Дмитрий Михеев - Идеалист

• Название: Идеалист
• Автор: Дмитрий Михеев
• Издательство: Hermitage
• Жанр: Политика, диссиденты
• Год: 1982
• ISBN: 0-938920-14-6

В 60-х годах, Дмитрий Михеев, будучи студентом кафедры теоретической физики Московского университета, организовал несколько дискуссий на социально-политические темы. После вторжения советских войск в Чехословакию окончательно порвал с советским режимом и начал искать пути бегства за границу. К этому времени относятся его первые литературно-публицистические опыты, которые циркулировали в самиздате. В 1970 году после неудачной попытки бегства из СССР был арестован и заключен в лагеря особо-строгого режима. Предлагаемый роман был начат автором во время его заключения в Лефортовской тюрьме. Отбыв в тюрьме и в лагерях шесть лет, он работал на заводе ночным сторожем. Подвергался преследованиям КГБ и, в конце концов, был выслан на Запад. Сначала попал в Париж, затем в Америку. Работал на радиостанции «Голос Америки» в Вашингтоне. Автор нескольких десятков статей, рассказов, эссе, опубликованных в эмигрантской периодике

---

В коридоре Илья проклинал себя за несдержанность. Когда он научится в такой степени владеть собой, чтобы молчать в подобных ситуациях! Неужели с самого начала не было ясно, что у них в корне отличные взгляды, и в одну короткую беседу им ничего нельзя доказать. Ну, так хотя бы зародить сомнения… большинство, по-видимому, тушуется перед ними — честно говоря, он и сам растерялся вначале — и у них даже сомнения не возникает в правомочности взятой на себя миссии. Нет, он был обязан высказать свою точку зрения, разве что — мягче, доброжелательней…

Строгий выговор с занесением в личную карточку был максимальной мерой наказания для первого прегрешения, но Снегин воспринял его с облегчением. Поразило его добавление: бюро комсомола совместно со студенческим советом рекомендуют администрации Дома студентов рассмотреть вопрос целесообразности пребывания Снегина И. Н. в стенах общежития МГУ». История, таким образом, на этом не кончалась.

— Неужели одна ночь с невестой, — спросил с бледной улыбкой Илья, показывая бумажку из ЗАГСа, — оценивается столь высоко по вашему моральному кодексу?

Все уже двигались и разговаривали; председательствующий укладывал в папку возросшие числом документы.

В нашем моральном кодексе высоко ценится скромность и нравственность, а в вашем — не знаю что, — отрезал он.

События наваливались на Илью одно за другим, не оставляя времени на размышления. Двенадцать дней оставалось до экзамена. Из ста семидесяти шести вопросов двадцать семь были посвящены до-марксисткой философии, остальные — диалектическому и историческому материализму, «буржуазная философия» последнего столетия вообще не была представлена. Понукая, подгоняя, насилуя себя, Илья делал самую неприятную в своей жизни работу — читал учебники, пытаясь зафиксировать в памяти основные формулы: «Классовые и гносеологические корни агностицизма и скептицизма; причины возникновения и основные формы метафизики; философия Канта и ее оценка классиками марксизма; основные свойства пространства и времени; конструктивная, действенная роль диалектического материализма в развитии современной науки; мирное сосуществование капитализма и социализма как форма классовой борьбы…» Голова гудела и пульсировала, он сходил с ума, и только мысль, что это в последний раз, поддерживала его.

Анжелику вызвала инспектриса и провела с ней двухчасовую душеспасительную беседу — пустяк с точки зрения Ильи, которому через день предстояло встретиться с директором Дома студентов. Однако пустяк этот выбил Анжелику из колеи, и она завалила экзамен по историческому материализму, не сойдясь с преподавателем во взглядах на религию и «решение национального вопроса в социалистических странах».

Теперь Анжелика ни за что не соглашалась ночевать у Ильи и часто без всякой причины вздрагивала при малейшем шорохе за дверью. Около десяти вечера она начинала нервничать и посматривать на часы. Иногда им удавалось пройти незамеченными мимо вахтеров, и он уговаривал ее остаться, ничего не опасаясь, ибо, как он выяснил, свои налеты оперативный отряд совершает только при наличии «достоверных сведений». Не может она, чувствует себя неспокойно, отвечала Анжелика виновато, грустно. Она больше не дурачилась и очень редко пела — чаще наигрывала отрывки печальных мелодий, не то цыганских, не то испанских.

За десять дней до ее отъезда пришло приглашение из Польши и короткое письмо от Эстер Стешиньской, в котором она благодарила за благоразумие и уважение к их, родительским, чувствам. Илье письмо показалось очень любезным, и Анжелика не стала его разочаровывать — она ясно представляла, какая сцена предшествовала письму и почему писал не отец, а мать, с трудом справлявшаяся с польским. Ее тревожили дурные предчувствия, но она их утаивала от Ильи, только иногда с необъяснимой для него порывистостью прижимала его голову к своей груди.

На встречу с директором Дома студентов Илья пришел мрачно-настороженным. Он не сомневался, что решение об изгнании его из общежития принято, что предстоит тягостный и сугубо формальный разговор, поэтому был удивлен первым же вопросом директора: «Как это вам удалось восстановить всех против себя? Расскажите-ка все по порядку».

— Ах, к чему это, зачем ворошить неприятную и больную тему? Я полагаю, времени у вас мало, а решение… видимо, уже принято, — ответил Илья и, словно размышляя вслух, добавил, — не знаю, чем я их так задел.

Иван Георгиевич Кузьмин поудобней устроился в кресле и внимательно посмотрел на аспиранта. Парень не жаловался, не просил и даже не оправдывался. Он совершенно не походил на заносчивого, аморального наглеца, каким представлялся из Дела, в нем не чувствовалось даже тени подобострастия.

— Во-первых, решения принимаю я, а не студсовет. Во-вторых, бумаги бумагами, а личный контакт есть личный контакт, — сказал директор. — Вот они рекомендуют лишить вас места в общежитии, а куда вы пойдете, ведь у вас на носу защита? И сорок-пятьдесят рублей за комнату из стипендии не заплатишь…

Человеческие слова и острая жалось к себе нахлынули на Илью и смыли с него настороженность. Подбадриваемый понимающими кивками Ивана Георгиевича, все больше и больше увлекаясь, он рассказал не только злополучную историю, но даже о проблемах, с которыми столкнулся в связи с женитьбой, о сопротивлении родителей, о скором отъезде Анжелики…

Кузьмин, который сам еще несколько лет назад занимался наукой, успевший возненавидеть административную работу, на которую пошел ради денег, был весьма тронут историей и наказание определил Илье самое легкое, почти условное.

Радостное настроение Ильи продержалось недолго.

На экзамене его подстерегала катастрофа, сокрушительная, как Пирл Харбор. Во-первых, Щекина не оставила ему шансов на сдачу другому преподавателю, а во-вторых, начала принимать экзамен со вступления: «Ну, что ж, Снегин, я помню ваши выступления на семинарах Галина и Астафьева, посмотрим, сколь обоснованы ваши претензии на ученость».

— Если бы я задался аналогичной целью, — вспыхнул Илья, — вы не сдали бы мне экзамен даже по арифметике.

— Ну, пока что я у вас буду принимать, — ядовито усмехнулась Щекина и, видя, что Снегин собирается уходить, мягче заверила, — впрочем, ничего сверх программы я у вас не спрошу. Или вы боитесь меня?

После этого он, разумеется, не мог уйти и, положив перед собой бумаги, начал весьма неуверенно отвечать. В первом вопросе речь шла о работе Ленина «О значении воинствующего материализма». Илья еще не успел разогнаться, как Щекина прервала его:

— Вы говорите о воинствующем материализме, а не о работе Владимира Ильича. Расскажите о структуре работы по главам.

Илья покраснел и сказал, что не помнит. Она предложила перейти ко второму вопросу: «В. И. Ленин о двух концепциях развития». Бешенство не давало Илье формулировать даже то немногое, что он знал. Торжество как жир выступило на лице преподавательницы философии, когда она проворковала:

— Ну, с работами Ленина вы почти не знакомы, посмотрим, как вы знаете своих любимых идеалистов. Что там у вас, философия Гегеля?

— Это ужас… издевательство… Я не могу вам сдавать экзамен! — взорвался Илья. Он отшвырнул бумаги и выскочил из аудитории.

Илья стоял у окна, прижимая пылающий лоб к стеклу, когда Галии вышел к нему.

— Илья, вы ведете себя как гимназистка. Посмотрите на себя — у вас глаза блестят, — сказал он мягко.

— Да, блестят, от бессильной ярости… Идиотская программа! Идиотский способ определять уровень знаний! — выпалил Илья с искаженным лицом. — Вы не находите, что все это унизительно? Знать Ленина по главам!

— Вот что, Илья Николаевич, успокойтесь и минут через десять приходите, будете отвечать в моем присутствии, а на эту тему — как-нибудь в другой раз, — сказал Галин и ушел, забыв на подоконнике учебник по диамату.

В результате компромисса между Щекиной и Галиным (она настаивала на двойке, он — на четверке), Илья получил три балла. В прежние времена тройка по философии глубоко уязвила бы его, как публичное оскорбление, а тут — уже через несколько дней — он чуть ли не с гордостью говорил о ней Андрею… Новая проблема пожирала умственные и нравственные силы Ильи. Дело в том, что характеристика его безнадежно застряла на четвертой подписи — подписи председателя студсовета, который помимо прочего был зол на Илью за то, что ему так ловко удалось выкрутиться. Два дня потратил Илья на то, чтобы поймать председателя и поговорить — впрочем, без какого-либо результата. Председатель был непреклонен — он не может с чистой совестью подписаться под такой положительной характеристикой. К счастью, он вскоре отбыл на целину, забыв проинструктировать заместителя, и дело двинулось вперед, чтобы снова застрять на подписи секретаря комсомольской организации факультета. Илья еще раз предстал перед комсомольским бюро и, хотя в дискуссии не вступал и, проклиная себя в душе, напомнил бюро свои комсомольские заслуги, оно сочло, что он не сможет достойно представлять за рубежом страну Советов. Положение становилось отчаянным, так как характеристику надо было сдать в ОВИР за полтора месяца до намечаемой поездки. Не зная, что предпринять, он обратился к декану, чтобы услышать раздраженное: «Что вы от меня хотите, чтобы я приказывал комсомольской организации?»… И вдруг судьба свела его в лифте с Кузьминым.