Макс Пикар - МИР ТИШИНЫ

• Название: МИР ТИШИНЫ
• Автор: Макс Пикар
• Жанр: Философия

В своей книге Макс Пикар (Max Picard), автор "Бегства от Бога", повествует о целебной силе Тишины - силе ненавязчивых, тихих вещей, способной вновь собрать воедино разрушенный мир; способной заполнить собою вульгарный мир шума и отчаяния и возвратить ему утраченные любовь и веру. В сегодняшнем мире - мире, лишённом тишины - человек уже не может восстановить свои силы, его единственной целью осталось одно только развитие. В мире без тишины он утратил ощущение радости, ибо ощущение это во всей своей глубине доступно лишь на родных просторах тишины. 

Вышедшая в 1919 году одна из ранних книг Пикара "Последний человек" произвела неизгладимое впечатление на его друга Райнера Рильке, и тот часто затем возвращался к ней. С тех пор по всей Европе за Пикаром закрепилась репутация человека, со всей решимостью посвятившего свою жизнь и мысль вере. Он - поэт, направивший свой дар на поиски причин прискорбного состояния, в котором пребывает наш мир сегодня, с тем, чтобы вселить в нас надежду.  

---

Когда на лице отсутствует тишина, лицо в прямом смысле отгораживается, отрывается от природы, становится самостоятельным, так же как город более самостоятелен и более обращён в себя, чем природа.

На таком лице уже не появляется ландшафт, но человек всё же может порой быть связанным с природой и иметь некоторое внутреннее понимание её. На этом лице по-прежнему отсутствует ландшафт, но вместо это оно чрезмерно наполнено "направленностью внутрь". Или, иными словами, нет той тишины и ландшафта, которые могли бы прикрыть "направленность внутрь".  

Сегодня на лице не найти больше ни моря, ни гор. Лицо теперь не гостеприимно для них, оно гонит их прочь. Нет на лице им места. Оно столь заострено, что кажется, внешний мир отряхнули и опрокинули с лица его заострённостью. Деревья срубили с лица, горы снесли, а моря осушили - и на обширном пустыре лица возвели огромный город. ("Человеческое лицо", Пикар) 

ЖИВОТНЫЕ И ТИШИНА

Сущность человека нагляднее в его словах, нежели в его  внешнем облике. "Говори, чтобы я мог тебя видеть!" - сказал Сократ.

Напротив сущность зверей со всей полнотой выражена в их внешнем обличье, ибо зверь таков, каким он выглядит, и он просто обязан быть таким. Человек же может быть таким, как он выглядит, но не обязан, ибо способен вознестись над собственным обликом посредством дара речи: он может быть большим, чем то, к чему его принуждает внешность (См. главу "человеческое лицо и тишина", 2). Человека поясняет слово, тогда как зверя - безмолвие его обличья.

В этом заключено совершенство животных - в отличие от человека их бытие и наличность, внутреннее и внешнее, сущность и обличие не расходятся между собой. В этой согласованности заложена основа животной невинности.

"Внутренней природе человека уделялось столь много времени, что его "поверхность" (облик) оказалась  обделена вниманием" - сказал Гёте. Сама пёстрая окраска некоторых животных представляется попыткой вырваться из безмолвия при помощи яркого цвета. Тишина, не сумевшая взрастить язык, приняла образ ярчайшего цвета. 

Если Платон был прав, утверждая, что звери произошли от  человека ("Тимей"), для того, чтобы он, человек, мог появиться сам - если это так, тогда вместе с животным в человеке из него была исторгнута плотная тишина природы с тем, чтобы у слова появилось достаточно места быть словом.

Но животные остаются рядом с человеком, и вместе с ними - скрытая в них плотная тишина.

В стародавние времена животные для человека были важнее, чем сейчас. Тишина животных утяжеляла и замедляла человеческую речь и движения. Животные тянут лямку тишину от имени человека. Они тянут на своих спинах не только навьюченную поклажу, но также и тяжесть тишины.   

Животные - это создания, проводящие тишину через мир человека и языка и укладывающие её перед ним. Многое из того, что разметал человек, тишина животных возвращает обратно в состояние покоя. Животные тянутся через мир подобно каравану тишины.

Животные суть образы тишины. Они в большей мере эти зверо-образы, чем животные. Так же, как звёздные образы всматриваются в тишину небес, так и зверо-образы пристально изучают тишину земли.

Целый мир - мир природы и мир животных - заполнен тишиной. Природа и животные словно протуберанцы тишины. Тишина природы и животных не была бы столь величественной и благородной, если бы она была всего лишь неудачей материализации языка. Тишину вручили природе и животным для её же блага.

Безмолвие животных отлично от безмолвия людей. Безмолвие людей чисто и ясно, поскольку оно стоит перед лицом слова, каждый раз выпуская его на свободу и тут же получая его обратно. Это расслабленная тишина, затронутая словом и его же затрагивающая.

Тишина в людях напоминает полярную ночь северных стран, залитую дневным светом.

Безмолвие животных тяжеловесно. Словно каменная глыба. Животные ступают по каменным глыбам, стремясь оторваться, но они навечно прикованы к ним.

Тишина изолирована в животных, а это значит, что они одиноки.

Она словно физически ощутима. Она рвётся наружу из животного, но животные закрепощены не только из-за того, что они бессловесны, но также потому, что закрепощена сама тишина: это твёрдая, загустевшая тишина.  

Конечно - ворон каркает, собака лает, а лев рычит. Но голоса животных суть лишь узкие просветы в тишине. Кажется, что животные стремятся прорваться сквозь тишину всей массой своего тела.

"Сегодня собака лает так же, как и в момент Сотворения", сказал Якоб Гримм. По этой причине собачий лай столь отчаян - ибо от начала времён до наших дней  он тщится разорвать тишину, и сама попытка сокрушить тишину сотворения всегда занимает человека.

Голоса птиц вовсе не так отчаянны, как голоса животных. Переливы их трелей, выстреливаемые в тишину словно мячики, напоминают  скорее игру, и, кажется, что их песни возвращаются к ним, стоит им вернуться обратно с поверхности тишины.

ВРЕМЯ И ТИШИНА

 Время развеяно в тишине.

Бесшумно движется один день за другим. Каждый день остаётся незамеченным, словно Бог только что спустил его из Собственного покоя.

Бесшумно движутся дни в течение года. Движутся они в ритме тишины: хотя день и преисполнен шума, но начало его всегда остаётся бесшумным.

Один день день связан с другим не столько равной мерой часов, которая каждый день одна и та же, сколько равной мерой тишины, в которой зарождается всякий новый день.

Времена года бесшумно сменяют друг друга один за одним.

Весна приходит не из зимы - она приходит из той же тишины, из которой пришла зима, а также и лето, и осень. 

Однажды весенним утром вишня вдруг покрывается цветом. Кажется, что белые цветки не распустились на ветках, но словно осыпали их из сита тишины. Не было слышно ни звука;  мягко спускались они в тишине и именно тишина окрасила их в белый цвет.

 На ветках пели свои песни птицы. И было это так, словно тишина отряхнула с себя последние звуки. Птичья трель подобна подхваченным нотам тишины.

Вдруг на деревьях появляется зелень. Когда одно зелёное дерево стоит рядом с другим зелёным деревом, создаётся впечатление, что зелень перешла с одного дерева на другое, подобно тому, как во время разговора одно слово переходит к другому.

Весна является внезапно: человек всматривается в даль, словно в надежде увидеть предвестника весны, принёсшего её в тишину. Весной человеческие глаза вглядываются в даль.

Сущность весны так смиренна, что что ей нет необходимости проламываться сквозь стены времени и шума. Она просто просачивается через щели времени и вот она тут.      

Дети, резвящиеся на площадке, первыми проникают сквозь эти щели. Ещё до начала цветения появляются они со своими мячами в воздухе и стеклянными шариками на земле.

И являются они не из родительского дома, но прямо из этих щелей - вместе с весной. Они подкидывают мячи высоко вверх; они громко кричат, эти первые предвестники весны, указывая путь всему остальному, идущему вслед за весной.

За вешними звуками стоит тишина времени. От неё отскакивают детские мячи, подобно тому, как они отскакивают от стен домов.

Цветы на деревьях становятся воздушными, словно в попытке осесть в тишине незаметно для неё самой, чтобы перенестись в вечно движущемся круговороте времён года в следующую весну, подобно тому, как птицы, сидя на кораблях, продолжают своё собственное странствие.

Затем совершенно незаметно приходит лето.

Воздух горяч от стремительности его вторжения. Словно бросившись из укрытия, вещи лета внезапно объявляются во всей своей полноте. Но никто не слышал, как лето пришло. Оно тоже наступило в тишине. Укрытие, затаившее в себе всю полноту лета, врывается в тишину. Никто не слышал и звука, когда время с глухим ударом обрушило на землю лето. Всё свершилось бесшумно.

Но с приходом лета всё тут же начинает голосить: звериные голоса становятся громче, люди бросаются словами словно мячами; из садов и таверн сыпятся голоса так, словно внутри им уже слишком тесно. Звуки лета празднуют победу над тишиной.

Отныне тишина скрывается в лесу. Лес подобен зелёному туннелю, ведущему из летнего шума в тишину. И так же, как одним видится свет в конце туннеля, так и лесной олень словно вспышками света озаряет собой тишину.

Отныне тишина затаилась, но в любой миг она способна выйти наружу и покрыть всё собою. В жаркий летний полдень всеобъемлющая тишина поглощает всякий летний звук.  В такие мгновения кажется, что лето замирает в тихом спокойствии.  Замирает так, словно уже никогда больше не придёт движение. Его образ как будто оттесняется в воздухе с тем, чтобы пребывать в нём в подвешенном состоянии.