Семен Экштут - Россия перед голгофой. Эпоха Великих реформ.

• Название: Россия перед голгофой. Эпоха Великих реформ.
• Автор: Семен Экштут
• Издательство: ООО «Издательский дом «Вече»
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4541-5

В книге известного историка и писателя С.А. Экштута речь идет о России эпохи Великих реформ. Это было время, когда произошел слом векового уклада всей русской жизни. Образованное общество бурлило, непримиримые мнения сталкивались друг с другом. Но в споре не рождалась истина, противостояние же вело к взаимной отчужденности: дети демонстративно порывали с родителями, а бывшие друзья становились врагами. «Энергия заблуждения» молодежи была направлена не на созидание, а на разрушение. В корне изменились взаимоотношения власти и общества, отношения между сословиями, нравственные устои и семейные ценности. Последнему автор уделяет особое внимание.

---

Вот в каких неблагоприятных условиях началось царствование Александра II. Но именно эти неблагоприятные условия и позволили Дмитрию Алексеевичу Милютину четко сформулировать свою мысль: Военное министерство нуждается «не в одних только частных изменениях существовавшего устройства». Генерал настаивал на необходимости произвести «полный переворот системы»[86]. Эта мысль была справедлива не только по отношению к Военному министерству, но и ко всей стране. Реформы, которые предстояло осуществить новому монарху, по своей значимости для грядущих судеб России были вполне соизмеримы с реформами царя Петра Алексеевича. Петр I в своей реформаторской деятельности не считался ни с чем. Вырубался вековой дубовый лес, а корабли, из него построенные, бесцельно гнили под Азовом; страна стонала под тяжестью непосильных налогов, а царь для финансирования военных реформ, не согласованных с платежными возможностями государства, наводнил страну легковесной медной монетой, номинальная стоимость которой была в пять раз выше реальной; для ведения своих многочисленных войн и для строительства на болоте новой северной столицы царь-преобразователь брал людей столько, сколько ему требовалось. Материальные и людские ресурсы страны представлялись ему неисчерпаемыми. Этот «нетерпеливый самовластный помещик»[87], как назвал его Пушкин, искренне веровал в чудодейственную силу государственного принуждения. Прошло более полутора веков, и ситуация в корне изменилась. Впервые за всю историю государства Российского верховная власть осознала ограниченность своих возможностей и стала действовать исходя из этого обстоятельства. Один из современников Александра II проницательно заметил, что самодержец может одним росчерком пера отменить весь Свод законов, но не в состоянии повысить хотя бы на одну копейку котировку рубля на Санкт-Петербургской бирже[88]. Настоятельная потребность во всемерном сокращении государственных расходов стала тем краеугольным камнем, который был положен в основание здания Великих реформ. Особенно сильно сокращение расходов ударило по армии и флоту. Вместе с водой нередко выплескивали и ребенка, о чем с горечью вспоминал Дмитрий Алексеевич Милютин: «В Петербурге только и слышно было об отмене, упразднении, сокращении. Эти заботы о сокращении сделались почти манией; не останавливались перед самыми прискорбными жертвами для достижения сравнительно скудной экономии…После бедственной Крымской войны не только ничего не было сделано для того, чтобы наши расстроенные военные силы вновь оправились и устроились, но напротив того, единственной заботой высшего управления было — сокращать, упразднять, расформировывать. Можно было думать, что с заключением Парижского мира военные силы сделались уже ненужными на будущее время»[89]. Военное министерство упрекали в непомерных требованиях и в нежелании соотносить ведомственные запросы с экономическими возможностями страны. На это военный министр возражал, что, если сравнивать Россию с другими европейскими государствами и принимать в расчёт численность населения, военная часть обходится государству не дороже, а гораздо дешевле. Сумма ежегодных военных расходов, падающих на долю каждого жителя, составляла: в Англии — 3 рубля 50 копеек, во Франции и Пруссии — 3 рубля, в Австрии — 2 рубля, а в России — 1 рубль 50 копеек[90]. Изыскание логически безупречных аргументов в споре с оппонентами не тождественно нахождению необходимых денежных средств в государственной казне. И к каким бы убедительным аргументам глава военного ведомства ни прибегал, было очевидно, что Россия — страна бедная, поэтому не может позволить себе существенное увеличение военных расходов. Экономить приходилось на всём — от затрат на содержание офицерского корпуса, до трат на приобретение качественного шанцевого инструмента или армейского обоза. Кардинально менялась система базовых имперских ценностей. Империя, вынужденная экономить на своих военных расходах, перестает быть империей.

Россия продолжала оставаться государством самодержавным, но жесткая централизация, пронизывающая весь правительственный аппарат сверху донизу, перестала отвечать вызовам времени. Та самая централизация, которая создала великую державу и помогла ей выстоять в кровопролитных войнах, стала тормозом для дальнейшего развития страны. Политическая, экономическая, культурная и даже частная жизнь русского общества усложнялась буквально на глазах. Промышленная революция и обусловленное ею широкое внедрение машинного производства, строительство железных дорог, создание броненосного флота, появление мощных стальных артиллерийских орудий и скорострельных ружей, повсеместное распространение не только оптического, но и электромагнитного телеграфа — это и многое другое на глазах современников видоизменяло мир. В этом быстроменяющемся мире уже невозможно было пользоваться традиционными методами государственного управления. В централизованном государстве все военные и гражданские чиновники были воспитаны в безусловном повиновении перед волей самодержавного монарха. Лишь воля государя, и только она одна, была способна устранить или сгладить ведомственные противоречия при принятии решений. Но эта же высочайшая воля заранее предопределяла вердикты высших органов управления, в то время как принимаемые решения требовали серьезного и откровенного обсуждения. Огромные пространства Российской империи и отсутствие хоть какой-нибудь инфраструктуры делали невозможным быстрое прохождение информации от окраин к центру и наоборот. В 1839 году Дмитрий Алексеевич Милютин, в чине поручика гвардии отправившийся в свою первую служебную командировку на Кавказ, с подорожной «по казённой надобности» добирался от Москвы до Ставрополя 23 дня![91] Такова была неразвитость российских путей сообщения, во многом сохранившаяся вплоть до начала царствования Александра II. Складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, важнейшие решения могли быть приняты лишь после высочайшего одобрения. С другой стороны, удаленность окраин вынуждала монарха наделять своих наместников чрезвычайными полномочиями. Генерал-фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский соединял в одном лице обширную военную власть главнокомандующего Кавказской армией и гражданскую — наместника Кавказа. Личный друг императора князь Барятинский ревниво относился к своим чрезвычайным полномочиям и не спешил соединить телеграфной проволокой Тифлис с обеими столицами — «как он открыто сознавался, — чтобы не быть связанным в действиях телеграммами из Петербурга»[92]. Когда же у князя возникала неотложная потребность отправить спешное известие, курьер посылался в Симферополь или Новочеркасск, откуда отправлялась телеграмма в столицу. Каждодневное усложнение условий жизни вызывало столкновение интересов различных отраслей государственного управления, а постоянная нехватка материальных и денежных ресурсов и повсеместное стремление к экономии — всё это не способствовало безболезненному разрешению возникающих конфликтов. Столкновение ведомственных интересов усугублялось тем, что ни один из министров не мог представить себе всю сложность государственного механизма в целом. Государственному аппарату катастрофически не хватало образованных чиновников, способных чутко реагировать на непрестанно происходящие перемены в мире. И власть, и общество одинаково страдали от своей полу образованности. Александр Васильевич Головнин, министр народного просвещения в 1862–1866 году, видел причину этого «общего всем недостатка» в умственном застое николаевского царствования. В конце 1859 года Головнин написал Милютину: «Эта полуобразованность есть следствие всей системы воспитания последнего времени и постоянного 30-летнего гнета всякой умственной деятельности»[93]. При этом, если к началу XIX века удвоение объема всех научно-технических знаний происходило в течение каждых пятидесяти лет (при жизни двух поколений), то к середине столетия срок удвоения суммы знаний сократился почти в два раза, происходил при жизни одного поколения — и отцы перестали понимать детей. В декабре 1861 года Николай Алексеевич Милютин написал старшему брату Дмитрию из Рима: «Знаю, что нынешний состав нашего правительства не в силах возвыситься до общей разумной программы, хотя бы она была написана семью древними мудрецами и заключалась бы в рамках крошечной четвертушки…»[94]. Однако государственные мужи не осознавали ограниченности своих познаний и не ощущали никаких неудобств по этому поводу. Чины государевой Свиты и генерал-адъютанты императора Александра II без малейших колебаний приступали к любому виду государственной деятельности и готовы были «испробовать свои силы на чем угодно — на управлении финансами, иностранною политикой, церковными делами и т. п.»[95]. Столичная чиновная публика взирала на эти назначения сочувственно, вероятно, полагая, что генерал, справлявшийся с командованием гвардейским полком, способен возглавить финансы империи. Когда генерал-адъютант Грейг, некогда служивший в Конной гвардии, был сделан товарищем министра финансов, то это назначение изумило только одного человека в Петербурге — Федора Ивановича Тютчева. «Странное дело, — заметил Тютчев, — конногвардейскому офицеру поручают финансы; публика, конечно, удивлена, но в меру, не особенно сильно; попробуйте же Рейтерна [министра финансов] сделать командиром Конногвардейского полка, все с ума сойдут, поднимется такой вопль, как будто Россия потрясена в своих основаниях: я полагаю, однако, что управлять финансами Российской империи несколько труднее, чем командовать Конногвардейским полком…»[96].