поняла, что только такие воспоминания о других мужчинах и придавали легкую ауру наслаждения ее любовным часам с Вольшайном.

И внезапно — правда, ей-то показалось, что такое прозрение часто приходило к ней и при его жизни, — она спросила себя, не заподозрил ли он в глубине души ее в этой коварной неверности, и в какой-то момент, когда вполне осознал свою печальную и постыдную роль, эта мысль поразила его в самое сердце, и он умер, как принято называть, от сердечного удара? О, такие события могут быть связаны между собой, она это чувствовала. В ней жило тайное, глубоко запрятанное чувство вины, которое лишь иногда ярко вспыхивало, обжигая душу, и сразу же вновь гасло, — и ей казалось, что ее совиновность в кончине Вольшайна была не единственным злодеянием, тлевшим на самом дне ее души, словно невидимое бесцветное пламя. В ней теплилось и сознание еще более тяжкой и мрачной вины, и после долгого-долгого времени она опять вспомнила ту давнюю ночь, когда родила и чуть не убила своего сына… Но этот мертвец все еще бродил по свету, точно призрак. Теперь он лежал в тюремной больнице и ждал, что придет его мать, его убийца, чтобы покаяться в своей вине.

Фиолетовые и белые астры выпали из ее руки, и она стояла точно безумная, вперив широко открытые глаза в пустоту.

И все же не кто иной, как именно она, сидела вечером того же дня за красиво накрытым столом в кругу семьи владельца универсального магазина, и разговаривала с хозяином и хозяйкой дома и с приглашенной в гости четой обывателей о разных разностях: о снегопаде, о ценах на рынке, об обучении в гимназиях и народных школах, и почти не вспоминала о своих покойниках.

103

В следующие дни Тереза раздумывала, следует ли ей написать Казимиру Тобишу. А ведь не исключено, что у него теперь совсем другое имя. Кроме того, он может вообще не обратить внимания на письмо, в особенности если догадается, от кого оно. Так что в конце концов она решила, что самым разумным будет подкараулить его после представления. К тому же можно сделать вид, что встретились они случайно.

И однажды в одиннадцать часов вечера перед ней засияла ярко освещенная вывеска «Универсума». Перед входом стоял огромный швейцар в поношенной зеленой ливрее с золотыми пуговицами, в руке он держал длинную трость с серебряной бахромой. Представление еще не кончилось. Тереза поискала дверь, через которую Казимир Тобиш должен был выйти из варьете. И с легкостью ее нашла: повернуть за угол, пройти чуть дальше по улице, свернуть за следующий угол, пройти по другой, плохо освещенной улице, и вот она, застекленная до половины дверь с надписью «Вход для артистов». Как раз в этот момент из двери вышла некая особа — тощее существо с заурядной внешностью, в жалком тонюсеньком дождевичке — и скрылась за углом. Однако одежда Терезы тоже была не по погоде — снег валил хлопьями, а на ней было то самое элегантное демисезонное пальто, которое ей подарила Тильда, — правда, под него она поддела толстую шерстяную кофту. О, она была куда лучше защищена от непогоды, чем многие другие женщины. Только вот ногам было холодно и сыро. Ей бы следовало надеть те крепкие ботинки, в которых она в последний раз ездила с Вольшайном за город. Несмотря на то что Тереза все время прохаживалась взад-вперед, она уже начала подмерзать по-настоящему. Вероятно, было бы правильнее купить себе самый дешевый билет и дождаться конца представления в зрительном зале. И она шагала по заснеженным улицам вокруг здания, чтобы не терять из поля зрения ни вход для зрителей, ни выход для артистов. Наконец настала минута, когда это ожидание показалось ей неразумным и даже бессмысленным. Чего она, собственно, хотела? Кого дожидалась? Того пожилого музыканта, который играл в этом заведении на виолончели, или молодого человека в мягкой шляпе, чьи усы пахли резедой? До этого у нее не было никакого дела, и все же ей все время мерещилось, будто из той застекленной до половины двери вот-вот выйдет молодой человек в плаще-крылатке с мягкой шляпой в руке. И сама себе она казалась хорошенькой девушкой, которую в воскресенье отпустили на несколько часов погулять и она радуется свиданию со своим любовником. Правда, в ту пору стояла весна. Чего ей тут, в сущности, надо? Сейчас не весна, и сама она уже больше не та молодая хорошенькая девушка. Уж не превратилась ли она в фройляйн Штайнбауэр, которую. тогда так жалела, потому что у той не было любовника? Она не была прежней, и он тоже им не был — так чего же они хотят друг от друга? Нет, в самом деле, за всю свою жизнь она не делала таких совершенно бессмысленных поступков, как этот. Не лучше ли махнуть рукой на эту затею и, может быть, прийти сюда в другой раз, в другом настроении? Она уже пошла было прочь, но, едва освещенный полукруг перед входом исчез из ее глаз, повернула назад и тут заметила, что представление только что окончилось. Швейцар стоял все там же, вытянув вверх руку с тростью, на которой болталась серебряная бахрома. Публика валом валила на улицу, ко входу подъезжали коляски. Тереза быстро пересекла улицу, подбежала к актерскому выходу, встала на противоположной стороне улицы, чтобы не терять из виду застекленную дверь. И первым, кто вышел, был он: худой, в плаще-крылатке, с мягкой шляпой в руке и сигаретой во рту, и выглядел он почти так же, что и двадцать лет назад. Это было как чудо, чистая правда. Он огляделся по сторонам, потом посмотрел вверх, покачал головой, словно удивляясь сильному снегопаду и досадуя на него. Нахлобучив шляпу, он широкими шагами пересек улицу, словно знал, что на той стороне его кто-то ждет, направился прямиком к Терезе и, мельком взглянув на нее, прошел мимо.

«Казимир!» — крикнула она. Однако он и не подумал обернуться и быстро продолжал удаляться. «Казимир Тобиш!» — крикнула она опять. Он остановился, обернулся, потом подошел к Терезе и заглянул ей в лицо. Она улыбнулась, хотя теперь он выглядел совсем по-другому: старше, чем был на самом деле, лоб испещрен морщинами и еще более глубокие морщины у рта. Наконец-то он узнал ее.

— Кого я вижу! — воскликнул Казимир. — Да ведь это… ведь это… Ведь это ее высочество, принцесса!

Она улыбнулась. Так вот что вспомнилось ему в первую минуту, спустя двадцать лет: как он тогда поначалу валял дурака, делая вид, будто принимает ее за принцессу или эрцгерцогиню! Ну что ж, значит, она все-таки меньше изменилась, чем думала. Тереза кивнула как бы в знак согласия, не переставая улыбаться, и сказала: