Алексей Слаповский - Висельник

• Название: Висельник
• Автор: Алексей Слаповский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Вам лучше знать, - сказал он.

- Нет тяжкого греха, - вздохнул я. - Девиц и женщин, правда, бесчестил. По молодости. Ну, жульничал, поскольку делец, - однако в пределах, разрешенных законом и собственной душой. Вот и все.

- И велики те пределы? - допрашивал Петров уже с пристрастием, без шуток.

- Вы о законе или о душе?

- И о том, и о другом.

- Насчет законов затрудняюсь ответить, ввиду отсутствия таковых, душа же, как вы знаете, беспредельна.

Нина глядела на Александра Сергеевича и на меня чуть ли не со страхом, правда, причины страха по отношению к нему и ко мне, наверное, были разными.

- Так вот, - подытожил вдруг Петров, хотя я только начинал входить во вкус. - Лечить я вас не буду. Общаться с вами - не желаю, потому что, извините, лишней отрицательной энергии накапливать не хочу - она на других отзовется. И настоятельно, кроме этого, прошу вас с Ниной знакомства не поддерживать.

- Что ж такое! - воскликнул я, ничуть не медля. - Один вохровец недоделанный на меня с кулаками полез, другой - мент с широким кругозором с девушкой дружить не разрешает! Что за борзость такая, граждане! Не надо! Не надо меня на понт брать!

- Ты не юродствуй! - спокойно сказал Александр Сергеевич, но скулы у него заиграли по-ментовски уже, по-майорски уже они у него заиграли. - Ты не корчь из себя тут. Ты человек с образованием - не скажу интеллигент, правила хорошего тона знаешь и вполне способен сообразить, что после моих слов должен оставить мой дом. Прошу.

Я выдержал паузу. Не то чтобы раздумывал, нет, реакция на любое слово и дело у меня мгновенная, я уже знал, что скажу, но пауза мне нужна была в целях мхатовских. И сказал:

- Я уйду. Я делец, но не из тех, что трясут пузцами и гонором. Я только одно хочу спросить: вы в Христа веруете?

Нина так и вперилась в Петрова. Не знаю, обсуждался ли меж ними этот вопрос, но я ясно видел, что сейчас она жаждет положительного ответа.

- Верую, - сказал Александр Сергеевич, и не будь тут меня, Нина, возможно, захлопала бы в ладошки по-детсадовски, словно дождавшись Деда Мороза и новогоднего подарка.

Я любовался ею, я умолк; Петров нервничал. Задав важный вопрос, я погрузился в созерцание - и умалил этим свой вопрос, и оскорбительно обошелся с ответом Петрова.

- Ну так что? - поторопил меня майор.

Я по-прежнему созерцал нечто свое, внутреннее, гораздо более ценное, чем наши пустяковые беседы. Однако пришлось вернуться. Нехотя очнувшись, я продолжил:

- А раз веруете, Александр Сергеевич, почему ж гоните? Если видите что-то во мне, - говорил я с полной и абсолютной серьезностью, которой не добился бы от меня ни один психиатр, говорил я этому отставному майору с шизофреническими творческими наклонностями, - если видите что-то, то скажите и мне, потому что, вам же известно, человек сам себя подчас не знает!

- Не подчас, а всегда, - поправил меня Петров, чувствуя уже надо мной некоторую власть.

- Ну всегда. Так помогите!

- Это не болезнь у вас. А может, и болезнь. Но я такие не лечу. Поп лечит - если сами в Бога и церковь веруете. В чем сомневаюсь. Знаю одно - вы человек страшный, опасный, на все готовый.

- Позвольте! Вы это - с такой уверенностью, у меня мурашки по коже! - Я сказал это не Петрову, я обратился к Нине с этими словами, как будто именно ее просил пожалеть меня, объяснить мне, а она сидела, вжавшись в кресло, и смотрела уже не на нас, а куда-то между нами. Может, вспоминала положения научно-популярной книжки "Познай самого себя". - Если я не чую своей умственно-психической сути, то вы-то свою - чуете?! Вы - майор милиции в отставке, вы не в отделе кадров, судя по вашему цветущему виду, работали, не в детской комнате милиции, вы, я думаю, и по сусалам давали людям, а то и убивали. Отвечайте быстро и честно - убивали людей?

- Двоих, - твердо и спокойно ответил Александр Сергеевич. - Одного, правда, могли спасти. Не довезли. Далеко было. Степь. Казахстан.

- Ну, будем считать - полтора. Полтора трупа на вашей совести...

- Ты еще пошучивать будешь, сопляк! - взревел наконец отставной майор, побагровев, что сделало его еще мужественней.

- Не буду! - приложил я руки к сердцу. - Дурная привычка, в пионерлагере били за это: язык без костей. Но коли вы убивали-таки людей, то какое право вы имеете меня выпроваживать только на основании каких-то догадок, каких-то ваших шестых чувств, которые я уважаю, тем более газета "Неделя" о них пишет тоже с уважением и подробно? За что вы мне не велите, тут я подчеркнул, - дружить с Ниной, по отношению к которой у меня самые чистые намерения?

- Не надо! - сказала Нина. - Не надо никаких намерений. Я вам повода не давала.

- Да я, может, к примеру. Как он смеет, - взвился теперь уже я, - как он смеет, самопальный, видите ли, художник, посредственный поэт и бездарный струнощипатель, как он смеет вот так с ходу клеймить человека! Кому - если по-христиански - дано это право? А?

Тут уж паузу взял майор. Но паузу не мхатовскую, а истинно майорскую, натуральную, будто не было за его плечами картин, и стихов, и чтения художественной классической литературы, а были только бездумные нудные дежурства или унылые разбирательства с жульем средней руки да ловитва преступников, укравших средь бела дня у глухой бабушки утюг и бутылку водки, - а потом: прийти домой, скинуть сапожишки, взопревшие носки и мышиные штанцы - да щец похлебать, да задремать у телевизора, накрывшись газетой.

- Я не клеймлю, - молвил он наконец. - Но имею право знакомиться с кем хочу. С вами - не хочу, вот и все. И Нине не советую. По-человечески, обычно, без всякой христианской вашей демагогии. Ясно вам?

- А ведь вы даже не заметили, - не преминул я подкинуть ему, - что стоило на вас прикрикнуть, осадить вас - так вы меня моментально тыкать перестали. А то сразу: "Ты! Сопляк! Пшел вон!" Говорил он так? - спросил я Нину, прекрасно понимая, что ставлю ее в трудное положение.

- Он чувствует, - избежала Нина прямого ответа. - Он всегда чувствует, плохой человек или хороший.

- Да ты-то откуда знаешь? На слово веришь? Человек ушел, оплеванный, а через полчаса, может, старушку из-под трамвая выволок, пожертвовав собственными ногами! Ты хоть одну судьбу потом проследила?

- И не одну, а многие. С Александром Сергеевичем многие в контакте, я многих больше года знаю.

- Это хорошие. А плохие?

- И плохие есть. И все подтверждается; если Александр Сергеевич скажет - так и есть: плохой человек.

- Позвольте! - изумился я. - Но только что Александр Сергеевич, уважаемый человекознатец, отказался со мной вообще дело иметь! Я что - хуже даже этих плохих?

- Вы первый, с кем он так, - почти прошептала Нина.

- Какой-то бесплодный разговор, - поморщился Петров. - Лично я сказал все, что хотел. Ни в чем вас не обвиняю. Но такой черной дыры ни у кого в душе не чувствовал. Я даже, - усмехнулся он - показывая усмешкой, что изволит шутить, - даже побаиваюсь вас.

- Ладно, ухожу, - поднялся я. - Но - напоследок. Мои слова будут не столь загадочными, они вам даже покажутся пошлыми, бытовыми, но я много раз убеждался, что сложность мотивов - лишь в кино да в книгах, поскольку там избранные, так сказать, типы, квинтэссенции пороков и добродетелей, иначе скучно. В жизни ж вот так: Сергей Александрович, то есть, извините, заговорился, Александр Сергеевич Петров, отставной майор с умом и способностями, очень желал бы согреть свой ум и развить свои способности не в этой холостяцкой конуре, где у него, кроме чая, нет ничего - ведь нет? - а в обществе молодой, желательно красивой женщины. Он мечтает: молодая красивая женщина влюбляется в него, крепкого еще, а главное, неординарного мужчину - и выходит за него замуж. Днями он будет принимать клиентов, или писать стихи, или полотна акварелями, темперой, а то даже и маслом! - или сочинять песни, а вечером они будут обсуждать результаты его трудов или он сядет на диван читать вслух Шопенгауэра, а она, прикорнув рядышком, будет внимать и дремать - да и ему дремлется после сытного ужина, приготовленного не грубыми мужскими руками, привыкшими к шмону, тычкам в загривок и тяжелым ключам от тюремных камер, а нежными атласными ручками. Вот вам и вся ваша сложная психология, которая на самом деле сучий хвостик, как выражается один мой приятель.

Я не дал ответить вскочившему Александру Сергеевичу. Я не дал слова сказать и вскочившей Нине.

- А может, я все наврал, - сказал я. - Обида заговорила, злость, не знаю. Так ведь бывает - даже с умными людьми: обозлишься на кого-то и заорешь: ах ты, козел! - хоть и знаешь, что он вовсе не козел, а, наоборот, семейный хороший человек, но трудности у него, и здоровье шалит, и жена пилит, и любовница домогается, и в долги залез, а на чердаке в трубу он по ночам астрономию смотрит, недосыпает. Когда сложен человек, когда прост? Или всегда одновременно сложен и прост? Когда он плох, когда хорош? Или опять-таки одновременно? А? Молчите, Александр Сергеевич? - вопросил я Петрова, как раз собиравшегося что-то сказать. Но я не дал ему. - И это правильно, - напористо сказал я. - Главная милицейская заповедь, она же армейская, она же чиновничья: молчи - за умного сойдешь! Вы ж молчать не захотели, вот вам и результат!