Лия Флеминг - Дети зимы

• Название: Дети зимы
• Автор: Лия Флеминг
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-68739-8

Вдова Кей Партридж переезжает со своей маленькой дочерью Иви в Йоркшир. Они занимают небольшую пристройку на территории старинного поместья Уинтерджилл, чьи владельцы – Нора Сноуден и ее сын Ник – находятся на грани банкротства и поэтому сдают комнаты на время зимних праздников. Кей надеется, что нашла тихое убежище, но в доме то и дело происходит что-то необъяснимое, а в окрестностях, поговаривают, обитают призраки… Оставшаяся без внимания Иви полна решимости отправиться в чащу леса искать настоящее Рождество, а Ник тем временем понимает, что ранимая Кей Партридж вызывает в нем желание окружить ее теплом и заботой.

---

– Слово Господа сошло на меня неугасаемым огнем. К нам приближается время Адвента, время ожидания, время поста и покаяния. Между тем мне стало известно, что некоторые из нас до сих пор не отступились от языческого обычая жечь костры, устраивать пирушки и уже готовятся к Святкам и Рождеству.

Да будет вам известно, что уже несколько лет практика празднования Рождества объявлена вне закона властями этого региона. Подобные действия оскверняют Священное Писание. Рождество Господа нашего – торжественное и серьезное событие, ему приличествуют пост и молитва. Но я слышал, что среди вас есть те, кто превращает это в греховное богохульство, распущенность, вольнодумство и служит скорее Сатане, чем покаянию.

По рядам прихожан пронесся ропот, люди наклонили голову, чтобы скрыть покрасневшие от стыда щеки, многие вспоминали недавнюю игру в карты, лицедейство и пьяные пирушки. Хепзиба внимательно слушала. В это утро Бентли метал громы и молнии.

– Вы ловко прячете свой стыд, распутники, танцующие и поющие в священную субботу; картежники, пьяницы и драчуны. Берегитесь! Глаз Господа все видит. Он не терпит глумления над святой верой. В Книге Судного Дня написано, что госпожа Палмер погрязла в похоти и разврате, что она выставляет напоказ свое тело с таким легкомыслием, что хоть зови констебля. Разве школяра Ноулса не застали в постели с некой Бесс Фордалл, где они лежали как муж и жена, попирая священные узы брака? Некоторые из вас за двенадцать дней Рождества позорят Господа нашего больше, чем за предыдущие двенадцать месяцев.

Он помолчал, набирая сил для новой тирады.

– Никогда больше не отмечайте Рождество. Не поносите Его страдания своими вольностями. Уже несколько лет действует всеобщий обычай отказаться от соблюдения этого фривольного действа в пользу молитвы и поста. Пускай Рождество станет еще одним рабочим днем и не более того, иначе вас ждет кара небесная. Как бы вы ни грешили в эти недели в прошлые времена, теперь перед вами человек, который полон решимости поддерживать закон. На разгульные действия наложен запрет, а ослушников ждет вечный мрак, где на них не упадет ни луча вечного света.

Я говорю ясно. Пусть ваша трапеза будет простая, без мяса и жира, как полагается в пост. Не приносите в ваше жилище никаких зеленых веток из леса с языческими ягодами. Не позволяйте вашим детям выпрашивать сладости и безделушки, петь и танцевать. Одевайте их скромно и разумно. Наш Господь – и мясо, и питье для тех, кто Его любит. Он вознаградит ваше воздержание. Услышьте и усвойте слово Божие ради спасения души вашей. Амен.

Пастор приехал к ним в Михайлов день, в конце сентября. Хепзиба еще ни разу не видела его таким распаленным; слюни фонтаном летели с его губ. Она покосилась на скамью, где сидела ее кузина, Бланш Нортон; ее бледное лицо было обращено к пастору, белый как лед, на фоне траурной одежды красовался кружевной воротник; из-под изящной шапочки выбивались кольца волос. Ее единственная дочка Анона спокойно сидела, погруженная в свой поток мыслей, и не обращала внимания на пастора.

Волосы Бланш поседели буквально за ночь, когда она узнала, что ее супруг Кит был убит вместе с другими роялистами в 1644 г. в битве при Марстон-Муре. В их конгрегации были люди, которые с радостью собрали горькую жатву, ограбив ее – забрав недвижимое имущество и людей, за то, что ее семья поддерживала роялистов и не ходила по воскресеньям в церковь. Недавняя война разделила округу на два лагеря. Натаниэль не присоединился ни к тем, ни к другим; лишь платил деньги, когда требовалось, и всячески старался держаться в середине, никого не задевая. Он говорил всем, что ждет Божьего суда, который в своей мудрости покарает короля. А вот кузине Бланш пришлось заплатить потерей большей части ее земли за измену супруга – дорогая плата.

Странные мы родственницы, – думала Хепзиба; я маленькая и темноволосая, она высокая блондинка. У вдовы нашлось много поклонников, привлеченных ее миловидным обликом и оставшимися в ее собственности пахотными землями, но она предпочитала управлять хозяйством сама, словно Кит был жив и вот-вот мог вернуться. Вообще-то, Хепзиба и Бланш состояли в дальнем родстве. Отец Хепзибы выбрал более простую и понятную веру, а Бланш вышла замуж в семью папистов, поэтому, пока Бланш не овдовела, кузины встречались редко.

Отец счел Натаниэля Сноудена из Уинтергилла вполне подходящим женихом для невзрачной Хепзибы. Брак устраивал всех. Хепзиба мечтала о ребенке, и ей по душе была жизнь в каменном доме на склоне холма. Вот только, к ее большой печали, дети умирали сразу после рождения, несколько раз вдохнув воздух.

Указания пастора были чрезвычайно строгими для сельского прихода, где люди жили своим привычным укладом и мало обращали внимания на церковь. У пастора были свои шпионы в лице двух констеблей, Роберта Стикли и Томаса Карра. Когда можно было получить какую-либо выгоду хотя бы из крупиц информации, Стикли был тут как тут. Оба констебля неплохо нажились на смене правления.

Хепзиба не слишком возражала против запрета на празднование Рождества. Все-таки праздник требовал больших расходов – слугам подавай жареную говядину, пирог с бараниной и плум-порридж (овсянку с сухофруктами и медом). В душе она даже считала, что Рождество придумали городские торговцы, чтобы вытрясать из людей деньги. Слуги хотели игр, танцев и безделья, хотя всем известно, что танцы – от дьявола, ведь после Рождества много служанок оказывались брюхатыми.

Пускай себе разоряются бакалейщики, торговцы пряностями и коробейники. Она лучше потратит сбереженные деньги на хорошего барана или племенную овцу. Можно ведь заколоть поросенка, а его голову пустить на студень и начинку для пирогов.

Впрочем, всех дел не переделаешь. Празднование Рождества, в конце концов, старые папские дела, а теперь в Лондоне правил Кромвель, и пора прекратить фривольности. Теперь она серьезная женщина, не какая-нибудь там семнадцатилетняя вертихвостка, но, признаться, ее ноги сами идут в пляс, когда она слышит звуки джиги.

У Натаниэля будут свои собственные суждения на этот счет. Если он сочтет нужным отблагодарить своих скотников, конюхов, пастухов подарками и деньгами, угостить хмельным элем или отпустить на день домашних слуг в гости к родным, дело его. Наставления пастора она использует для своих нужд.

– А ты что думаешь о словах пастора насчет Рождества, Бланш? – спросила она, когда они важно, высоко держа голову, шли по церкви.

Бланш следовала за ней с угрюмым лицом, держа за руку дочь.

– Пускай он засунет их себе в задницу, этот зануда, – прошептала она. – Разве он не знает, что Рождество – время для радости, а не печали? Оно подбадривает нас в мрачную зимнюю пору, когда кругом снег и лед, фонари горят весь день, а очаг еле согревает жилище. Людям нужно немного поплясать и спеть песни, чтобы веселее глядеть в будущее. Грош цена его словам.

У дверей Бланш демонстративно отвернулась от пастора и прошла мимо как важная особа, которой когда-то и была. Ее поведение не осталось незамеченным.

– Нони наденет новое платьице, а мы позовем соседей и будем веселиться, – громко заявила Бланш. – В память моего покойного супруга я должна хорошо отпраздновать Рождество. Вон в старые времена мы выпивали все, что хранилось в погребках, ели окороками оленину и говядину с фруктовыми пирогами и всякими заморскими лакомствами. Теперь я мало что могу себе позволить, но я продам последние украшения, чтобы исполнить желание моей малышки. Она не останется без праздника из-за какого-то пастора с кислой мордой. Мы и так живем в горести, потому что с нами нет ее отца, который всегда нас защищал. Разве мы недостаточно страдали?

Она резко остановилась и посмотрела, слышит ли ее Бентли.

– Когда я сижу тут и гляжу на эту убогую церковь с голыми стенами, я вижу лишь предательство и корысть. Разве не брат Стикли постучал в мою дверь и потребовал четырех коров в наказание за нашу верность его величеству, да упокоит Господь его душу. Разве не наш распрекрасный констебль Карр взял три фунта из моих сундуков, не успело тело моего бедного мужа остыть в могиле? Разве мы не попали из огня да в полымя, когда нас вышвырнули из дома, а солдаты Кромвеля разорили наши амбары и украли лошадей? Меня тошнит от всех этих указов, лишающих всякой радости наше краткое пребывание на земле. Если в груди пастора Бентли пылает огонь, то он горит и в моей груди, но только по противоположным причинам, и я скажу ему это.

Хепзиба еще никогда не видела Бланш такой взволнованной и неосторожной в словах.

– Тише, Бланш. Это тебе не авгур, чтобы злить его. Эти люди стремятся получить выгоду из твоих бедствий. Не давай им повода написать на тебя донос, – предостерегла она.

– Ты моя верная подруга, сестра, и заботишься обо мне. Я сама могу позаботиться обо всем, но если со мной случится что-то плохое, я верю, что твое сердце будет всегда открыто для моего ребенка. Огради ее от их зависти. Я не всегда разделяла твою веру, а ты мою. Я пришла сюда, потому что так надо. Я больше не могу стоять в стороне и платить по счетам. Ты всегда тепло к нам относилась. Нони – это все, что держит меня в этой долине слез, – сказала Бланш, вцепившись в плащ Хепзибы.