Ахмед Рушди - Шаг за черту

• Название: Шаг за черту
• Автор: Ахмед Рушди
• Издательство: Амфора
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01304-7

В этой книге известный индийский романист, пишущий на английском языке, открывается нам с новой стороны — как мастер малых форм, блестящий публицист, которого занимают самые разные предметы: рок-музыка, футбол, литература, политика. Но главная тема сборника — борьба за свободу слова, свободу мысли, против средневекового мракобесия, предавшего писателя анафеме за роман «Сатанинские стихи».

---

Впрочем, ураган можно истолковать иначе. Фамилия Дороти — Гейл, то есть «шторм». И во многих отношениях Дороти действительно напоминает бурю, всколыхнувшую забытый богом уголок. Она требует справедливости для своего песика, которого взрослые безропотно уступают могущественной мисс Галч. Не мирясь с серой неизбежностью, которой подчинено ее существование, Дороти готовится бежать, но у нее слишком отзывчивое сердце, и когда профессор Марвел говорит, что тетя Эм огорчена ее бегством, она возвращается назад. Дороти представляет в этом Канзасе силу жизни, так же как мисс Галч — силу смерти; может быть, именно смятение Дороти, чувства, разбуженные ее противоборством с мисс Галч, и вызвали гигантскую змею из темной пыли, которая поползла по прерии, пожирая на пути все живое.

Канзас в фильме не столь беспросветно уныл, как в книге, хотя бы благодаря появлению профессора Марвела и трех работников фермы — четверки персонажей, которые перекликаются с образами Волшебника и трех спутников Дороти в стране Оз, выступая их двойниками. Опять же Канзас в фильме страшнее из-за того, что там присутствует реальное зло — тощая, с бритвенно-острым профилем, мисс Галч; водрузив на голову шляпку наподобие бомбы или плум-пудинга и чопорно выпрямив спину, она разъезжает на велосипеде и требует поддержки закона в своем крестовом походе против Тотошки. Мисс Галч привносит в кинематографический Канзас помимо унылости замызганной нищеты еще и постылость потенциальных истребителей псов.

И это родной дом, милее которого нет? Это потерянный рай, который нам предлагают, вслед за Дороти, предпочесть стране Оз?

Помнится (или это ложное воспоминание?), когда я впервые смотрел фильм, родной дом Дороти показался мне чуть ли не жалкой дырой. Будучи счастливым обладателем хорошего и удобного дома, я не сомневался, что, если бы меня занесло в страну Оз, я бы, само собой, стремился домой. Но Дороти? Может, следовало пригласить ее остаться? Какое пристанище ни выберешь, все лучше, чем такое.

Пришла мне в голову и другая мысль, в которой надо было сразу сознаться, поскольку она поселила во мне подспудное расположение к мисс Галч и ее волшебному двойнику — Злой Колдунье; иные скажут даже, что я благоволю втайне к любой особе, живущей по тем же ведьмовским законам. Мысли этой я не изменил и сейчас: мне противен Тотошка. Как Голлум (персонаж другой великой книги сказочного жанра)[5] говорит о Бильбо Бэггинсе: «Бэггинс? На клочки бы его раздраконить».

Этот Тотошка, тявкающий комок шерсти, коврик, что вечно путается под ногами! Умница Фрэнк Баум отвел собаке явно второстепенную роль: песик веселил Дороти, а когда ей бывало грустно, имел обыкновение «уныло скулить», что не внушает теплых чувств. Существенный вклад в действие книги Тотошка внес всего лишь однажды, когда случайно опрокинул ширму, за которой прятался Волшебник страны Оз. Тотошка из фильма, напротив, намеренно оттягивает занавес и разоблачает Великий Обман, и мне, несмотря ни на что, видится в этом злостное пакостничество. Я ничуть не удивился, когда узнал, что дворняжка, игравшая Тото, усвоила нравы звезды и однажды даже остановила съемку, изобразив нервный припадок. Меня всегда мучила мысль: как могли авторы фильма выставить Тотошку единственным безусловно достойным любви персонажем? Но что делать — жаловаться бесполезно. Неугомонный парик на ножках прочно укоренился в фильме, и никто меня от него не избавит.

Впервые посмотрев «Волшебника страны Оз», я под влиянием этого фильма взялся за перо. Спустя много лет я принялся выдумывать сюжет книги, впоследствии названной «Гарун и море историй». Я не сомневался в том, что, если взять верный тон, книга может быть интересной как для взрослых, так и для детей. Мир книг поделен и строго разграничен, детской литературе отведено там особое гетто, внутри которого также существует разделение по возрасту. В кинофильмах, однако, эти границы нередко нарушались. Кинематографисты — от Спилберга до Шварценеггера, от Диснея до Шллиама — баловали публику фильмами, которые с одинаковым удовольствием смотрят и дети и взрослые. Однажды я посмотрел «Кто подставил Кролика Роджера» в дневном кинотеатре, полном шумной, возбужденной ребятни, а на следующий вечер присутствовал на другом сеансе, слишком позднем для детей, и на сей раз расслышал все шутки, уловил сквозные репризы, оценил блестящую идею Мульттауна. Но из всех фильмов, к которым я обращался в поисках верной ноты для «Гаруна», больше всего мне помог «Волшебник страны Оз». Влияние этого фильма легко прослеживается в тексте. В спутниках Гаруна можно узнать друзей, сопровождавших Дороти на дороге из желтого кирпича.

А теперь я совершаю нечто странное, нечто способное разрушить мою любовь к фильму, но я его по-прежнему люблю: я просматриваю видеопленку, держа на коленях блокнот, в одной руке ручка, в другой — пульт. Это настоящее глумление: я просматриваю кадры то в замедленном, то в ускоренном темпе, а то и останавливаю, и цель моя — узнать секреты волшебства, и да — заметить то, чего раньше не замечал…

Фильм начинается. Мы в монохромном, «реальном» Канзасе. По проселочной дороге бежит девочка с собакой. Нет, Тотошка, ее еще нет. Она тебя обижала? Хотела обидеть, да? Реальная девочка, реальная собака и — с самого начала, с первой строчки диалога, — реальная драма. Канзас, однако, при этом далек от реальности, ничуть не реальней страны Оз. Канзас рисованный. Дороти с Тотошкой пробегали короткий отрезок «дороги» на студии «Метро-Голдвин-Майер», затем изображение было матировано, чтобы создать видимость пустоты. Вероятно, «реальная» пустота выглядела недостаточно пустой. Это позволило максимально приблизиться к повсеместной серости сказки Баума; лишь раза два в пустоте мелькают ограда и вертикали телеграфных столбов. Если страна Оз не существует, то студийные декорации Канзаса внушают мысль, что Канзас не существует тоже. Это было необходимо. Если бы нищее окружение, в котором жила Дороти Гейл, изобразили реалистически, тяжесть этих картин обременила бы фантазию, не позволив ей перенестись, перепорхнуть в Сказку, в страну Оз. Да, волшебные сказки братьев Гримм местами реалистичны. В сказке «Рыбак и его жена» почтенная чета живет себе поживает, пока не находит волшебную рыбу камбалу, причем не где-нибудь, а в «ночном горшке». Однако во многих версиях сказок, предназначенных для детей, ночной горшок стыдливо заменен «сараем» или чем-нибудь еще более благопристойным. Голливудская картина тоже обходится без грубых деталей. Дороти выглядит вполне упитанной, она бедна не реально, а нереально.

Дороти прибегает во двор фермы, и здесь (стоп-кадр) мы видим начало визуального мотива, который будет постоянно повторяться. В остановленной нами сцене Дороти с Тотошкой находятся на заднем плане, лицом к воротам. Слева на экране ствол дерева, его вертикальная линия напоминает о телеграфных столбах из предыдущих кадров. С ветки, растущей почти горизонтально, свешиваются треугольник (чтобы созывать на обед работников) и круг (резиновая шина). В середине кадра другие геометрические фигуры: параллельные линии штакетника и диагональный брус ворот. Позднее, когда перед нами предстанет дом, тема простой геометрии повторится: новые углы, новые треугольники. Мир Канзаса, большая пустота, преобразуется в «дом» благодаря использованию простых, неусложненных форм; здесь нет ни следа городской путаницы. И всюду в фильме дом и безопасность связываются с подобной геометрической простотой, зло же и опасность — с извилистыми, неправильными, уродливыми контурами.

Ту же ненадежную, изощренную, переменчивую форму имеет и ураган. Беспорядочный, неустойчивый, он губит простую геометрию этого безыскусного существования.

Сцены в Канзасе заключают в себе не только геометрию, но и арифметику. Когда Дороти, олицетворяющая силы хаоса, бросается к тете Эм и дяде Генри с жалобами, что ей страшно за Тотошку, как поступают они? Почему отсылают ее прочь? «Мы пробуем посчитать», — говорят они и принимаются за подсчеты имеющихся яиц, предполагаемых цыплят и скромного дохода, надежды на который развеет вскоре ураган. Таким образом, с помощью простых очертаний и цифр семья Дороти строит оборону против безбрежной, сводящей с ума пустоты; и, конечно, оборона эта оказывается ненадежной.

Переместившись в страну Оз, мы убеждаемся, что противопоставление простых и извилистых очертаний не было случайностью. Взгляните на начало дороги из желтого кирпича: это идеальная спираль. Взгляните на «карету» Глинды, идеальную светящуюся сферу. А упорядоченные движения Жевунов, когда они приветствуют Дороти и благодарят ее за то, что она раздавила Злую Колдунью Востока? Или Изумрудный город, с его прямыми, стремящимися ввысь линиями? А теперь, ради контраста, посмотрите на Злую Колдунью Запада: согнутая спина, уродливая шляпа. Как она удаляется со сцены? В бесформенных клубах дыма… «Уродливы только злые колдуньи», — говорит Глинда, обращаясь к Дороти, и это в высшей степени неполиткорректное замечание подчеркивает враждебность фильма ко всему запутанному, причудливому, изогнутому, как когти. Леса неизменно пугают (кривые ветки деревьев вот-вот оживут), даже дорога из желтого кирпича в какой-то момент сбивает Дороти с толку, и при этом строгая геометрия пути (вначале спиральная, потом прямолинейная) то и дело нарушается ответвлениями и развилками.