Юрий Покальчук - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Юрий Покальчук
• Издательство: "Известия"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

---

Было около половины девятого. Достал сигарету, покурил и начал думать, что же делать. Снова все было как всегда. Пока удираешь с уроков, прячешься — интересно и как будто даже что-то нужно, а вот как посидишь в одиночестве час — и уже жалеешь, что не пошел в школу. Но если уж не пошел, так не пошел. И я хоть и в этот раз тоже пожалел, но спешить на какой-то там урок не стал. Потому что не могу же я войти в класс на переменке. Все знают, что меня не было, и сразу заметят, и начнут смотреть да еще спрашивать. А я не могу, когда все сразу на меня смотрят. Особенно девочки. И это совсем не потому, что я маленького роста (я тогда в классе меньше всех был, это я тут чего-то прыгнул вверх), а только когда все на меня смотрят, у меня такое ощущение, будто я голый или что-то в этом духе. Потому я, бывало, опоздав вот так, уже не иду в школу совсем, потому что надо при всех заходить в класс, а я не могу, и точка. А на следующий день опять опоздаю. Тогда уж мне вообще неудобно идти, надо же как-то объяснить, почему не был. А что скажешь — болел? Два дня больной, и справки нет — сразу видно: вранье. Вот я и не иду целую неделю. Восьмой класс у меня вообще был чемпионским по части прогулов. Однажды я не ходил в школу целый месяц. Это еще в начале года. Тогда мне здорово попало — скандал был страшный, но обошлось, и хоть действительно не собирался больше пропускать, но снова пропускал, а там уж пошло.

Я выбрался из нашего дома и двинулся по городу. Солнце уже пригревало в полную силу, и мне пришло в голову искупаться в речке, но одному было неинтересно, и я направился в школу к Мишке. Его школа находилась в самом центре. Я пришел, подождал немного, пока начался перерыв, а тогда подлез под окно и окликнул: «Ми-ха...» Кто-то выглянул из окна — оно было открыто, и я сказал, чтоб позвали Мишку. Мишка высунул свою веснушчатую физиономию и сразу исчез, ничего не сказав, а еще через секунду снова появился в окне с портфелем: «Лови». Я поймал. Мишка опять исчез, и через несколько минут мы уже шли улицей вместе.

Добрались до нашего двора, занесли Мишкин портфель ко мне в подвал, посидели немного, и захотелось есть. «Давай, — говорю я, — врежем немного варенья». Мишка, конечно, согласился, и мы осторожно наклонили большую банку с вареньем и сделали по глотку, потом еще по одному. Уже не раз мы таскали из этой банки варенье, и когда-нибудь мне должно было за это попасть, но в тот момент я ни о чем таком не думал. Захотелось пить, мы выбрались на улицу, напились из крана, к которому дворники подключают шланг для поливки, и пошли со двора. Когда все в школе, сидеть во дворе опасно — кто-нибудь увидит, и готово, засыпались. Вот мы и убрались подобру-поздорову.

Я говорю Мишке: «Давай сходим на речку». — «Давай», — говорит Мишка, но без всякой охоты, и у меня сразу пропало желание его уговаривать и идти на речку, а он и говорит: «Пошли лучше в кино — у меня есть двадцать копеек». А у меня ничего нет. А по десять копеек нас никто не пустит. Мы все же пошли. Показывали какой-то индийский фильм, но нас не пустили вдвоем за двадцать копеек, как мы ни уговаривали тетку-билетершу.

Вымелись из кинотеатра, и стало тоскливо. Единственное, что было приятно, — солнце. И мы решили-таки идти на речку. Все равно делать нечего. Мы были за центральным гастрономом, как вдруг видим — стоит возле витрины гастронома пара велосипедов. Мишка говорит: «Покататься бы сейчас на ровере». Вот тогда у меня и возникла идея: «Давай, — говорю, — покатаемся, вот, стоят. Поездим, а потом бросим, и все. Ничего, найдут». — «Ой, — говорит Мишка, — а если поймают...» — «А как они поймают, — говорю, — тут же только два великана! Поехали, Мишка».

Словом, мы вскочили на велосипеды и рванули во всю мочь, нажимая на педали. В тот момент, когда мы садились на роверы, просто душа замирала от страха, даже не от страха, а от какой-то жути и напряжения. Мы проехали всего с десяток метров, как из гастронома выбежали люди и кто-то завопил: «Держи их! Роверы украли!»

Мы припустили во весь дух. Свернули за угол, потом на Шопена и погнали вниз. Оба ровера шли хорошо, и мы нажимали сколько было рил. Но на лету мы с Мишкой усмехнулись друг другу, потому что никто нас не догонял. И тогда у меня возникла еще одна идея. На проспекте, у входа в магазин обуви, стоял велосипед, и идея просто меня шибанула. «Стой», — говорю Мишке. Он удивленно посмотрел на меня, но остановился. Я соскочил со своего ровера, бросил его прямо на землю и схватил тот, что стоял под стеной. Тогда Мишка понял: «Ого, верно!» И мы рванули дальше проспектом к вокзалу.

Те, что гнались за нами сначала, давно отстали. Но человек, чей ровер я схватил у обувного магазина, выскочил и тоже побежал за нами, а потом вернулся, взлетел на брошенный мною ровер и помчался нам вслед. Это уже было хуже. Но мы находились достаточно далеко. Перепрыгнули через железнодорожную линию и двинулись на улицу Ровенскую. Когда мы снова пересекали центральную улицу, за нами уже гналось довольно много людей. Некоторые на роверах. Мы летели на всех парусах. И смеялись.

Нам было весело и хорошо, и я могу сказать, что как раз в эти минуты чувствовал себя просто счастливым. Даже не знаю, как это описать, но мне было хорошо как никогда, потому что все всегда было скукой и показухой, а в тот момент мы переживали настоящее приключение. Но так, конечно, я думал потом, а тогда мы гнали во всю мочь, потому что все-таки ощущалась опасность. Все закончилось бы очень скверно, если б нас поймали. Оно, правда, и так кончилось неважно, когда мы начали лазать по чужим подвалам за вареньями и соленьями и нас поймали за выламываньем замков. У Мишки более-менее обошлось, его отец какой-то начальник, а я попал сюда, в колонию. Но это было потом.

Я сейчас вспоминаю тот день как что-то самое яркое в своей жизни. Мы махнули к лесу, в низину. Там у нас луг огромный, в нем парк сделали отдыха, с асфальтовыми дорожками. Вот мы по этим дорожкам асфальтовым и рванули до самой воды. А там бросили роверы, разделись быстренько, привязали одежду к голове и поплыли на тот берег. Вода была еще холодная, но мы этого как будто не чувствовали. Так быстро все происходило — просто молнией. И шуровали мы с Мишкой вместе, даже не особенно разговаривая. Понимали друг друга с полуслова.

Мы уже вылезали на тот берег, когда наши преследователи появились у речки, но в воду никто не полез. Мы, конечно, не стали ждать, решатся они на купание или нет, и двинули дальше, полем, туда, где росли деревья и через несколько сот метров начиналось село.

Мы те роверы и не собирались красть. Просто покатались. У меня и не было никогда такого ровера. У Мишки есть лучше, гоночный. Но его отец спрятал, пока Мишка не станет учиться лучше. Я очень люблю ровер. И всегда мечтал его иметь. Но красть все равно бы не стал. Мне даже ездить на нем было бы противно.

А потом мы заглянули в село и пошли дальше, еще в одно село. Мы уже поняли, что за нами больше не гонятся. В том, другом селе речка изгибается рукавом и снова подходит близко к городу.

Мы разделись и улеглись на берегу. Загорали, потом искупались, перевезли свои вещи и снова загорали, и вспоминали все, каждую мелочь. И что кричал тот, у кого стянули ровер. И как продавец в халате выскочил из магазина и тоже побежал за нами, и кто что сказал, и кто что подумал, когда повернули, и когда проехали железнодорожную линию, и когда я поменял ровер. Мы хохотали, визжали, боролись. А потом лежали на солнце и дремали.

Вот такой, очень интересный был у меня день. Потому что дальше все вернулось к прежнему, стало тусклым и однообразным. Чуть-чуть повеселело, когда мы познакомились с компанией Березы, — те парни были старше, все знали и ничего не боялись. Только лучше бы мы с ними не заводили знакомства, потому что как раз с их помощью и попутались на тех дурацких подвалах, и попал я в колонию.

Теперь, конечно, я уже не тот, понимаю, что все, что тогда делал, было неправильно, и больше так не буду.

КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР

Объявление появилось ранним воскресным утром, чтобы зрители были предупреждены и не разбежались, чего доброго, ко времени спектакля. Потом с каждым из них еще поговорили заранее, и не один раз, а после обеда, в предвечерье, уже были предложены билеты. Зойка очень волновалась и потому проявляла невиданную тщательность, стремясь соблюсти всю театральную церемонию. А поскольку церемония начиналась как раз с продажи билетов, то и на этом этапе все должно было выглядеть по-настоящему. Зойка предлагала билет, спрашивала, какой ряд желаете, в центре или сбоку, а уж тогда называла цену. Тут зрители терялись, потому что никто не представлял, как рассчитываться, но, в конце концов, каждый догадывался, что платить можно чём угодно, назвав это деньгами.

Дедушка спросил, можно ли мелочью, и отсыпал Зойке пригоршню семечек. Бабушка предложила медовый пряник, отец достал заграничную жвачку, мол, иностранная валюта, взамен денег, а мама растерялась, начала шарить в кошельке и вытащила настоящие деньги — копеек тридцать. Зойка собирала все это с очень важным видом и требовала такого же серьезного отношения к происходящему. Но до начала спектакля оставалось еще немало времени, и зрители, посидев в ожидании, постепенно о театре забыли. Каждый ушел в свои послеобеденные дела. Дедушка принялся за газеты, бабушка, как всегда, возилась на кухне, а папа с мамой сидели возле телевизора, на экране которого уже в надцатый раз демонстрировался какой-то фильм. Но, как всегда, телевизор — это была некая условность, что-то, где-то, около чего-то, а на самом деле они едва посматривали на экран, углубившись в разговор.