Николай Самвелян - Казачий разъезд

• Название: Казачий разъезд
• Автор: Николай Самвелян
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1978

Действие романа относится ко времени Северной войны, в центре повествования — Полтавская битва 1709 года и события, ей предшествовавшие.

---

И все же ни пуля, ни молния не поразили Карла. И сейчас он спокойно, не спеша поднимался по крутой деревянной лестнице, ведущей в зал Совета ратуши, где генерал Стенбоск и первый министр Пипер уже приняли капитуляцию от бургомистра Доминика Вилчека и совета старейшин.

— Почему вы сопротивлялись? На что надеялись?

Толстый Вилчек, опустив голову, молча стоял перед таким же толстым Пипером. Они были одного роста, одного возраста и вообще невероятно похожи друг на друга, словно близнецы.

Это могло бы вызвать улыбку. Но Карл не умел улыбаться. Не смели улыбаться в его присутствии и другие. Позванивая шпорами, король обошел огромный дубовый стол, ногой отодвинул одно из кресел и опустился в него.

Пипер вопросительно глядел на Карла. Тот махнул рукой: продолжайте допрос.

— На что же вы надеялись? — вновь начал пытать Вилчека первый министр.

— Мы получили приказ не сдавать город. Кроме того, этот упрямый Зигмунт Галицкий…

— Кто отдал приказ?

— Король Август.

— Запомните: в Польше уже нет такого короля. Отныне ваш король — Станислав Лещинский. И никто другой. Постарайтесь не упускать из виду этой новой и важной детали в жизни вашей страны. А пока мы именем нашего короля накладываем на город контрибуцию в размере четырехсот тысяч талеров[1]. Деньги должны быть здесь завтра к утру. В противном случае город исчезнет.

— Как это? — удивился Вилчек. — Куда он исчезнет?

— Превратится в дым, а ветер его развеет. Попросту говоря, мы его сожжем.

— Но я не могу себе представить…

— Это, пан бургомистр, делается очень просто.

— У нас нет таких денег. К тому же пожары уже начались.

— Что вы! Разве это настоящие пожары? Сгорело всего несколько домов. Если не соберете до утра денег, вам предстоит увидеть настоящий пожар.

Тут в зал вошел ксендз Шимановский. Бледный, хромающий, он направился напрямик к Карлу, упал перед ним на колени, попытался поцеловать королю руку.

— Может быть, мы виноваты, — забормотал Шимановский, — пусть так. Мы готовы понести наказание. Но то, что делается, ужасно! Солдаты врываются не только в дома, но и в костелы. Они оскверняют святыни!

— Для наших благочестивых евангелических воинов католические костелы никак не святыни, — ответил Карл. — Мы боремся за истинную веру. Но как только будет выплачена контрибуция, я прикажу солдатам вести себя осторожнее.

— Каждый считает свою веру истинной, — смело возразил Шимановский. — И каждый вправе прославлять именно ее. Так, мы не согласны с тем, что проповедуют русские схизматики, и с помощью церковной унии пытаемся обратить их на путь истинный и возвратить в лоно римской церкви.

— Все это меня мало интересует, — сказал король.

— И все же я прошу выслушать меня, — не сдавался ксендз. — Не испытывая симпатии к схизматикам, я все же прошу ваше величество приказать, чтобы не взрывали кладбище при Онуфриевском монастыре, главной святыне русских. Там у них братство и печатня. А на кладбище похоронен их просветитель Иван Федоров Москвитин. Мне только что сообщили, что взорвана его могила.

— Какой просветитель? Какая могила? — удивился Карл.

— Когда-то, очень давно, этот человек печатал здесь русские книги. Схизматики чтят его память. И в осквернении могилы обвинят нас, верных слуг римского престола. Ваши солдаты делают подкоп под монастырь и взрывают могилы вблизи его стен.

— Значит, из монастыря стреляют?

— Нет, просто монахи заперли ворота.

— Это невежливо с их стороны, — мрачно заметил Пипер. — Гостей надо радушно встречать.

— Но ведь разрушение кладбища и монастыря создаст осложнения не только для нас, но и для нового государя Станислава!

Карл задумался. Пожалуй, в словах Шимановского был смысл. Станиславу Лещинскому будет не так просто удержаться на польском троне. И ему вряд ли следует сейчас ссориться с кем-либо из своих новых подданных.

— Пусть будет по-вашему, — решил король. — Штурм монастыря прекратить. Если кости этого русского святого выброшены взрывом, перезахоронить. Уменьшаю контрибуцию на сто тысяч талеров. Большего сделать не могу. Зигмунта Галицкого найти и повесить.

Бургомистр, члены Совета и Шимановский, отвешивая поклоны, удалились. В зале остались только шведы.

Королю доложили, что при штурме потеряно четыреста человек. Сколько погибло горожан и воинов Галицкого, никто не считал. Более того, судя по всему, сам Галицкий с небольшим отрядом прорвался сквозь шведские заставы и удрал из города. Челуховскому, сообщившему ценные сведения, выдано пять талеров, но он просит еще.

— Дайте еще столько же! — разрешил Карл.

Затем королю доложили, что город разделен на три партии: сторонников свергнутого короля Августа, сторонников Станислава Лещинского (их немного) и русских, которых большинство.

Карл нахмурился. Все это ему мало нравилось. Три партии в одном городе. Зачем? Что за борьба между католиками, схизматиками и униатами? Все они одним миром мазаны и вряд ли заслуживают доверия. Шведского короля тревожило и то, что в городе слишком много русских.

— Уж не партизаны[2] ли они московского царя?

— Это не простой вопрос, ваше величество, — сказал осторожный Пипер. — Как мы выяснили, город когда-то был основан русским князем Данилой Галицким, позднее даже принявшим титул короля. Между польской короной и русскими идут споры о том» кому Львов должен принадлежать. А казацкий гетман Богдан Хмельницкий в своих универсалах именовал его «главным городом окраины русской» и не скрывал, что надеется освободить его… Другими словами, хотим мы того, или не хотим, ваше величество, русских здесь много. Особенно в предместьях.

Будучи братьями по вере и языку с московитами, они если и не стали, то в любой момент могут стать партизанами царя Петра. Нам остается надеяться, что новый польский государь Станислав Лещинский сумеет найти общий язык со здешним народом. Со стороны вашего величества было в высочайшей степени мудро распорядиться о прекращении пусть даже и справедливых — ведь львовяне сопротивлялись нам! — репрессий и о перезахоронении праха русского печатника.

Карл холодно посмотрел на первого министра.

Первый министр умолк.

— Меня мало интересуют могилы русских печатников. Я забочусь лишь о том, чтобы сохранить дисциплину нашей армии. Кроме того, хотел бы вам напомнить, что я нуждаюсь в советниках, а не советчиках. И менее всего следует объяснять мне самому мои же действия… Мы не пропустим обедню?

Карл всегда молился дважды на день. Пусть бушует непогода, пусть разверзнутся хляби небесные и на землю хлынет поток, пусть гремят орудия и рушатся державы, но минуты, предназначенные для общения с богом, святы…

По улицам проводили пленных со связанными за спиной руками. Речка Полтва вышла после дождей из берегов и плескалась уже у самых стен города. Зато гусям и уткам было раздолье. Они гордо проплывали стайками мимо поверженного Львова к зеленым пойменным лугам, начинавшимся за Краковским предместьем. Что птицам страсти и дела людские?

Вечером бургомистр Вилчек решил дать в честь хоть и непрошеных, но важных гостей бал.

Наскоро убрали большой зал ратуши. Зажгли люстры. Собрали самых красивых панн из тех семей, которые не выехали накануне штурма из города. Лилась музыка. Сверкали ожерелья на лебяжьих шеях панн. Карл постоял в стороне, посмотрел на танцующих и ушел. Он не любил танцев. Его мало интересовали гордые польские панны. Карл любил лошадей, свои полки и петуха, который будил его на рассвете.

Бал продолжался. Но все сникли. Тот, ради кого и зазвучала эта музыка, не оценил любезности горожан.

Совсем уже к ночи прискакал во Львов бывший познанский воевода, а ныне милостью Карла король Польши Станислав Лещинский. Был он еще совсем молод, но, конечно, не моложе двадцатитрехлетнего Карла. Но странное дело, молодости шведского короля никто не замечал. Может быть, причиной тому был его угрюмый нрав, сутулость и холодный, погасший взгляд. К тому же швед не любил пирушек, обходился без общества дам, а пуще всего раздражали его краснобаи и красавцы сердцееды. И вообще, в присутствии короля шведского нельзя было шутить, а беззаботная улыбка считалась вызовом здравому смыслу. Наверное, добровольно став аскетом, Карл решил взять реванш на другом поприще — на поле брани.

Обо всем этом можно было лишь догадываться. Так же как и о том, что Карлу не дает покоя судьба Гая Юлия Цезаря. Именно о Цезаре чаще, чем о ком бы то ни было, беседовал Карл с Пипером. Все пытался выяснить, где же Цезарь допустил ошибку: позволив египетской царице Клеопатре занять слишком важное место в собственной жизни или же позднее, когда решил убедить римлян в том, что он вовсе не тиран, а щедрый, свободно думающий человек, взваливший на себя бремя славы во имя высшего блага соотечественников?