Елена Катасонова - Бабий век — сорок лет

• Название: Бабий век — сорок лет
• Автор: Елена Катасонова
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5—265—00125—5

Новая книга Елены Катасоновой состоит из романа, повести и двух рассказов. Все произведения объединены общей темой: поиск своего места в жизни. «Кому нужна Синяя птица» — роман о любви, столкновении разных образов мышления: творческого и потребительского. Повесть «Бабий век — сорок лет» продолжает тему «Птицы», повествуя о сложной жизни современной женщины-горожанки. Идея рассказов «Сказки Андерсена» и «Зверь по имени Брем»: «Мы живы, пока нам есть кого любить и о ком заботиться».

---

На аэродроме они сразу увидели Нину, однокурсницу: высокая, по-прежнему стройная, в нарядном белом костюме и белых открытых туфлях, она махала рукой, улыбаясь знакомой тихой улыбкой.

— Вещей нет, не сдавали? — спросила она, расцеловав по южному обычаю Свету и Дашу. — Тогда пошли. Георгий ждет нас в такси.

Георгий, муж Нины, положив на колени светлую шляпу, сидел в машине, застолбив ее для дорогих гостей собственным телом.

— Какая гостиница, Дарья? — Георгий вскипел, как всегда, мгновенно. — Дом пустой, все разъехались — лето! — комнаты вам готовили, как для французов!

— Почему для французов? — удивилась Света.

— Ну, для немцев, американцев, я знаю?

Через тенистый сад они вошли в дом, обжитый поколениями виноградарей, предков Георгия, где их ждал уже роскошный стол. Груши, яблоки, огромные помидоры, нежно-зеленые огурцы с рубенсовской щедростью громоздились на больших деревянных блюдах.

— Ну как, северяне? — спросила Нина. — Есть такое в Москве?

— В Москве теперь все есть, — заверила ее Даша. — Бери десятку, дуй на базар и забирай, что хочешь.

— Десятку за фрукты? — ахнул Георгий. — Бедняги… Как же вы там живете? А ну давайте за стол, и чтоб ничего после вас не осталось!

Они сели за стол, и начался пир на весь мир. Они пили красное сухое вино из деревянного бочонка с краником, ели сочное мясо с приправой из алычи, слив и еще чего-то, кисло-сладкого и невероятно вкусного, они слушали грузинские, с фантазией, тосты — Георгий каждый раз вставал и говорил долго и горячо, — на Дашу и Свету сыпались уверения в любви и преданности, призывы — снова и снова — жить здесь, в доме, не обижать и не уезжать.

— Нина, но ведь конгресс рядом с гостиницей, где всех нас расселят.

— Георгий, да мы каждый вечер будем у вас!

— Там, в гостинице, и пресс-центр, говорят, можно будет купить пленки, обменяться записями!

Последний аргумент убедил. Поздно вечером Дашу со Светой доставили по назначению — в новую, из стекла и бетона, шикарную гостиницу. Точно такая могла быть в Москве или Новосибирске, ни югом, ни Тбилиси в ней и не пахло, было очень вежливо, корректно и чисто. Нина с Георгием притихли, смутились, тем более что пропустили их неохотно, зачем-то отобрав паспорта — хорошо, что они с собой оказались, — проводив такими же холодными, как все здесь, взглядами. Дежурная по этажу тоже, кажется, была недовольна, хотя чем — непонятно, но от нее скрылись в номере. Георгий вытащил из большой сумки кувшин с вином, фрукты, лаваш, холодных цыплят и влажную зелень.

— Да ты что! — всплеснула руками Даша. — Куда нам столько?

— Ничего, съедите, — заверил авторитетно Георгий. — Знаю я эти европейские завтраки, кормился в Швеции: плавленый сырок, ломтик поджаренного хлебца, ложечка джема, кусочек масла — заседай на таком фундаменте!

И столько здорового негодования было в его словах, что расхохоталась даже и Света.

Они сидели и вспоминали Ленгоры до тех пор, пока снизу не позвонил портье.

— Товарищи, посетители у нас до одиннадцати, а уже десять минут двенадцатого!

— Вот когда чувствуешь себя ребенком: в наших гостиницах и ресторанах! — вспылил Георгий. — Даша, скажи, почему мы нигде не хозяева?

— Ладно, не будем портить встречу, — положила руку на его сжатый кулак Нина. — Пошли, завтра в десять конгресс, надо им выспаться. Девочки, в воскресенье мы едем в Мцхету.

Ну Шишковский, ну молодец, Даша сразу поняла, что это единомышленник, недаром так ждала его выступления.

Правда, начал он как-то странно:

— Вот мы собрались тут со всего Союза, а что такое фольклор, до сих пор не знаем, даже о терминах не договорились. Понятие это весьма расплывчато, куда отнести фольклор, неизвестно. К этнографии? Истории? Искусству? А может быть, к литературоведению?

Зал мгновенно навострил уши: не одни фольклористы же тут сидели, были здесь и этнографы, чистые литераторы, композиторы, искусствоведы, почти у каждого — своя теория, во всяком случае, свой взгляд на фольклор. Ждали солидного обстоятельного доклада, всех примиряющего, а тут — на тебе, с порога затевался спор.

— Так вот, фольклор, он наука или искусство? Я, впрочем, предпочитаю термин "народное творчество".

— Ага, значит, считает искусством, — кивнула Света и стала быстро записывать.

— Я как раз вернулся из экспедиции, дам вам сейчас послушать некоторые песни. А что такое народная песня, кстати? Это мы знаем? Тоже, кажется, нет. Считается: только та, что без автора. Но таких просто не бывает — автор существовал когда-то, кто-то песню выдумал! Автор или несколько авторов: иногда сочиняли вместе, по строчке. И вот она вошла в устную традицию, заигралась, запелась в семьях, на посиделках, в компаниях, пережила автора, о нем и забыли… Меняются слова — подбираются более точные, — меняется мелодия, но песня не умирает, живет… А городской романс — это фольклор или нет? Что такое наши современные песенки под гитару? Их сотни, самых разных, часто примитивных поделок, но среди сотен есть настоящие, те, что останутся…

— Светка, Свет, — ахнула Даша. — Я же это своим говорила — контрабандой, на лекции! Я еще Суханова в пример привела.

Зал шевелился и волновался. Песенки под гитару… Все, тут собравшиеся, на них сердились — как на подделку, нечто эдакое, поднародное; в этом были единодушны. И вдруг — пятая колонна в их небольшом, но сплоченном стане. Да еще кто — Шишковский! Известен всем им, любим, консерватория, откуда прибыл, вообще авторитет…

— Песни наших бардов знаете или нет? — весело шокировал высокое собрание именитый оратор. — Вы их слушайте, не гнушайтесь! Ну, например, Высоцкий… Что? Да ничего подобного, он очень разный… А теперь позвольте продемонстрировать некоторые записи.

Девушка с темной косой, короной уложенной на голове, преданно глядя на своего учителя, прошла к столу, нажала клавишу магнитофона. Ничего не скажешь, хорошие записи привез Шишковский: закликания весны, редкие теперь величальные песни, песни корительные, когда дружки жениха укоряют невесту — уводит ведь их товарища. Но что это? На пять голосов, фольклор безусловный, а слова Есенина: "Белая береза под моим окном…"

— Ну и что слова, — не выдержал кто-то в зале. — Зато мелодия народная.

— Да? — прищурился в партер Шишковский. — У мелодии, между прочим, имеется автор, выпускник фольклорного отделения нашей консерватории, будучи студентом и написал…

Зал разразился хохотом и аплодисментами: мистификация удалась полностью.

— Программа конгресса известна, — сказал в заключение очень довольный собою Шишковский, — и будет доклад о городе, в фольклорном его разрезе. Послушаем и поспорим, только сразу скажу: на мой взгляд, город не разрушает фольклора, напротив — его хранит, развивает… Впрочем, время мое истекло, и я выбрался за рамки своего сообщения…

…Света на глазах оживала. Конечно, ее, как и всех, задел и воспламенил, подтолкнул к размышлениям, спору Шишковский. Он сдвинул лавину с гор, дальше все понеслось само: конгресс превратился в дискуссию, все как проснулись. Света впитывала то новое, что пропустила за годы работы в школе, мысленно иногда возражала, но не решалась высказываться. Она вспоминала свои на эту тему идеи, в перерывах листала купленные в фойе брошюры и книги, их же штудировала вечерами в гостинице, перед сном. В воскресенье вместо Мцхеты с утра пораньше Света отправилась в центральную библиотеку, прихватив для экономии времени бутерброды: "Я страшно отстала, Даша…"

— Ниночка, я все посмотрю за двоих, — утешала обескураженную подругу Даша. — Пусть Светка делает, как ей надо, а вы, ребята, ее простите, идет?

— Идет! — грустно согласился Георгий. — Но это кто съест и кто выпьет? — и он взвесил на руке тяжелый баул.

— Мы! Мы втроем все съедим и все выпьем, — храбро сказала Даша и оказалась, как ни странно, права.

Вечером, когда вернулись они из Мцхеты, утомленные и довольные, напоенные строгой гармонией храма, чистым прозрачным воздухом, ей позвонил Андрей.

— Наконец-то! Где ты была? — загремел он так, словно находился в соседнем номере, а не в Москве. — Завтра твой доклад, а ты болтаешься по Тбилиси!

— Не доклад, выступление… В три часа… Ругай меня, хорошо? А то я боюсь.

— Я тебя уже ругаю! Нет, правда, где ты была?

— В Мцхете. Там старинный храм, знаешь, наверное?

— Да уж наверное знаю, — проворчал Андрей, и голос его таким был родным и таким обиженным, что Даше немедленно захотелось оказаться с ним рядом. — И с кем ты, интересно, ездила?

— Ой, какой ты смешной! Ты неужели ревнуешь?

— Ужасно, Даша, ужасно! Весь день просто места себе не находил! Ночью сон снился дурацкий: с кем-то ты там идешь вдали, я за вами бегу, бегу, и ни с места! Весь день звоню, а тебя все нет. В жизни, слышишь, в жизни своей никого так не ревновал! Что молчишь-то?