Людмила Сурская - Оборотень или Спасение в любви.

• Название: Оборотень или Спасение в любви.
• Автор: Людмила Сурская
• Жанр: Исторические любовные романы

Сказка для женщин. Костюмированная книга. Красивая история. Красивая жизнь. Дамы не большие любительницы жёсткой фантастики и мистики, но с удовольствием будут читать это. Конец XVIII века — первая четверть XIX. Интересный период истории. По улицам бродит тень Пушкина. Ещё пахнет войной с Наполеоном. Создаются секты и тайные общества. Спорят с царём, бряцая шпагами, декабристы. Гремят балы, на которых не только танцуют, но гоняются за наследством. В моде красивые наряды, безумные драгоценности и кружева. Дерутся на дуэлях, разбираясь с честью кавалеры. Падают в обморок чувственные дамы. В мужчинах ценится не злато, а характер и поступки. А вообще-то, книга об оборотне, молодом человеке, наследовавшем с генами отца способность превращаться в добермана. Родовое проклятие. Ускорить этот мучительный процесс помогает ошейник колдуна. Это история о не простых приключениях и любви, выпавших на его долю. Но есть одна зацепка, и на это я уповаю: сердце женское непредсказуемо, а она, моя героиня, его действительно любит. О! Любовь и надежда — великое дело. Из невозможного есть только один выход и им может быть чудо, ну а его, как правило, рождает любовь.

---

— Есть хочу, спать хочу. Опять же морозит что-то, должно быть простыл. Неделю где придётся таскаюсь, без средств, крыши над головой и еды. Жизнь хуже собачьей. Помогите, если можете, Софи. Надо подумать, что делать дальше мне со своей нескладной судьбой, а сил нет. Возможно, сама судьба меня привела к вам, смилуйтесь. Во всей Москве нет человека, желающего мне сейчас помочь.

Она, придерживая на изуродованной половине лица шарф, внимательно посмотрела на него. «Молодой мужчина, что сводил с ума всю женскую половину Москвы своей красотой, безрассудством и удалью. Занимающийся только развлечениями, охотой, дуэлями и использующих женщин лишь для забавы и интересующийся в них лишь с одной серьёзной половиной, естественно, не бескорыстной — приданным. Только кто из нашего полка об этом когда думает. А вот сейчас бы я купила его, да ведь разве кто позарится, даже за бешеные деньги, на такое пугало».

— Я войду в дом и открою вон то крайнее окно. — Пообещала она. — Встаньте там.

Владимир ждал. У него не было выхода, надобно было не иметь совсем не капли ума, чтоб отказаться от предложенной ей помощи. Оттолкнуть протянутую руку, да ни за что, лишь бы она не передумала. «Мерзкая, дождливая, холодная осень». — Передёрнул он плечами. Граф чувствовал, как простудный озноб охватывает тело, уже понимая, что если Софья откажет ему, он пропал. Погрузясь в эти печальные размышления, Владимир почти паниковал. Но окно открылось и он, преодолевая ломоту во всех конечностях, забрался в него. Девушка повела его наверх, в свои комнаты. Он, боясь упасть, рухнув на стул, уронил горячую голову на руки.

— Граф, вы горите, — потрогав его лоб, забеспокоилась княжна. — Немедленно раздевайтесь и в постель. Я помогу.

Он, хватая её за руки, молил:

— Княжна, я могу где-то в уголке… Прошу прощения за беспокойство, поверьте, у меня нет выхода. Умоляю, не выдавать меня, случись мне быть без сознания.

— Насчёт этого не беспокойтесь. Ложитесь на мою постель.

— Княжна не надо… — взмолился он, напрочь отказываясь от такой услуги.

Но она мягко заметила:

— Извольте слушаться, сударь. Вы у меня в гостях. Лежите тихо. Я спущусь, принесу мёд, малину, травы. И поужинать вам.

Когда она вернулась, он с усилием ждал, глаза почти закрывались. Болезнь и усталость хозяйничали в теле, беря в оборот.

Она обеспечивала уход со всем старанием.

— Давайте приподнимайтесь. Ешьте. Не торопитесь. Потихоньку, я помогу.

— Что-то меня совсем развезло, — горячими сухими губами вяло прошептал он.

— Поправитесь. Пейте липовый чай с малиной и мёдом. — Подала она ему кружку. — Не волнуйтесь граф. Там в умывальной комнате стоит ночное ведро. Я принесла папенькины носки и горчицы, сейчас насыплю и одену на ваши ноги. Утром будет легче. Давайте укрою одеялом. Чтоб пропотеть. Спите граф.

Она заботилась о нём, как о ребёнке. За ним так никогда, никто не ухаживал и он совершенно размяк. Матушка умерла рано, а больше он таких ласковых рук не встречал на своём лице.

— Софи, да не прячьте вы ту сторону лица, привык я.

— Неправда к этому не возможно привыкнуть. Но…что ж с этим теперь делать. Я понимаю — среди нормальных людей мне не место. Хотела жизни себя лишить, но потом перегорело. Подумала грех то. Зиму переживу. Тёплого солнышка дождусь и со странниками бродячими уйду. Весной их много дорогами судьбы бредут. Буду жить их жизнью, богу молиться и милостыню просить.

— Ты глупость задумала. Не надо горячиться. Внешнее уродство оно заметнее, неужели моё, внутреннее. Горечь от моего увечья подходит к горлу. Кипит с такой силой, что вот-вот задушит меня.

— Полноте граф. Вам ли жаловаться. Вы благополучны и богаты. Спите, вам непременно надо отдохнуть. Поправитесь и расскажете, что с вами неприятного приключилось. А сейчас не стоит себя беспокоить.

— Нет сейчас, немедленно, меня разрывает всего эта муть.

— Хорошо, хорошо, только не нервничайте так. — Погладила она его по вздрагивающей руке. — Раз так надо вам поговорим. Я слушаю.

— Я не успешен и не богат, всё в прошлом. Мне, кажется, несчастнее меня нет на этой земле человека. Я всё, что осталось мне от родителей, спустил и промотал. Да и как могло быть иначе. Ведь меня никто никогда не учил, как надлежит жить. Нет, я не оправдываюсь. Бог с ним с состоянием, так уж вышло. Дело в душе. Что стало с моим сердцем, с душой. Я с малых лет рос сиротой. Батюшка погиб на дуэли. Матушка умерла при родах. Младшего брата усыновил одинокий затворник барон и вырастил его сам. По своим правилам в любви и заботе. А я попал к родственнику. Брату отца. Который сам не отличался не только хранителем семейных устоев, но и был при наличии трёх своих детей безответственным гулякой и мотом, не вылезающим из скандалов. Его жена, замученная своими детьми, ни обращала никакого внимания на меня и моё воспитание. Воспитывал кто придётся и как придётся. Мне всё время хотелось, чтоб кто-то приласкал меня к себе, погладил по голове, полюбил и пожалел. Этого не было. Наверное, жене дяди хватало возни со своими чадами, на меня сил уже не доставало. А обида росла и злость на весь мир, в котором я чужой никому не нужный, тоже. Я на своих покойных родителей и то был в обиде. Зачем родили и покинули сиротами на белом свете. Я даже на могилу их не ходил. Зная, что отец погиб на глупой дуэли, я выучился без промаху стрелять, так, чтоб убивать самому, оставаясь невредимым. И убивал без жалости, без сострадания. Мне противно, пусть и другим будет не лучше. Женщин не жалел, считая, что нужны и пригодны они с их куриными мозгами лишь для услады мужчины. Иначе, как могла матушка не захотеть жить без отца, произведя нас на свет и забыв об этом. Как могла умереть, оставив нас на чужих руках, а не жить дальше. Я знаю, Софи, что ты сейчас про меня думаешь, я чудовище. Чудовище и есть. Но это ещё не всё. Я ненавидел то наше родовое имение. Будь оно не ладно. Чтоб избавиться, продал его, а деньги легко проиграл. О чём думал? Придёт время, женюсь на богатой и буду жить кум королём. А пока гуляй. И гулял. С людьми, как правило, мне было скучно. Если водил дружбу, то непременно с отъявленными мерзавцами. И с вашим управляющим, тоже водку пил. На моих глазах собака ему шею и сломала, а мне руку перегрызла. Думаешь за что? Хотели княжной Татьяной Николаевной попользоваться. В хмельном угаре были. Но ведь эта мерзость в трезвых сидела, а спиртные пары её только подняли пеной наверх. Доберман здоровущий, как телёнок, ей помог. Налетел бог весть откуда. Это я тогда к дружку своему уехал охотиться со злости. Здесь моя задумка сорвалась, жениться на княгине Натали, вот и поехал весельем и охотой настрой свой поправить. Видишь ли, раскусили меня и подставу подсунули, а я попался. Злоба, ненависть, жажда мести, какие только могут сосуществовать во внутренностях человека, кипела во мне. Так вся эта гремучая смесь душила, что невмоготу, вот и убрался от греха подальше, чтоб здесь не убить кого и охотой отвлечься, а там, на собаку эту напоролись. Говорят, княжна с ней с тех пор не расстаётся, а про меня смолчала никому, не рассказала. А я приехал, оклемался и пытался убить на дуэли брата княжны Татьяны Алексея, за то, что он занял моё место подле Натали. Помешал опять тот же доберман княгини. Вот, смотрите, следы какие от зубов, — протянул он ей руку в знак правоты своим словам. — А раньше, до всего этого, пытался убить своего брата, чтоб забрать его деньги. Даже сказочку себе придумал, что он родился оборотнем и поэтому не повинен жить. Железное оправдание моему скотству, собаку легче пристрелить, чем человека. И всё его добро моё. Смотрю на днях, тот доберман при княжне, а брат мой Серж рядом. Меня аж повело. Весь в долгах, как в шелках и скотскими делами опоясан. А неделю назад, сжульничал в карты, поймали. Стрелял, двух ранил, а может и убил. Теперь я в бегах. Меня ловят. Не защищайте меня княжна, — предупредил он её порыв, — Всё точно. Есть преступления, есть виновный и, что самое главное, множество свидетелей. От чёрного нутра своего, тошно самому, да уж видно такая карма моя. Кругом сам виноват в своих бедах. Увидел тебя давеча, жаль, думаю, девицу, конечно, но может воспользоваться шансом, она ухватится за меня и наследство её моё. Тебе не страшно слушать меня, княжна? Прогнать не хочешь?

— Полноте себя истязать. Былого не вернёшь. Успокойтесь граф, — намочив платок, она положила на пылающий лоб. — Если б вы позарились на деньги моей семьи, вас только осталось бы пожалеть. Жить с таким чудищем как я, это несчастье.

— Поправлюсь, на Кавказ поеду. Умру, как полагается дворянину. Про честь я только слова произношу, саму её не имею, но хоть поминать будут так. Софи, прости.

— Бог простит, я помолюсь за вашу душу. Обиженных он, говорят, быстрее слышит. Спите, сударь, покойной вам ночи, — она придвинула стул к его изголовью и села рядом, поглаживая его, почти невесомой рукой по голове. Мысли его стали мешаться, речь путаться. В ушах зазвенел какой-то смутный шум, глаза невольно сомкнулись, и он упал в забытьё. Она читала молитвы и протирала его настоями из трав и уксуса. Вливала в раздвинутые ножом зубы капельки, что остались у неё в шкафчике после её горячки. Всю ночь он метался. И только под утро затих. Уснула и Софья, уронив обессиленную голову на подушку рядом с ним. Граф находился между жизнью и смертью несколько дней. Его то морозило, то кидало в жар. Софья молилась и лечила сама, как и чем могла, полагаясь на Бога и судьбу. Позвать лекаря не могла, обещала графу, что не выкажет его ни при каком случае. Но сильный молодой организм переборол и, она вздохнула с облегчением, когда он, перестав бредить и кидаться, раскрыл глаза. Его почерневшие веки дёрнулись и с усилием раскрылись, обнажив мутные от горячки зрачки. Пробуждение было тяжким и сопровождалось головокружением и ощущением тошноты. Постепенно поволока сползла, обнажая ясный взгляд и граф, приподнявшись на подушке, запёкшимися губами, спросил: