Людмила Сурская - Норильск - Затон

• Название: Норильск - Затон
• Автор: Людмила Сурская
• Жанр: Исторические любовные романы

«Затон» — Это реальное место. Я там жила, видела вырубленные в вечной мерзлоте землянки, где ночевали первые заключённые, строившие лагерь. Сохранившиеся сторожевые лагерные вышки мозолят глаза. Вымывающие весенним потоком кости белеют на солнце. Я говорила с директорами заводов, что когда-то сидели там и приплывали на него, ведомые ностальгией. Сидела на берегу с потомками местных жителей, навещающих Затон. Наверное, это и послужило быстрому написанию романа. В нём большая часть реальность: прошлого сталинских лагерей и затерянного в тундре ракетного дивизиона конца 80-х, с ловлей бежавших в тундру заключённых, дежурством у найденного в лесу рыбаками тайника с радиостанцией и строительством сгоревшей дизельной тоже.

Время: переплетение 50-х и 90-х. Развал.

Идея: Рассказать наши женские непростые истории. Очень хотелось, посадить за один стол писавших доносы, сидевших по ним в лагерях и охранявших их, а также женщин, которые при этом страдали. Теперь мы знаем чего стоят доносы. Знаем и то, что написанием их движет зависть. Но перестали ли писать их? Не перестали. Пишут. Мы не можем забывать историю, но мы и не должны расшибать лоб об неё, круша в пылу всё, что попало под руки. Проба сплести из прошлого «Затона» и «Затона» 90-х женский роман.

Её можно было назвать — это случилось в СССР. Её изюминка в удивительной простоте. Это попытка в женском романе захватить пережитые людьми и страной темы. «Затон» — это место на реке за Норильском, утопающее в тисках вод реки и болот. На этом клочке земли сошлись дороги кровавого лагеря сталинской эпохи и ракетного дивизиона. Их разъединяло время, но сводил в едино клочок земли. Там, где когда-то потерялись дорожки их родителей, несут службу дети. «Затон» — пристанище зеков сталинских лагерей и военного люда в конце 80-х. Здесь пересеклись судьбы принявшего военное хозяйство майора, его матери, прилетевшей в гости, и отца, сидевшего когда-то тут же, на «Затоне». Он пропал на широких просторах страны с приходом амнистий 53-его. Судьба, безжалостно разбросав их в самом начале жизни, сводит в один день, час, минуту в одной точке и это «Затон». Книга пронизана светом и теплом и непременно заполнит вас радостью от знакомства с героями. Книга о том, как может человек любить, сколько способен простить, и так ли уж нужна эта затея с переписыванием истории кому-нибудь. Все ищут национальную идею России, головы сломали, а ведь она так проста- не переписывать и не отрекаться от истории, не идти стенка на стенку и подвести под фундамент крепкую надёжную семью. Именно на ней во все века держалась Россия. Вот семья и вернёт потерянные качества и укрепит веру.

---

— Лиза, Лиза, — шептал он, вслушиваясь в её имя. — Я распущу тебе волосы. Ухватился он за шпильки вынимая, одну за другой.

— Распускай, — запоздало разрешила она.

— У тебя дивные невероятно густые волосы, не одной женщины я не встречал с такой гривой. Они пахнут женщиной и травой.

— Крапивой.

— Лиза, — бродил он губами по её щекам, — Лиза.

— Да.

— Лиза, он мне мешает, я сниму с тебя халат?

— Раз мешает, куда же деваться, сними, — улыбнулась она. — Тебе, твой не мешает?

— Сними сама, как тогда в той жизни до «чёрного воронка». Когда приходилось собирать с пола пуговицы от моей рубашки.

— Теперь понятно, почему ты постарался нарядиться в халат. Пуговиц пожалел. Ну, будь по-твоему, держись.

Секунда и её проворные руки, сбросив с него халат, потянулись за остальным. Это подняло шлагбаум, развязав ему руки. Её коротенький, шёлковый халатик для него перестал быть препятствием. Отпустив тормоза, он ринулся к её губам. — Люби, прошу, люби меня, — стонал Тимофей. Его руки ушедшие в свободное плавание рвали застёжку лифчика, торопясь к пылающей груди. — Лиза, она моя, только моя. Господи, как она красива. Я ночью просыпался весь мокрый от своего семя, когда видел её во сне. С годами она стала ещё прекраснее. У этой красоты только один хозяин, я.

— Ты ошибаешься, ей пользовался ещё один мужичок, дорогой.

— Кто? — подскочил, как ужаленный Тимофей, уязвлённый в самое собственническое нутро.

— Твой сын.

— Лиза, нельзя же так пугать, можно и инфаркт запросто организовать. Илюха не считается, и когда это было. Годы не властны над твоим телом. По-прежнему дрожит животик под моей рукой. Значит, ты не так ко мне холодна, как хочешь это показать. Вот так поглажу грудь, и ты уже стонешь. Повернись, моя ягодка, на бочок, какие волнующие бёдра. Дай я их поласкаю. Не зажимайся. Помнишь, как сама брала мою руку и ласкала всё, что тебе хочется. А сейчас сделаю я это сам. Попробую угадать, что тебе больше всего хочется у меня полюбить. Видишь, я ничего, малинка моя, не забыл. Ты уже неровно дышишь. Какой изгиб спины, а попка, как булочка. И всё это ждало меня, чтоб оттаять.

Ночь светила в окно разноцветными огнями ночного города, совсем не оставляя Лизе лазеек и щелей, куда бы она могла спрятать свои возрастные изъяны от его нетерпеливых рук и внимательных глаз. «Пусть, — махнула она, отчаявшись стать незаметной и невидимой, — куда деть годы».

— Не дёргайся.

— А ты не смотри на меня.

— Почему, ты так красива.

— Не смеши меня.

— Я люблю тебя.

— Тимоша.

— Я тут радость моя, с тобой. Похозяйничай на моём теле, как это ты любила делать тогда. Приди в гости в мой ротик.

— Тимофей мы сходим с ума.

— Не страшно, ведь оба.

— Вот уж не думала, что это когда-нибудь повториться.

— А я надеялся опять попасть в кольцо твоих жарких рук. Ну-ка обними меня, закрой глаза, чтоб они тебе не мешали, и отдайся страсти. — Через полчаса он смеялся, целуя её смущённые глаза, — Лизок, я зря растопил тебя всю. Надо было частями, а то не справлюсь. Вот у кого возраст на это дело влияет, так это у мужика, а ты как была в полном порядке, так сейчас ещё и аппетитнее стала.

— Ага, — улыбалась она, — перезрелая ягода завсегда вином отдаёт.

Он, приглушая смех ладонью, хохотал. Ночь испарялась, а до покоя дело так и не дошло.

— Что ты скажешь, если я попрошу добавки, к сладкому, — прошептала она, покусывая его ушко. «Если грешить и пользоваться им, то по — полной программе. А почему бы и нет!? За раз отлюблю и всё», — кружилось в голове.

— Постарайся сама себе помочь. Я уже не тяну. Сделай, как это ты делала в молодости, когда выжимала из меня все соки. Припомни, воспользуйся своими проворными пальчиками. Организуй из меня бойца.

— Ты меня толкаешь на разврат.

— На жизнь, солнце моё!

— Мне просто хорошо с тобой лежать, если б ты даже читал книгу или смотрел телевизор. Это совсем не важно. Просто чувствовать твоё тепло, дыхание, голос, — уже большое счастье для меня.

— Ты, как дорогое, спрятанное про запас, старое вино. Неизвестно что найдешь, открыв бутылку ту, чудное вино или уксус? — Повернулся он, обдавая жаром к ней. До всего этого, что нафантазировала ты, у нас ещё масса времени, а пока гори, ягодка, и сжигай меня.

Работа, дама без души

Усталые глаза страсти слепило только утро. Которое по всем законам природы должно было их бодренько раскрыть. К обеду, проголодавшегося Мозгового разбудили лучи солнышка, пробивающиеся в полураскрытое пространство между тяжёлыми портьерами, создававшими смутный полумрак. Он уставился в эту светлую щель, в которой виднелся кусок голубого неба и паутина облаков. «Как хорошо-то!» Осторожно высвободившись из горячих объятий любимой женщины, отправился на кухню. Где по всему видно хозяйничал с утра только Дубов с внуком. Родители, которого, на данный момент, тоже пока не просматривались. «Сын с невесткой спят, поди, вот Илюха и возится с пацаном. — Усмехнулся он. — Чем ему ещё и заниматься-то». Завтракая, он слышал, как кричал в трубку Илья:- «Оставьте этот вопрос. Решите позже. Ничего с вашим вагоном дел не случиться. К другому паровозу всё равно не прицепите. Придёт, разберётся. Можете вы понять, человек жену нашёл, сына. Не будет его до обеда, испарился, исчез».

— Что там? — вырос он за спиной друга.

— Надоели черти, привыкли, что тебе можно день и ночь на работу добыть. — Ворчал Дубов. — Думаю, обвала до обеда не будет. Как Лиза?

— Притёрлись. Силы набираться пришёл. Проголодался. Давай посидим, кофе попьём.

— Тимку в кабинете без присмотра оставил.

— Дверь открой, чтоб просматривался, большой же мальчонка уже.

— К тебе электрическую лампочку можно подключать, светишься весь.

— Ну. Веришь, сколько баб имел, ни одна не заводила меня так, как Лизка. Сколько ж лет прошло, а как в омут. Дотронулся до её груди и забыл обо всём. Ребята спят?

— Спят, вчера допоздна твой альбом с фотографиями смотрели. Илюха, всклокоченный, конечно. Естественно, хочется мужику многое о тебе знать. Скажет «отец» и вслушивается в слово. Он так на тебя похож. Овал лица, губы, нос, разрез глаз, фигура, плечи. Повернёт голову, я улыбаюсь, твоя копия. Постарался ты на славу, Лизиного ничегошеньки.

— У самого удивление с рожи не сползает. У меня сын!

— Внук!

— Ты прав, внук. Кто б вчера такое сказал, не поверил.

— Это кому приготовил? — поднял Дубов заставленный едой поднос.

— Лизе, разбужу, пусть кофе попьёт, позавтракает.

— Иди, пои.

— Успею.

— Пользуйся, пока жизнь шанс даёт.

— Ещё какой!

— Мне уже этого никогда не испытать. Только если там, — поднял Дубов глаза в потолок, — остаётся надежда на встречу. Если есть она та загробная жизнь, то конечно, но шансов сам понимаешь на это мало.

— Илья…

— Торопись, кофе остынет.

— Дед, — донеслось из кабинета, — дед, куда ты пропал, иди сюда.

— Я за это вот не знаю, как жизнь отблагодарить. Слышишь, музыку — «дед». Беги к Лизе, не теряй время, буди, потом отоспитесь.

Тимофей виноватым поцелуем, попробовал разбудить Лизу, сладко спящую в обнимку с подушкой и улыбающуюся во сне чему-то хорошему. Испуганно заморгав сонными глазами, женщина потянула на себя одеяло, пытаясь хоть как-то прикрыть наготу.

— Не надо, ягодка, — поймал он её руку. — Эта грудь кормила моего сына. Я хочу её отблагодарить, — припал он к тёмным соскам тут же затвердевшим, под его жарким языком. — Слаще халвы их вкус. — Простонал он.

— Тимофей, не сходи опять с ума. — Резко отстранилась она. — Зайти могут, и кофе остынет, — уже смущённо, оправдываясь, добавила еле слышно.

— Чёрт с ним, принесу ещё. Мы целую жизнь промучились вдали друг от друга. Я другого завтрака хочу. — «Исчезло время, испарилось, — думал он. — Ночь пролетела незаметно и утром опять блуждаю в тумане, не хуже юнца. Я никогда не думал, что бывает так приятно целовать тело, что оно может быть таким желанным, вернее забыл об этом. Пользоваться женщиной и любить — это всё-таки разные вещи».

«Мы полдня провели в постели, я ненормальная растворилась в его ласках и поцелуях. Как начали с вечера целоваться, так и целуемся, с ума спрыгнуть можно, что я творю». — Мучилась Лиза, не выпуская из своих сетей желанного мужчину.

— Ты не устала?

— А ты?

— Губы не болят?

— А у тебя?

Решила первой не сдаваться она. «Ну, ладно, продолжим, если ему так хочется. Посмотрим, кто первый запросит пощады». До обеда их действительно никто не трогал, но дальше жизнь оттеснила прошлое своим мощным потоком дел. Илья Семёнович сам постучал в дверь.

— Тимофей, поднимайся, а то телефоны взорвутся. Бомбят и Москва, и Берлин. Я уже не говорю о городе и комбинате. Дудинка и Красноярск тоже хотят слышать твой голос. Хатанга и та выкликала на связь.