Валериан Скворцов - Каникулы вне закона

• Название: Каникулы вне закона
• Автор: Валериан Скворцов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Аппарат Ефима стоял на автоответчике. Шлайн попросил "после сигнала оставить послание". Он уехал из Москвы. Если бы нет, говорилось - "оставить сообщение".

- Все прекрасно в этом прекраснейшем из миров, - сказал я кассиру. Спасибо, ваше денежное степенство... Дома телефон молчит. Даже ночью. Жена ушла к другому. Или с другим и не снимает трубку.

- Обзаведетесь новой, невест навалом, - утешил вежливый философ и спросил вдогон: - А ваши деньги?

Я помахал рукой. Мол, жизнь и так практически не сложилась, незачем опошлять её закат беспокойством о презренном металле.

Спускаясь в вестибюль гостиницы я опять соблазнился, опробовал на витражной рамке, сквозь которую нещадно дуло, угловой барашек. Скручивался легко. И боком в проем витража я бы прошел. Вниз лететь метра два, при этом в снежную кучу, собранную как раз внизу.

Вызванный лифт привез растерзанного здоровяка с невероятной пестроты бутылкой итальянского шампанского. Галстук с резиновой удавкой торчал из кармана сорочки.

- Вы её не видели? Где она? Разве не с вами? - спросил он.

- Нет, - сказал я. - Это уже первый этаж. Я никого не видел...

- А моих ботинок?

Обувки на нем действительно не имелось.

- И пиджака тоже, - сказал я.

- Блин и твою мать, блин и твою мать... Тогда пусть отдаст кошелек и документы! Скажи ей, чтобы отдала... тут же! Так и передай, понял! Дрянь какая... Путается со всяким дерьмом... Позорит при всех! Передай мой приказ: немедленно ко мне... А твою поганую рожу я видеть не могу!

Я сделал шажок в сторону, и вслед за кулачищем, нацеленным мне в челюсть, ревнивец вылетел в вестибюль из кабины. Падая, он не порезался об осколки своей бутылки, и я с чистой совестью вдавил кнопку "8". Лифт оказался немецким, шел бесшумно и плавно. Оставалось предвкушать неторопливый душ и глубокий сон.

- Вам ничего не нужно в номер? - спросила дежурная, в столик которой я уперся, выйдя из лифта. - Если понадобится, скажите. Я не сплю долго. Так что пожалуйста...

- Нет, спасибо... Знаете, один... переутомившийся человек гоняет лифт в поисках документов, денег и жены, своей, конечно. Он не в себе, мне кажется, - продал я бродячего скандалиста от обиды за незаслуженное покушение. - С ним ничего не случится?

Дежурная встала из-за столика и подергала висячий замок на финском холодильнике со стеклянной дверцей, за которой стояли бутылки с водкой, коньяком и пивом.

- С пьяницами ничего не случается, - объявила она назидательно. - И никогда! Вчера степняки с элеватора свадьбу играли в ресторане... никак не угомонятся, бродят по номерам друг к дружке... Допивают. А вы не из этих, хлеботорговцев? Какой-то и к вам пришел, с бутылкой, сидит, ждет, глаза, наверное, уже налил... Вы уж извините. Они ведь слов не понимают... Я и не останавливала.

- Смотрите-ка, - сказал я вяло. - И давно дожидается?

Она пожала плечами. Что же, не знает, что номер выдан администрацией полтора часа назад?

Засада?

Поддержка? Ну, если и так, не от Шлайна, конечно.

А он-то и валялся на моей кровати, не сняв кожаного пальто, перчаток и картуза "а-ля Жириновский", примяв его затылком. Сапоги Ефим тоже не сбросил, да к тому же как был, так и натянул на свои доспехи одеяло вместе с пододеяльником. Снял он только очки, которые и покоились на его груди. Бесцветные, словно у замороженного судака, глаза моргали от света потолочного плафона, который я включил.

Внезапные появления гнездились в глубине профессионального инстинкта самосохранения Ефима Шлайна. За десяток лет работы с ним я не помнил ни одной слепой явки, то есть встречи в том месте или в то время, которое назначено агентом. В данном случае мною. Ефим обычно, как говорится, сваливался с потолка.

- Свинство это, Ефим, - сказал я.

- Промерз, знаешь ли, страшно, сначала в аэропорту, потом в такси, да и в номере... хы!

Он выдохнул, чтобы пустить пар, пара не получилось.

- Черт с ней, с постелью! Свинство втоптать меня в здешнее дерьмо без предупреждения! Вот что я хочу сказать!

Господи, воздев очки и вылезая из-под одеяла, Ефим ещё и запутался грязными сапожищами в простыне.

- Булку с сосиской будешь? - спросил он. - Сосиска венская... И коньяк я принес. Фляжку взял в аэропорту. Четыреста граммов! Я заботливый, ты ведь коньяк предпочитаешь водочке... Сильно били?

Я пожал плечами. Видит, что на ногах, чего еще? И знал ведь, что со мной вытворяли, выходит, да не вмешивался.

- Согласился? - спросил Ефим.

- А ты как думаешь?

- Молодец, Бэзил.

Господи, я радовался появлению этого подонка.

- Поганец ты, Ефим!

- Не шебуршись, знаешь ли... Я ведь тебе плачу, не ты мне... На меня не за что обижаться. Я подсунул Ибраеву твое прошлое строго дозированно.

- Только не ври, что вчера или позавчера или третьего дня! Ты сдал меня Ибраеву до моего появления в Алматы. Сдал заранее! Зачем?

Ефим осматривал приданные графину, наполненному мутной водой, стаканы на китайском подносе, который стоял на письменном столике у кровати. Чистоплюй...

Я вырвал стаканы, слил в них из фляжки, хрустнув винтовой пробкой, немного коньяку, прополоскал и выплеснул жижу с взвешенными в ней соринками на ковер. Снова наполнил под кромку. Пустую фляжку зашвырнул в корзинку для мусора.

Ефим потянулся за своим дешевым атташе-кейсом. В стародавние времена он и слова не мог сказать в гостиничном номере, не включив радиоточки или не отвернув на полную струю краны в умывальнике. Французским приборчиком VL-34, размером с портсигар, он обзавелся, наверное, после курсов по повышению квалификации. Коробочка, если в помещении имелся "жучок", реагировала на какие-то его излучения и начинала ненавязчиво верещать.

Она и заверещала.

- Номер предоставлен из резерва эм-вэ-дэ, - сказал я.

- Влиятельными друзьями, - добавил Ефим.

Он вжал фиолетовую кнопку. С этого момента, если нас слушали через микрофон или записывали на пленку, звук пропадал, запись прекращалась, а оператору "жучка" приходил сигнал "слабая батарейка". Пусть придет и поменяет на свежую...

Я перечислил Ефиму предстоящие мне контакты, но только время и места. Пароли, личности и их опознавательные признаки будут сообщаться по мере выполнения графика. Другими словами, мне предстояли абсолютно слепые явки, на которых будущий контакт зависел от доброй воли назначившего свидание: захочет - выйдет на меня, захочет - не объявится, а придет блажь пристрелить, что ж, и такое извольте кушать...

В сущности, эта информация, полученная от Ибраева, ничего нам не говорила. Завтра я ужинал в ресторане казахской кухни "Кара-Агткель", откуда затем предстояло пешком, отчего-то именно пешком, тащиться по морозу и глядя на ночь в гостиницу "Палас". Выпивать в баре, ломаться в дискотеке или трепать нервы "крэпсом" в казино - мне, видимо, ещё сообщат. Следующие сутки интенсивнее: утром в десять министерство экономики, в этом дурацком "Долларе", потом обед в два в кафе "Ностальгия" и после ужина, где мне заблагорассудится, явиться ближе к десяти вечера в ночной бар "Шале".

- Тебе предстоят смотрины, я думаю, - сказал Ефим. - Будут футболить для перепроверки на глаз и зубок от одного босса к другому, все выше и дальше. Зачем бы это?

К коньяку мы ещё не притрагивались. Я взял стакан и, разглядывая пойло, выдвинул другой вариант:

- Или по цепочке мне будут демонстрировать какую-то публику. Зачем бы?

- Почему ты у меня спрашиваешь? - ответил он.

- Ефим, давай выпьем, а пока ты будешь тянуть коньяк, подумай над ответом на мой очень серьезный вопрос. И не виляй, вопрошая, зачем я его тебе задаю... Мой вопрос следующий: почему ты не просто сдал меня Ибраеву, а сдал в рабство? У вас сговор?

- За твое успешное рабство, - ответил Ефим и заглотнул коньяк.

Шлайна обманули, частник в аэропорту подсунул водку или спирт с подслащенным растворимым кофе. Я приметил гнусноватый оттенок напитка, когда полоскал им посуду, а теперь на свет было видно наверняка.

Ефим и бровью не повел.

Я не пригубил и поставил стакан на стол.

- Отвечаю, - сказал Ефим. - Так надо. Понятно? Так надо.

- Что именно надо?

- Катиться по наклонной плоскости. До конца. Выполнять все... э-э-э... просьбы Ибраева.

- Но катиться-то предстоит не за документами, которые тебе нужны, Ефим! И неизвестно к тому же, когда кончится мое рабство, да и выпустят ли меня отсюда, даже если я сдам ясак проклятущему ордынцу полностью!

- Не твоя забота. Так надо, я сказал. Назад у тебя пути нет, Бэзил. Если бы я с самого начала рассуждал вместе с тобой, как все предположительно может сложиться здесь, ты работу не взял бы. Не взял бы? Верно?

- Сам себя спросил и сам себе ответил, - прокомментировал я и, Бог ему, частнику, судья, отхлебнул то ли водку, то ли спирт с кофе. Бедное мое сердце!

Стакан пришлось ставить на край столика, чтобы мокрое донышко не пришлось на конверт с купюрами и белорусский паспорт, выложенные Ефимом. Шлайн постоянно заставлял меня работать именно с таким документом в так называемом ближнем зарубежье. Наверное, только белорусские бумаги, которые он доставал по своим каналам, и были подлинными. Мне, таким образом, возвращалась, говоря выспренными терминами Николаса Боткина, общественная идентификация. Я снова становился "Василием Н. Шемякиным". Вполне белорусское имя.