Ричард Форд - Трудно быть хорошим

• Название: Трудно быть хорошим
• Автор: Ричард Форд
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 6-235-00774-3

Сборник состоит из двух десятков рассказов, вышедших в 80-е годы, принадлежащих перу как известных мастеров, так и молодых авторов. Здесь читатель найдет произведения о становлении личности, о семейных проблемах, где через конкретное бытовое открываются ключевые проблемы существования, а также произведения, которые решены в манере притчи или гротеска.

---

Так почему же?

В полночь снова подхожу к запертой двери. По крайней мере, хоть соблаговолили пижаму мне под дверь подсунуть. Свежевыглаженная, аккуратно сложенная. Отыскав спальный мешок, раздеваюсь в темноте и располагаюсь прямо в холле. Натягиваю пижаму и вдруг слышу тихое поскребывание, а потом шепот Мелинды:

— Папочка!..

— Я тут.

— Заснуть не могу.

— Вот те на! Ну открой дверь, свернемся с тобой калачиком.

— Сейчас попробую.

— Спасибо тебе, доченька.

Она откашливается:

— Знаешь, не могу, я ведь маме обещание дала. Она говорит, что у нас карантин.

— Твоя мама…

— Что?

— Ничего, — бормочу я. — Ладно. Завтра все выясним. Утро вечера мудренее. Закрывай глаза.

— Они у меня и так закрыты.

— Крепко?

— Ага, — помолчав, Мелинда говорит: — Знаешь что? Я, кажется, боюсь.

— Да?!

— Я говорю… — Какой-то странный звук, но вроде не всхлипывание. Перед моим мысленным взором в темноте, словно проявляемая фотография, возникает ее лицо — холодные глаза, скривившиеся полные губы. — Папа?

— Здесь я, маленькая.

— Скажи мне, только честно, — говорит она. — Ну… я имею в виду… Короче, ты ведь меня не убьешь?

— Убью?!

— Ну да. Динамитом, топором или еще чем-нибудь? Я ведь еще совсем маленькая. Ребенок, можно сказать.

— О, господи!

— Не убьешь?

Я смотрю на свои руки.

— Нет. Ты что?! Я же люблю тебя!

— Я так, на всякий случай спрашиваю.

— Понятно.

— Мама думает… Ой, ладно. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Минут десять-двадцать я, замерзший, стою под дверью, вслушиваюсь, взвешиваю свои поступки, пытаясь понять, где я дал маху. Убить?! Откуда у детей такие мысли? Топоры, динамиты?! Куда подевалось доверие?

О мир! О мир!

Постонав, укладываюсь спать. Застегиваю «молнию» спальника, ворочаюсь, пытаясь улечься поудобнее, и вдруг что-то вонзается мне в сердце — к нагрудному карману пижамы приколото очередное стихотворение:

Равновесие сил

Во-первых, представьте себе человека
пережившего свой расцвет,
он теряет сноровку и нервы,
он будто шкодливый кот
застрял на высоком суку,
он словно лучом поражен
собственной слепоты,
шатается, и качается
туда-сюда, изможден,
в момент
неравновесия
меж страхом и гордостью он.

Далее, вообразите темноволосого мальчугана
он качается на качелях
в одинокий сумерек час,
его уравновешивает
с одной стороны тревога,
с другой стороны мечта,
руки к луне и солнцу.
вправо качнется, влево —
простотой опьянен —
живет в вечернем
мгновении
меж ночью и юностью он.

И вот, наконец, представьте лунатика на Луне
заброшенного в пространство
наипустого пространства,
чтобы болтаться без дела
в своей стерильной сфере,
пыль, каменья да солнечный ветер,
осиротелый
вдовый
разведенный с планетой Земля
хотя его еще держат
божьей церкви законы
и гравитация.

А теперь представьте длинную тонкую нить
от солнца к Бедламу,
а когда барабаны молчат
Господь Бог спокоен
и клоуны слезы льют
а семьи господа молят:
Быстрее! Не делай уступки!
Политические весы наши
и прочего мира
неустойчивы и хрупки.

Дерьмо собачье, а не стихи. Ритм тяжелый, и смысла почти никакого. Слова-то какие. Бедлам — неуравновешенность, значит. Осиротелый, вдовый, разведенный — все ясно, прямая угроза. Что мне на это сказать? По крайней мере, звучит.

3

Моя супруга полагает, что уходит от меня. Чемоданы уже упакованы, и сегодня Бобби занята тем, что, запершись в спальне, отбирает старые письма и фотографии. Настроена она люто. Последний раз говорила со мной два месяца назад. Когда уж очень приспичит — как сегодня, например — общается со мной посредством письменного слова, используя в качестве курьера Мелинду, которая доставляет мне свирепые предупреждения такого примерно содержания:

Теория относительности

Отношения натянутая среди родственников
ядерной семьи.
Теперь главенствует —
час очищения,
каждый станет —
отдельной приставкой родного
корня.
Расщепление, синтез.
критическая масса.
Паника оборачивается бегством,
и связи расторгнуты,
и Относительность объявляет себя
последней жертвой.

— Мама не слишком-то веселая, — сообщает Мелинда. — По-моему, она жутко расстроена. И у нее очень серьезные намерения.

— Мама сейчас не совсем в себе.

— Не совсем где?

— Не в себе. Она блестящий поэт, нам следовало этого ожидать.

Мелинда сопит, сидит на краю ямы, свесив ноги, смотрит вниз, как я читаю «Теорию относительности». Настроена она тоже довольно враждебно. Стягивает потуже волосы, собранные в хвост, и говорит:

— Мы уезжаем. Очень скоро, может, даже завтра.

— Никуда вы не уедете.

— Уедем. Завтра утром.

— Не выйдет.

— Я не глухая — и слышала собственными ушами, как мама сказала, что мы уедем завтра утром! Она уже заказала это чертово такси.

— Не чертыхайся.

— Чертово!!!

Не время читать нотации. Запихиваю стихотворение в карман и, поплевав на ладони, копаю дальше. Чуть погодя спрашиваю:

— А во сколько такси придет?

— Я не могу тебе сказать.

— Рано?

— Очень. Она говорит, что нам надо незаметно выйти, пока ты спишь. Чтобы ты не взбесился и не стал останавливать нас или еще чего не выкинул. Между прочим, это секрет. И я не должна была говорить тебе…

— Тогда лучше не говорила бы.

— Я уже сказала.

— Да, действительно. Спасибо, принцесса.

Мелинда, пожав плечами, теребит прядь волос, покусывая ее кончик. Сидит на самом краю, как бы не свалилась — все-таки пятнадцать футов. Прошу ее отодвинуться подальше, но, похоже, она меня не слышит. Смотрит на лопату так, словно это заряженный пистолет. Глядит в мое сердце голубыми глазами.

— Папа, — зовет Мелинда.

Я не отвечаю. Кряхтя, поднимаю обломок гранита и сбрасываю его в подъемную корзину. Уже середина июня, два месяца как работаю — пятнадцать футов. А мне еще вгрызаться и вгрызаться…

— Эй, папа!

Копай. Это дело всей жизни. Либо пан, либо пропал. Результаты уже солидны. Никаких литературных выкрутасов — солидные стены, солидные скалы. Поразительно, каких результатов можно достичь с помощью лопаты, молотка и щепотки динамита. Это вдохновляет. Я чувствую в себе… силу. Да, силу. Во всем теле — в животе, в ногах, повсюду. Посмотрите на мои руки. Страшное зрелище. Крепкие, громадные кулачищи боксера. Это вам не хухры-мухры. Со мной шутки плохи. Угрозами не запугаете. «Расщепление, синтез». Господи, метафоры — опиум для нашего поколения. Все поэты должны копать. «Лед и пламень…» — дерьмо засахаренное. Нюни и всхлипы — ах как изысканно, как утонченно. Удивительный идиотизм. Ядерная война? Подумаешь — так, метафора. Расщепление, синтез, критическая масса… Белые стихи для безмозглых кретинов.

— Папа! — настаивает Мелинда.

Я поднимаю голову, улыбаюсь, потом беру лопату, наклоняюсь и продолжаю копать. Я поражаюсь: конец света — это же чистая наука, мать ее за ногу Это же механизмы, до которых можно дотронуться рукой. И никого это не пугает. Никто не копает, кроме меня. Идиоты! Они все грезят метафорами. Наряжают действительность в одежды из рифм и лихих сравнений, накладывают грим, придумывают причудливые имена, обвешивают прилагательными, символами и остроумными словесными вывертами. Почему они не копают? Ядерная война — не слишком благозвучное сочетание. Никакой утонченности и нежности. Ядерная война, ядерная война, ядерная война! Вас смущает? Слишком грубо? Слишком прозаично? Ядерная война — не метафора. Вслушайтесь — ядерная война, ядерная война. Негромкие, обычные, банальные, повседневные слова. Мне хочется встать на голову и заорать: «Ядерная война!» Одни говорят, что мир погибнет в огне, другие — во льдах, но как я понял из выпусков шестичасовых новостей — невозмутимых комментариев Кана, Шеллинга, Рейгана и этих стриженных под ежик аспирантов-физиков, — как я понял по обеспокоенности и страху тех, кто подобно мне предпочитает называть вещи своими именами, — все мы помрем в ядерной войне, в ядерной войне! Почему мир не содрогнется от ужаса? Где элементарная логика? Возопите: ядерная война! Бомбы реальны. Лопата есть лопата, клянусь богом, и я копаю.