Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 6.

• Название: Полное собрание сочинений. Том 6.
• Автор: Лев Толстой
• Жанр: Классическая проза

---

Итак, в этом году, столь продуктивном для «Казаков», мы видим, как многое еще бродит в фантазии художника в зыбком, меняющемся виде, но за работой постепенной фиксации образов и сцен, которая несомненно происходила одновременно, уследить определенно не можем.

С 1859 г., как мы уже говорили, резко падают сведения Дневника о работе; за весь год два упоминания (28 мая и 10 октября), оба говорят глухо только о желании писать, причем интересно, что вторая запись: «Начать бы сегодня «Казака» как будто дает повод предполагать, что Толстой имел в виду еще какое-то новое начало повести. Если это так, то намек очень важен. До сих пор мы не видали в материале никаких следов теперешней завязки — отъезда из Москвы и дорожных настроений героя, так необходимых для его характеристики.

Надо прибавить, что в следующем, 1860 г., заграничный Дневник под 25 и 28 окт. (нов. ст.) глухо говорит о какой-то работе, к которой принуждает себя Толстой (горевавший тогда о только-что умершем на его руках брате Николае Николаевиче) и дело идет именно о начале этой работы, о первых двух-трех ее главах. Названия вещи не дано, и следует решить, идет ли речь о «Казаках», над которыми он несомненно работал за границей (есть сцена, датированная 1 сентября), или о повести «Тихон и Маланья», для которой он в августе искал форму (см. т. 48). Мы склонны думать, что подразумеваются «Казаки», ибо только к ним подходит запись 18 окт.: «Одно средство жить — работать. Чтобы работать, надо любить работу. Чтобы любить работу, надо, чтобы работа была увлекательна. Чтобы она была увлекательна, надо, чтобы она была до половины сделана хорошо». Эти черты неуместны в применении к совершенно свежему, еще не оформленному замыслу «Тихона и Маланьи».

Весь рукописный материал, имеющийся у нас по этому новому началу, сводится к нескольким конспектам (правый столбец конспекта 5, конспекты 6 и 7), к варианту № 11 и к дошедшим копиям (важна копия № 7). Он не легко размещается хронологически, но особенность его та, что везде, где повесть начата с отъезда, герой носит уже имя Оленин, а не Ржавский. Так как в продолжении повести (А), писанном, как мы считаем, 9 мая 1858 г., он еще зовется Ржавским, а в другом продолжении (Б), датированном 1 сент. 1860 г., он уже Оленин, то можно установить, что начальные главы об отъезде и все конспекты, включающие отъезд, создались в промежуток от осени 1858 до осени 1860 г. Эти главы несколько раз переделывались и обрабатывались; напр., первоначальная редакция 1 главы (сохранившаяся лишь в копии № 7) была значительно короче и бледнее; в ней не было ни картины ночной Москвы, ни разговоров у Шевалье. Из последующих переработок важна та, которую дает вариант № 11, по ясным, теперь исчезнувшим отголоскам сердечной истории автора с соседкой Валер. Влад. Арсеньевой, происходившей главным образом летом 1856 г. Самую же мысль ввести в повесть сцену отъезда героя из Москвы с интимными разговорами друзей мы считаем возникшей в связи с одним биографическим фактом.

Во второй половине 1850-х гг. Толстой одно время близко сошелся с Бор. Никол. Чичериным; они были на ты и усердно переписывались (переписка частью сохранилась). В 1858 г. с января по апрель Дневник Толстого полон обильными указаниями на их постоянные свидания, разговоры и на впечатления Толстого от незаурядной личности Чичерина. Оговариваясь не раз, что у Чичерина слишком холодный, отвлеченный ум и этим он иногда даже его отталкивает, Толстой всё же не только высоко ценил его, но был с ним тогда на вполне дружеской ноге. Влечение было взаимное, хотя со стороны Чичерина более сильное; они откровенно делились и внутренней интимной жизнью. Чичерин признавался ему в своей любви к нему (и Толстой «был горд этим»), делал ему личные конфиденции о своих сердечных делах. Толстой в свою очередь рассказывал Чичерину — «про свое раскаяние и безнадежность». Словом, когда Толстой вскоре несколько разочаровался в нем, то с горечью записал в Дневнике, что «лил в него все накипевшие чувства, — через него скорее».

При таком общем тоне их отношений в эту пору, Толстой невольно должен был запомнить впечатление от двух моментов своего общения с Чичериным в этом году, оба раза при схожей обстановке, и он отметил их оба в своем Дневнике: Чичерин вместе с несколькими знакомыми дважды провел с Толстым веселую ночь накануне его отъезда в Ясную поляну. Первый раз это было около 15 февраля, и проводы происходили как раз у Шевалье, где Толстой «пол ночи славно говорил с ним», другой раз — 8 апреля — Толстой с ним же был у Самарина на отъезде. Мы думаем, что самая мысль включить в «Казаков» сцену отъезда с проводами у Шевалье до утра в дружеской беседе возникла у автора именно на почве этих отношений и фактов.

К концу 1850-х гг., казалось, можно было бы считать, что все главные творческие искания закончены, и работа движется в определенном русле. К этому времени (или немного позже) мы относим появление конспекта № 7, где хотя в двух словах, но отчетливо намечен ход действия, очень близкий к теперешнему и с точно такой же развязкой. Вот конец конспекта: «Убийство (т. е. абрека). Письмо. Вечеринка. Абреки. Она прогоняет». Стоит вставить сюда легко подразумеваемые слова о ране молодого казака, и конспект прекрасно подойдет к повести, как мы знаем ее сейчас. Но вот одновременно с этим конспектом и даже, вероятно, позже его, возникают конспекты 8 и 9, которые представляют собою совершенно новую вспышку фантазии с уклоном в сторону сильной романтизации замысла. По этому материалу Оленина (он зовется уже так) приходится представлять себе не скромным юнкером, а блестящим офицером с большими связями в местном центре, Тифлисе; его посылают после экспедиции курьером к главнокомандующему, в Тифлисе он, очевидно, близко принят у наместника кн. Воронцова; мало того, он в тайной связи с кн. Воронцовой;[90] она его любит, но он отвращается от нее, как и от всего светского круга, и ищет удовлетворения в природе и первобытности, Отсюда его уединение в станичной жизни и чувство к Марьяне, жене Урвана (возвращение к ситуации 1853 г.). Соперничество с мужем разрешено добровольной уступкой со стороны последнего («владай ею») и его бегством; роман с казачкой, прерванный походом, поездкой Оленина в Тифлис и свиданием с Воронцовой, возобновлен с его возвращением в станицу. Сопротивление Марьяны преодолено, она полюбила Оленина, и они сошлись. Он серьезно готовится к свадьбе, выходит для этого в отставку, Марьяна перешла в православие; они счастливы. Тут неожиданное возвращение Урвана катастрофически создает поворот в душе Марьяны; она бросается мужу в ноги, боится, что Оленин выдаст его; казак скрывается, но скоро захвачен; хлопоты Оленина о помиловании опоздали, и совершается казнь. Раскаяние Марьяны заставляет ее убить Оленина при первой его попытке увидаться, и она выдает себя властям. Впрочем, конец выражен так, что допускает другое толкование: Оленин убит не ею, а влюбленным в нее солдатом, молчаливым свидетелем всего романа, и Марьяна лишь приняла вину на себя. На это наводит слово «солдат», на котором обрывается конспект, в связи с ролью солдата в варианте 11 (1857 г.).

Эта неожиданная вспышка творчества погасла без дальнейших последствий, но ясно, что, пойди автор по этому направлению, мы имели бы в «Казаках» произведение совершенно иного духа и характера, быть может внешне более эффектное и сложное, но лишенное той простоты, естественности и цельности, которые сейчас составляют его главную силу. Толстой быстро отвернулся от поманившего его блестящего видения, но в истории создания «Казаков» важен этот момент, вскрывающий сложные, извилистые пути творчества.

Нам остается рассмотреть сохранившиеся писарские копии. Напомним прежде всего, что очень ранних копий мы не имеем, да их и не могло быть, ибо, как мы видели, повесть писалась отдельными кусками, в разбивку, с перерывами и очень долго не имела твердо установленного стержня, переходя от одного плана к другому; почти каждый приступ работы сопровождается появлением новой завязки действия, обыкновенно покинутой после нескольких вступительных страниц. Черед для копий наступил лишь через пять лет после замысла, когда работа 1853 г. была прочно положена в основу и стала обрастать переделками и продолжением. Из девяти дошедших до нас (частичных) копий мы относим первые четыре к 1858—1859 гг. Остальные пять возникли еще позже: оригиналы их по большей части утрачены; изучение же копий (см. их описания) показывает, что почти все они, кроме особняком стоящей 5, были сделаны скорее всего на последнем году работы, т. е. в 1862 г. К началу этого года относится получение Толстым крупного аванса из «Русского вестника» с обязательством дать журналу до 1 января «Кавказский роман». Этот внешний стимул побудил двинуть работу более живо; особенно же напряженно пошла она осенью, после перерыва, вызванного сватовством и свадьбой Толстого, когда до условленного срока оставалось уже мало времени. Вероятно, в последние три месяца 1862 г. появились копии 7, 8 и 9, а также, разумеется, окончательная 10, отосланная в журнал и там исчезнувшая. Спешность работы была большая; тотчас из-под рук переписчика копия, еще не законченная, а в отдельных листах, поступала к автору, покрывалась поправками и подчас не перебелялась вновь, а прямо вставлялась в листы нового изготовлявшегося списка. Только так объясняется дефектность двух последних копий и двойная, даже тройная нумерация листов в них. В этих непрерывно следовавших одна за другой копиях окончательно вырабатывались детали повести, и устанавливался ее текст. Подробное изучение этих копий одно могло бы дать материал для особого этюда (здесь важны и более ранние списки, как копия 1, особенно ее третий отрывок, и две последние копии 8 и 9), но, повторяем, мы не пишем полной истории «Казаков», а предлагаем первую попытку разобраться в сложном и обильном материале.