Елена Катасонова - Бабий век — сорок лет

• Название: Бабий век — сорок лет
• Автор: Елена Катасонова
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5—265—00125—5

Новая книга Елены Катасоновой состоит из романа, повести и двух рассказов. Все произведения объединены общей темой: поиск своего места в жизни. «Кому нужна Синяя птица» — роман о любви, столкновении разных образов мышления: творческого и потребительского. Повесть «Бабий век — сорок лет» продолжает тему «Птицы», повествуя о сложной жизни современной женщины-горожанки. Идея рассказов «Сказки Андерсена» и «Зверь по имени Брем»: «Мы живы, пока нам есть кого любить и о ком заботиться».

---

Галя, как одержимая, каждую субботу, а то и в будни уходила под землю. От Даши скрывалось все: имена, телефоны, события, места встреч. Из самолюбия, от обиды Даша не желала слушать телефонные дочкины разговоры, пыталась бороться честно, а Екатерина Ивановна, махнув рукой на все свои с честью пронесенные по жизни принципы, выспрашивала Галиных подруг, переписывала телефоны из внучкиных записных книжек, подслушивала разговоры. От нее-то и узнала Даша про трагедию в "Киселях". Узнала, ужаснулась, разрыдалась, прижала к себе вырывающуюся, резкую Галю.

— Галя, Галочка, я боюсь! Это так страшно, нелепо! Гибнут и в мирное время, но гибнут за дело, спасая детей из огня…

— Утонуть можно в ванной, — рявкнула в ответ Галя. — У Петькиной могилы ребята сыграли на его гитаре, спели его любимые песни: "Так лучше, чем от водки и от простуд…"

С такой гордостью она это сказала, жестокая, глупая девочка.

— Сыграли на гитаре, говоришь? Вот мать-то была рада, — не удержалась от горькой иронии Даша.

На том и кончился разговор.

Что делать? Господи, что же делать? Куда пойти и сказать: "Помогите мне! Я не знаю, как быть, ведь я не психолог, а просто мать — единственный раз в жизни! Помогите же, вы должны…" Глупости, никто тебе ничего не должен, ты мать, значит, все — сама. Но как же все-таки быть? Не пускать? А как? Плакать, умолять, драться? Но разве эта триада педагогична, умна? Не педагогична и не умна. А может, делать вид, что спокойна, не перечить, так скорее пройдет — в этом возрасте, говорят, у всех у них страшный дух противоречия, потребность самоутвердиться каким угодно способом. А если Галя тоже погибнет? При одной только мысли жизнь — сразу бессмысленна, не нужна она тогда, жизнь.

— Он спустился один, понимаешь, один! — доказывает матери Галя. — Пошел догонять группу без карты. Я не дура — идти одна! И "Кисели" знаю, как нашу комнату, с закрытыми глазами пройду…

— Ты сама говорила, что образуются новые ходы, — слабо возражает Даша. — А эта ваша легенда про туманную даму — помнишь, рассказывала? — как появится — будет обвал… Значит, обвалы бывают?

Но где Даше спорить с Галей! Ворох аргументов глушит ее жалкий лепет, летят на усталую голову геологические термины и пещерный жаргон, имена неведомых Даше авторитетов, примеры, достойные подражания, длинные запутанные истории — жуткие, но со счастливым концом. Да и голосовые связки в молодости покрепче.

Потом Галя фыркает и уходит: некогда ей слушать всякую чепуху!

Ее группу водит Нафт, это ясно. Но ходит она и с другими, друзей-пещерников тьма-тьмущая. Надежды, что однажды Галя вдруг не пойдет, нет никакой, но каждый раз Даша сражается: уговаривает, грозит, подкупает, взывает. Потом они опустошенно сидят вдвоем с Екатериной Ивановной и ждут возвращения Гали: "Хоть бы живая, господи, хоть бы живая…" А Галя приходит поздно — уже после "Времени", после старого, по четвертой программе, фильма, — Даша от тоски смотрит теперь все подряд. Галя приходит так поздно, что нет сил ни ругать ее, ни радоваться, что пришла, вообще ни на что нет сил. И Андрей как назло все не возвращается с трассы: неделя превратилась в месяц. Он, конечно, звонит, сочувствует, утешает и дает советы, он пытается даже поговорить с Галей.

— Галя, ты же не даешь маме работать!

— Почему? — искренне изумляется Галя. — Меня ведь нет дома, как я могу мешать?

Даша услышала эти слова и засмеялась сквозь слезы.

13

— Даша, послушай, бороться, поверь, бесполезно. Увлечение настоящее, серьезное — говорила с ней без тебя. Я сказала: "Что ты делаешь с матерью? Посмотри на нее — она вся извелась". А Галка сразу — как ежик: "А я, тетя Света, что, виновата? Ничего со мной не случится!" И все. От походов она не откажется, это ясно. В молодости все эгоисты, что-то придумывают свое, пробуют то и другое, иначе как бы развивалось общество? Знаешь что? Легализуй ты ее пещерников, введи их в дом.

— Да они давно уже в доме!

Они действительно давно в доме — вдруг повалили валом, не только Нафт, все остальные. Спорят, шумят, гоняют чаи. При появлении Даши растворяются, быстро и молча, пряча глаза, уходят: не желают общаться со старшими. Хорошо, что не умеют говорить тихо, и Екатерина Ивановна из соседней комнаты все слышит.

— Спорят, Даша, о картах, о переходах и лазах, готовятся вроде двинуть на Кавказ, но это уж летом. — Екатерина Ивановна вполне овладела внучкиной лексикой.

— На Кавказ! — ахает Даша. — Так там же горы!

— Ну да, горы, а в горах пещеры. Тот парень, что нашел Новоафонские, не дает нашей Галке покоя: тоже хочется что-нибудь отыскать. А уж чаю-то пьют — ведрами!

Чай — это заслуга Даши. Однажды пришла усталая и голодная, а дома пусто: все вымели, подчистую. Тогда и поговорила с Галей.

— Галя, я не жадная, ты знаешь, но мне (знаешь ведь!) некогда, а бабушка у нас старенькая. Запомни: все для своих гостей покупаешь сама, хлеб — в особенности. И все для походов, договорились?

Галя, как ни странно, сразу согласилась и — тем более странно — ни разу не подвела. И вообще стало немного спокойней: теперь Даша видит, с кем ходит Галя, у опасности есть теперь лица и голоса, и они страха пока не внушают.

— Ты все-таки сходи в школу, посоветуйся с классной, — говорит Екатерина Ивановна, и Даша идет.

Вера Дмитриевна слушает с привычной усталостью. Да-да, молодежь разбилась на какие-то свои объединения, от комсомола, от школы оторваны.

— Скажите спасибо, что она просто ходит в походы.

— А что еще может быть? — пугается Даша.

— Есть разные группы… — неопределенно отвечает Вера Дмитриевна. — Например, пацифисты…

— Кто?

— Мы тоже знаем немного: нам, взрослым, ребята не доверяют. Спросите лучше у Гали…

И так далее, и в таком же роде. Нарушен контакт с матерью? У них у всех он сейчас нарушен, в неполных семьях особенно, а впрочем, и в полных тоже. Может, обратиться к отцу? Пусть возьмет дочку — на неделю, на две, иногда такие перемены полезны: поживет у отца — оценит родной дом. При всей своей замотанности Вера Дмитриевна дает совет дельный, только современных отцов, кажется, знает плохо. Даша безнадежно машет рукой, и классная, понимающе кивнув, предлагает:

— Хотите, ему позвонят из школы? Хотите, мы сами поговорим?

— Спасибо, Вера Дмитриевна, не надо, большое спасибо. Извините, что отняла столько времени.

— Ну что вы, в случае чего звоните, вот мой телефон, домашний, вообще-то я не даю, но вы звоните…

Даша вышла из школы совершенно обескураженной. Какие еще пацифисты? Что за группы кроме пещерных собираются на Курском вокзале? Может, в самом деле позвонить Вадиму? Нет, бесполезно. У Вадима до смешного все связано с его собственными делами и ощущениями. Любил Дашу — был отцом Гале, ушел от Даши и забыл про дочь, хотел вернуться — готов был стать отцом снова, теперь женился и отрекся от Гали вторично: не звонил уже месяца два. Знает ведь, что вот-вот каникулы, неужели не интересно, куда поедет дочь, где проведет лето? Нет, не интересно, живет-поживает, и ведь детей во второй семье пока нет…

А дома новость: "все" на неделю уходят в Старицу.

Галя сидит в кресле, независимо качая ногой в маленьком красном тапочке, детский голос изо всех сил старается быть и небрежным, и твердым.

— В какую Старицу? Кто — все?

Даша устало опускается на стул. Хотела расспросить о группах — что за пацифисты такие в мирное время, что вкладывают подростки в это понятие? — но, как всегда, у дочки для нее припасено что-то новое, требующее немедленного, мгновенного переключения.

— Старица — это село такое, на Волге, — протяжно объясняет Галя, кто-то, наверное, появился новый в компании, с такой вот манерой тянуть слова. — Там есть брошенная изба, с печкой. Будем там жить и ходить в пещеры.

— Как, целую неделю? — Такого еще не бывало.

— А что? Все идут. И еще мне нужны деньги.

— Но это невозможно, Галя. Тебе только шестнадцать…

— Ну и что?

— Нельзя ночевать не дома…

— Опять ты какие-то гадости!

— Это не гадости. Это жизнь…

О ночевках вне дома было уже говорено, о "гадостях" — тоже. Но то были ночевки в пещерах, в походе, что, в общем, естественно, да и спят в пещерах в спальниках, не раздеваясь. А тут — в каком-то доме, подумать только! Галя уйдет все равно, не остановишь ее, не удержишь. Она ведь не просит у матери разрешения, она ставит в известность, и то потому, что нужны деньги, потому что уходит далеко и надолго. Только поэтому.

Оцепенело, опустошенно смотрит Даша в окно. Там, за окном, буйствует лето, все цветет и благоухает. Природа новой надеждой (обманной, мы знаем!) входит нам в сердце. Знаем, но все равно поддаемся. А юные подпадают под ее чары впервые, для них-то, если по-настоящему, и предназначен чудесный обман. И в этом новом, остром ощущении жизни, в домике у Волги — ее Галя. Будут трещать дрова в лечи, запахнет душистой смолой и сухим деревом, тепло разольется по телу, будет густеть голубой, сиреневый, фиолетовый воздух, тревога войдет в юную кровь… А рядом — какой-то Нафт.