Семен Экштут - Россия перед голгофой. Эпоха Великих реформ.

• Название: Россия перед голгофой. Эпоха Великих реформ.
• Автор: Семен Экштут
• Издательство: ООО «Издательский дом «Вече»
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4541-5

В книге известного историка и писателя С.А. Экштута речь идет о России эпохи Великих реформ. Это было время, когда произошел слом векового уклада всей русской жизни. Образованное общество бурлило, непримиримые мнения сталкивались друг с другом. Но в споре не рождалась истина, противостояние же вело к взаимной отчужденности: дети демонстративно порывали с родителями, а бывшие друзья становились врагами. «Энергия заблуждения» молодежи была направлена не на созидание, а на разрушение. В корне изменились взаимоотношения власти и общества, отношения между сословиями, нравственные устои и семейные ценности. Последнему автор уделяет особое внимание.

---

«Правительство правительством, да хороши и мы! Разве не случается сплошь и рядом: человек учится где-нибудь в университете или в каком-нибудь другом высшем учебном заведении; как говорится у нас, прекрасно образован; толкует горячо о высших истинах, о свободе, о честности и чести и проч. Получает он видное место — смотришь, сделался деспотом и вором. Из кого же все вырабатывается, как не из народа, не из общества? не есть ли оно плоть от плоти их и кость от костей их?»[192].

«Классики» одержали победу над «реалистами». Будущность подрастающего поколения была принесена в жертву охранительным тенденциям. Желая уберечь молодежь от нигилизма, власть своими собственными руками каждый год готовила тысячи будущих неудачников, в то время как народное хозяйство испытывало настоящий голод в специалистах. И когда бывший выпускник Симбирской гимназии Владимир Ульянов утверждал, что «память молодого человека обременяли безмерным количеством знаний, на девять десятых ненужных и на одну десятую искажённых», он знал, что говорил.

Граф Лев Николаевич Толстой устами Константина Левина с афористической краткостью охарактеризовал пореформенную Россию: «теперь, когда всё это переворотилось и только укладывается». Переворотились взаимоотношения власти и общества, отношения между сословиями, нравственные устои общества и семейные связи. О последнем перевороте нужно сказать особо.

Часть вторая Французская горизонталка Сексуальная революция, котирую мы не заметили

…Формы жизни человечества, политические, общественные, семейные,

уж устарели и не годятся в настоящее время уже и обречены погибнуть, рушиться…

Е.А. Штакеншнейдер. Дневник. 10 апреля 1858 года[193]

«Семья, основа государства, поколебалась»

Граф Сергей Дмитриевич Шереметев (1844–1918), вспоминая в начале XX столетия время своей молодости — 60-е годы XIX века, упомянул и «французскую горизонталку»[194]. Так сиятельный граф назвал не отличавшуюся строгостью нравов великосветскую даму. И хотя в момент работы над мемуарами минуло почти полстолетия после описываемых событий, Сергей Дмитриевич каждый раз с трудом сдерживал волнение, когда вспоминал о подобных дамах. Видимо, сам факт существования «французских горизонталок» в русской жизни до сих пор вызывал у него болезненную реакцию, связанную с чем-то глубоко личным, о чем даже самому себе и даже у двери гроба человек не всегда рискнет признаться. Граф Шереметев дал нам ключик, с помощью которого мы можем открыть потаённую дверь, посмотреть на последнюю треть XIX века под совершенно неожиданным ракурсом и узреть произошедшую тогда в России сексуальную революцию, которую мы до сих пор ухитрялись не замечать. Граф безоговорочно связывал сексуальную революцию в России с тлетворным влиянием чужеродных нравов, 6 марта 1891 года граф Сергей Дмитриевич зафиксировал эту мысль в одной из своих заметок:

«Не так давно мы пережили мрачное время второй Наполеоновской империи, время оперетки, канкана и государственного разврата. Оно отразилось и у нас всецело, и торжествующий разврат господствовал на погибель всему, что было дорого и свято, неудержимо стремясь потоком во все слои. Семья, основа государства, поколебалась, порок торжествовал, хищения достигли предела!..»[195].

В высшем обществе 1860-х годов тон задавали великосветские львицы, желавшие походить на дам парижского полусвета. Именно они, а не мужчины были законодательницами мод и председательницами оргий. Модные петербургские дамы брали пример с французских кокоток и героинь оперетт Оффенбаха.

А ваши дамы и девицы
Из-за кулис бросают взор
На пир разгульной модной львицы
На золотой её позор[196].

У светских дам, желавших сохранить любовь своих избранников, были веские основания подражать женщинам лёгкого поведения, ибо в эти годы мужчины со средствами и весом в обществе отдавали предпочтение куртизанкам из числа гастролирующих французских актрис или отечественных балетных танцовщиц. Пример подавали члены Императорской фамилии. Великий князь Константин Николаевич, младший брат императора Александра II и генерал-адмирал российского флота, открыто содержал артистку императорских театров балерину Анну Васильевну Князеву, урождённую Кузнецову, и имел от неё пятерых детей[197]. Не отстал от одного из главных деятелей эпохи Великих реформ и другой младший брат императора. Генерал-фельдмаршал великий князь Николай Николаевич Старший, командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, от длительной связи с балериной Екатериной Григорьевной Числовой имел пятерых детей, впоследствии получивших права потомственного дворянства. Внебрачные сыновья Николая Николаевича служили в полках лейб-гвардии Конно-гренадерском и Кавалергардском[198]. «Да разве он один? Подобных примеров не оберёшься. Теперь две бывшие танцовщицы — предводительши! Губернские предводительши!» — с возмущением восклицает молодая 22-летняя светская дама Марья Михайловна, главная героиня романа Петра Дмитриевича Боборыкина «Жертва вечерняя». (Действие фактографичного романа разворачивается в Петербурге второй половины 1860-х годов.) На страницах своего интимного дневника Марья Михайловна повествует о юной, но расчетливой выпускнице театральной школы.

«Эта похитрее. Сразу не поехала ни с кем и начала поддразнивать своих обожателей: кто больше даст. И Мишель Кувшинин, самый умный мальчик, на прекрасной дороге, теперь назначен куда-то губернатором, предлагал ей сто шестьдесят тысяч выкупными свидетельствами!!

«Единовременно», как выразился Кучкин.
Это неслыханно, это Бог знает что такое!

И что в них? Я видела несколько раз эту стошестьдесяттысячную. Ободранная кошка: ни плеч, ни рук, ни черт лица. Глупые глаза, большие ноги, рот до ушей! Какие же в них сокровенные прелести находят мужчины?»

Вот почему дамы высшего света, стремившиеся опытным путём получить исчерпывающий ответ на этот сакраментальный вопрос, освященный авторитетом плодовитого беллетриста, стали сознательно слепо копировать образ жизни и поведение куртизанок, обезьянничать, или обезьянить, как говаривали в то время. «От нас все уйдут, если мы сами не сделаемся Леонтинами!» — с грустью признаётся Марье Михайловне её подруга Елена Шамшина[199]. Дамам с камелиями вслед за великосветскими львицами стали подражать даже дотоле скромные чиновницы.

Тешить жён — богачам не забота,
Им простительна всякая блажь.
Но прискорбно душе патриота,
Что чиновницы рвутся туда ж.
Марья Саввишна! вы бы надели
Платье проще! — Ведь как ни рядись,
Не оденетесь лучше камелий
И богаче французских актрис![200]

Первые годы после отмены крепостного права стали временем последнего всплеска дворянской роскоши. Большая масса наличных денег была изъята из сферы производства и направлена в сферу потребления. В связи с отменой крепостного права в Российской империи была проведена выкупная операция. Государство кредитовало выкуп крестьянами личной свободы, усадьбы и земельного надела. Крестьяне получили от государства выкупную ссуду, и эта ссуда была единовременно выплачена помещикам. Полученную ссуду крестьяне должны были погасить в течение 49 лет по 6 % ежегодно. Эти ежегодные платежи назывались выкупными платежами. Огромные деньги, полученные помещиками в качестве выкупных свидетельств от их бывших крепостных, дворянством были бездарно прокучены. Мало кто был всерьез озабочен вложением этих денег в обустройство своих родовых и благоприобретенных имений. «Выкупные свидетельства после 1861 года зудели в руках дворян-помещиков. Где же легче, быстрее и приятнее можно было их спустить, как не за границей…»[201] Повсеместно господствовало расточительное потребление. Устраивались шикарные приемы, шампанское лилось рекой, и гостям из числа золотой молодежи было несть числа.

Однажды граф Шереметев оказался на званом вечере в доме княгини Ольги Петровны Волконской. Хозяйка дома на Дворцовой набережной была одной из тех львиц, что почитали парижские нравы образцовыми и стремились пересадить их на петербургскую почву. Пел цыганский хор. «Княгиня неистово требовала, чтобы пели “Пропадай моя телега, все четыре колеса” и сама приударила»[202]. Через несколько лет такой жизни, когда даже кутежи лишились своей былой художественности и приобрели вульгарную разнузданность, состояние не одной княгини Волконской, но всех этих модных дам без исключения было расстроено совершенно — и граф Шереметев с сожалением вспоминал о непозволительной слабости мужей. Мужья не могли противостоять ни женской расточительности, ни женской разнузданности.