Валериан Скворцов - Понурый Балтия-джаз

• Название: Понурый Балтия-джаз
• Автор: Валериан Скворцов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Улица оставалась пустынной. В соседней подворотне сидела кошка. Обернувшись пушистым хвостом, она выжидала результатов моих манипуляций. Выгнув жирную спинку, кошка вбежала на крыльцо и, потершись на ходу о мои брюки, шмыгнула в дом. Я мягко притворил дверь.

Сверху смотрели звезды. Крыши не было. Три лестничных пролета без перил - при этом последний был вырублен в толще стены - вели в небо. Перешагивая через щебень, железные прутья, битые кирпичи, полусгнившие доски, вонявшее прелью слежавшееся тряпье, остатки какой-то мебели, я, стараясь не шуметь, поднимался по полустертым ступеням почти четверть часа.

С третьего этажа открывался желанный пейзаж - окно туалетной комнаты музея на одной стороне улицы и таксофон под вделанным в стену пластмассовым козырьком - на другой.

Я разгреб мусор и создал нечто вроде пещеры, в которую уложил завернутые в мое прежнее пальто инструменты - винтовку, запасную обойму к ней, фотокамеру и бинокль. Мурка внесла свою лепту: хвастаясь и требуя поощрения, она, урча, положила передо мной придавленного мышонка. Я погладил шерстку выгнутой спинки, почесал охотницу за ушком.

- Ну, что, конечно, беременная? Ах, потаскушка!

Она опрокинулась и от удовольствия искупалась в пыли.

- В каком виде ты вернешься домой? - сказал я Мурке. - А за заботу спасибо, хозяюшка, но я, знаешь ли, сыт.

Она цапнула мышь лапкой, нервно дернула хвостом и ринулась вниз, исчезая из света фонарика.

Я прикинул дистанцию и решил переставить опорные сошки "Галил" ближе к цевью. Если наводить на таксофон, ствол придется слегка выдвинуть в пролом. Окно туалета в музее я доставал и изнутри.

Салфеткой - из тех, что ещё Марина принесла в Лохусалу, - я подобрал мышь и сбросил вниз.

Часы показывали половину десятого вечера. Ефим ждал моего звонка сорок минут. За полчаса, проведенные мною в доме, по улице прошли трое. Последний, сутулый мужчина в берете и зауженном пальто, выгуливал рыхлого сенбернара. Пес обнюхал крыльцо дома, из которого я наблюдал за ним, и задрал лапу на ступени.

Когда я вышел из дома и набрал номер представительства "Балтпродинвеста", трубку сняли после первого сигнала вызова. Я попросил Шлайна из отдела общественных связей и, пока дежурный соединял меня, осмотрел оконный пролом без рамы, из которого десять минут назад наводил "Галил" на этот телефон-автомат.

- Шлайн, - сказал Ефим в телефон.

- Шемякин, - ответил я в тон и неожиданно для себя услышал его смех.

- Почему ты не спрашиваешь, отчего мне смешно?

- Может быть, тебя щекочет Воинова, пока Дубровин заламывает руки назад? - предположил я.

- Я смеюсь оттого, что больше здесь делать нечего. Ушла просьба министру повернуть интересующую нас персону домой. Мой смех - горький смех.

- Ну, тогда тоже я поехал домой. Слава богу, все кончилось.

- Пожалуй... Хотя характер интересующей нас персоны непредсказуем.

Я догадался, отчего смеется Шлайн и что он хочет мне этим сказать. На их совещании Дубровин, или кто-нибудь другой помимо Дубровина, попытался повесить Ефиму лапшу на уши. Просьбу в Москву не отсылали. Нас примитивно пытались выводить из игры. И ничем не рисковали. Потому что Шлайн приехал, по их мнению, только проверять анонимку, а меня, даже если мне и удавалось ещё оставаться живым, на этом свете вообще и в этой стране в особенности формально никогда не было.

- Все хорошо, - сказал Ефим. - Все складывается благоприятно... И еще. Компакт-диск с музыкой, о котором мы говорили, тебе оставили в магазине, не забудь заглянуть. Хорошо?

- Хорошо, - сказал я. - Вообще все хорошо!

Он деланно хохотнул. Мне уже не казалось, я определенно знал, что у Шлайна сдают нервы.

Кому нужна гибель Бахметьева? По существу, никому. Или, по крайней мере на данный момент, дело выглядит таким образом.

Следующий вопрос: предатель ли Дубровин? Этот второй вопрос тянет за собой третий: если все-таки нет, то кто тогда предает его?

Все три, какими бы не связанными ни представлялись, имели один общий ответ...

На Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташева мастер-класс "Терроризм как культурный шок" вел старичок Сирилл Кленско. Говорили, будто из династии, владевшей подмосковным Клином. Кому и когда служил по своей нынешней специальности опростившийся владетельный потомок, трудно было сказать. Биографии, как и полагается специальному агенту высокого класса, он, конечно, не имел. Первое занятие князь начал с изречения. Воздел тряский от ветхости обрубок указательного пальца остальные были полностью, до косточек сожжены, судя по рубцам, кислотой и, скорее всего, под пыткой - и изрек: "Лучшие из террористов - те, кто до конца предан святому делу справедливости и мучим совестью из-за гнусностей и скверны, мучающих род человеческий". И попросил поднять руки считающих себя совестливыми, чтобы запомнить в лицо, а имеющих склонность к силовому искоренению несправедливостей - покинуть мастер-класс и больше не появляться.

Никто не шелохнулся. Про себя я решил, что сделал это из лицемерия. И до сих пор иногда думаю: действительно ли?

По-русски Кленско говорил с акцентом, предпочитал французский язык, а национальность, как штрих личностной идентификации, я думаю, некогда отбросил преднамеренно. Абсолютный агент, да ещё специалист по террору, диггер, пролезающий глубоко в подпольные структуры, должен соответствовать формуле Маяковского - быть облаком в штанах.

Агент с княжеским титулом специализировался на опасных изысканиях по наследству. Его предки, начиная с прадеда, расследовали теракты в России, Европе и Америке. Дед, жандармский генерал, приходился родственником капитану Рудневу, командиру знаменитого "Варяга". Возможно, по этой причине "прэнс Сирилл" к старости свихнулся на морской аналогии и при этом тихоокеанской. В разгромах русских при Цусиме и американцев в Перл-Харборе в двадцатом веке Кленско усматривал кальку массовых терактов века двадцать первого - абсолютная беспомощность разведывательных структур, уничтожение или захват судов, воздушных и морских, а также зданий, немыслимых в контексте гибели или попадания в трофеи, психологические шоки "масштаба Хиросимы и Чернобыля" у населения и легенда о могуществе и неуязвимости мистической личности, поражающей города, флоты и самолеты... Разумеется, следующий шаг по логике развития терроризма - биологическое нападение регионального масштаба, которое готовит мистическая личность в эти минуты, именно сейчас, пока мы рассиживаемся в аудитории.

Мэтр антитерроризма утверждал, что ни один более или менее крупный теракт в наши дни невозможен без поддержки или попустительства спецслужб. Практику институционального террора ввел Ленин, младший брат террориста с более узким мышлением. Ленин поднял террор на бюджетный уровень, то есть превратил его в отрасль государственного финансирования или, как теперь говорят в России, госзаказа, после чего индивидуальный террор или даже террор в составе банды перешел в разряд уголовных деяний. Рыба ищет где глубже, и контингент, предрасположенный устанавливать справедливость быстро и силой, ринулся на госслужбу. Почин использования террора правительственной спецслужбой был сделан.

Огосударствление терроризма в двадцать первом веке приняло уродливые формы. Сирилл Кленско выделял из них в качестве, как он говорил, наиболее перспективной ту, которая используется в группах боевиков "от фирмы Клинекс", то есть одноразового применения, по аналогии с бумажным носовым платком. Их употребляют, скажем, для устройства единственного взрыва и списывают. Марионеток-смертников вербуют по миру где придется - среди идеалистов, обездоленных, впавших в отчаяние, и только таких, кто не догадываются, какой кукловод дергает нитки, приводящие их в движение. Завербованные верят, что работают на благородную организацию и во имя святого дела, которые их командир или лидер воплощает в единственном лице "из соображений конспирации". Бал же правит фирма, наладившая выпуск салфеток "Клинекс", то есть государственная спецслужба. Это она создает миф-приманку для "разовых", манипулирует журналистами и запускает слухи.

Террорист, который "знает в лицо вождя", в наши дни представляется человеком не в своем уме. Если он сподобился узреть духовного лидера, это значит только одно - он уже абстракция, мертвец без имени и обличья.

Обвиняемые в терроризме не дают показаний, после преступления их просто не находят, даже останков. В ограниченной и строго разобщенной горстке людей каждый по отдельности и по секрету от других знает свою частичку правды, скрытой за событием. И ещё меньше таких, кто может хотя бы задним числом усмотреть в происшедшем некую последовательность. Когда "прэнс Сирилл" попытался дотянуться до таких и едва тронуть их кончиками пальцев, да еще, как он сказал, в кромешной тьме, ему просто отожгли руки.