Андрей Воронин - Беспокойный

• Название: Беспокойный
• Автор: Андрей Воронин
• Жанр: Боевик
• Год: 2014
• ISBN: 978-985-16-8908-4

Бывший командир десантно-штурмового батальона Борис Рублев узнает о таинственном исчезновении своего боевого друга Сергея Казакова и сразу же бросается на поиски. Подозревая, что Серега мог стать жертвой черных риелторов, он начал поиски в этом направлении. Но нити этого преступления потянулись гораздо дальше – за тысячу километров от Москвы, к старому (времен Второй мировой) немецкому бункеру. Узнав от чудом спасшегося Сергея страшную правду, трое бывших десантников проникают в бункер…

---

В камере было тихо, лишь негромко гудела система принудительной вентиляции. Этот гул, на который Сергей поначалу не обратил внимания, заставил его встревожиться еще сильнее. Российские тюрьмы во все времена строились не как отели, а именно как тюрьмы – стены потолще, заборы повыше, двери и решетки попрочнее, а что до удобств, так здесь вам, ребята, не «Хилтон», хотите комфорта – не попадайтесь… А тут, гляди-ка, принудительная вентиляция! В нормальных тюрьмах, надо полагать, мест не осталось, вот его и засунули в гостиницу строгого режима для VIP-персон…

На спинке кровати висела какая-то одежда – не то арестантская роба, не то больничная пижама. Она была блекло-серого цвета; Сергей видел ее впервые и не пришел от увиденного в восторг. Приподнявшись на локте, он осмотрел себя. Оказалось, что он до пояса укрыт сероватой, но чистой и даже, кажется, накрахмаленной простыней; свадебного костюма и рубашки с галстуком как не бывало, а вместо десантного тельника на нем надета белая нательная рубаха солдатского образца, покрой которой не менялся в течение, по крайней мере, полутора столетий. Приподняв простыню, Сергей обнаружил у себя на ногах кальсоны того же классического фасона. Это было чертовски странно, потому что в следственном изоляторе, не говоря уже о милицейских изоляторах временного содержания, казенную одежду не выдают. О том, чтобы кто-нибудь спьяну проспал и следствие, и суд, и приговор, а проснулся только в «крытой», как уголовники называют тюрьму, Сергей как-то даже и не слышал и не думал, что такое возможно хотя бы теоретически. Тогда что это – психушка, куда его поместили для принудительного лечения от алкогольной зависимости?

Он снова посмотрел на висящую на спинке кровати одежду. Куртка оказалась сложенной так, что он мог видеть нагрудный кармашек с пришитой к нему белой биркой. На бирку был по трафарету нанесен номер: Б5/18-1453. Все-таки это была не пижама, а роба: в больницах, даже психиатрических, пациентов не клеймят, как скот, это практикуется только в местах лишения свободы. А в места лишения свободы люди попадают только после вынесения приговора, вот и получается замкнутый круг: по всему выходит, что он в тюрьме, а как тут очутился, не имеет ни малейшего представления. Можно не помнить, как в пьяном виде совершил преступление, но разве забудешь месяцы предварительного расследования и суд?

«Забудешь, – подумал он. – Еще как забудешь! Схлестнулся в камере с какими-нибудь отморозками, отоварили сзади по черепу дубовой табуреткой, отсюда и амнезия. А это, наверное, тюремная больничка. Какой-нибудь бокс для особо заразных, куда меня спрятали, чтоб паханы ненароком не добили. Вот она, стало быть, какая, твоя новая жизнь, Тверской губернии помещик Казаков! Интересно, сколько же времени у меня из памяти выпало – полгода, год? А может, все десять?»

Обессилев, Сергей откинулся на тощую подушку и стал думать о том, что это были за годы и сколько их на самом деле было. Очень хорошо помнилось, как Леха Бородин с одетым в камуфляж Андреем Константиновичем привезли его смотреть дом. Дом вспоминался до мельчайших деталей, как и подробности сделки – проверка документов, пересчет денег, черный пластиковый пакет под столом, принесенная из кухни бутылка самогона, который на вкус почему-то больше напоминал разведенный медицинский спирт… Вспомнились висевшие на стене в большой комнате остановившиеся на четверти девятого ходики, а дальше начинался черный провал, в котором не было ничего, кроме клубящейся неопределенной мути и каких-то обрывков воспоминаний: тряска, жара, поднесенное чьей-то рукой к пересохшим губам горлышко пластиковой бутылки, запахи бензина, пыли, острая вонь дезинфекции, как в перевязочной, чьи-то твердые холодные пальцы, бесцеремонно ощупывающие его, как выставленную на продажу лошадь, уколы, какая-то качка, как на море, тошнота, забытье…

Было странно, что все эти обрывки не имели никакого отношения к тюрьме, в которой, как думал Сергей, он находился. Разобраться в этих странностях он не мог, а потому просто отодвинул их в сторону и снова стал перебирать воспоминания о том дне, когда вступил во владение собственным загородным домом. Наверное, эти воспоминания сохранились целиком и не утратили четкости потому, что были единственным светлым моментом за много лет. Скорее всего, после этого момента в его жизни уже не происходило ничего, о чем стоило бы вспоминать. Он мог прожить в своем доме несколько лет, с каждой опрокинутой рюмкой неуклонно приближаясь к заранее предопределенному финалу, а мог на радостях начудить буквально в тот же день и уже наутро проснуться в каталажке – какая разница, если в итоге он все равно очутился здесь? Гадать было бесполезно; гораздо приятнее было минуту за минутой вспоминать свое недолгое пребывание в доме, который должен был стать для него тихой пристанью, и заново, как наяву, рассматривать все, что бережно сохранила память: резные наличники, весла под навесом, колодец, белые занавески на окне, березу во дворе и аиста, которого он так и не увидел, потому что недостаточно быстро обернулся.

Ему вдруг показалось, что с этим аистом связано что-то важное – что-то, что он просто обязан был заметить, но не заметил, потому что был взволнован и плохо соображал. Он дважды прокрутил сцену с аистом в памяти, но так и не понял, что его так обеспокоило. Тогда он выбросил это из головы: ничего подозрительного в этой сцене, скорее всего, не было. Просто, когда человек влипает в крупные неприятности (а его теперешние неприятности явно не относились к разряду мелких; жизнь и прежде его не жаловала, но теперь, похоже, решила взяться за отставного капитана Казакова всерьез и приложить наконец от всей души, по-настоящему – так, чтобы уже не встал) ему свойственно искать виноватых где-то на стороне. Он готов измыслить любую ересь, поверить в любую небылицу, только бы не признавать простого факта: во всем, что происходит с человеком, он виноват сам.

Со стороны двери послышался скользящий металлический звук. Сергей посмотрел туда и увидел, как на мгновение осветился, а затем снова потемнел кружок дверного глазка. Снаружи за ним кто-то наблюдал, и Казаков постарался ответить этому наблюдателю ровным, спокойным взглядом.

В коридоре зазвенели ключи, послышалось металлическое царапанье, щелчки замка, лязг отодвигаемого засова. Дверь распахнулась, беззвучно повернувшись на тщательно смазанных петлях, и в камеру (или все-таки палату?) вошел охранник, экипированный так, словно на охраняемом им объекте взбунтовались заключенные. Он был одет в свободный черный комбинезон, высокие армейские ботинки и матово-черный шлем из несокрушимого кевлара с прозрачным лицевым щитком. Поверх комбинезона был надет легкий бронежилет; из вооружения охранник имел при себе только электрошоковую дубинку, наручники и газовый баллончик.

«Режимная зона, – понял Сергей, наметанным взглядом кадрового военного оценив его амуницию. – Никакого оружия, даже перочинного ножа, наверное, нет – а вдруг зэки отнимут? Отобрать у него дубинку, конечно, можно, но вот вопрос: далеко ли ты с ней уйдешь? Ответ: до первой двери, за которой тебя встретит целая толпа охранников, и вооружены они будут уже не дубинками…»

Охранник был одет и экипирован, как спецназовец на подавлении массовых беспорядков, и это тоже было странно: Сергей не считал себя большим знатоком тюремных порядков, и все-таки ему казалось, что охрана в местах лишения свободы одевается иначе. Ему не к месту вспомнилась Алиса в Стране Чудес: здесь, как и там, все было «чем дальше, тем страннее».

– Подъем, – сказал охранник. Голос его звучал из-под пластикового забрала глухо, как из ямы. – Одевайся и на выход.

– Где это я, командир? – садясь на кровати и спуская ноги на прохладный бетонный пол, спросил Сергей.

Вместо ответа охранник вынул из кожаной петли на поясе дубинку, слегка приподнял ее и нажал кнопку на рукоятке. Между блестящими контактами на конце дубинки с негромким треском проскочила злая голубая искра. – Намек понятен, – сказал Казаков и взял со спинки кровати серую робу с нашитым на груди порядковым номером.

Коридор оказался широким и отлично освещенным. По обеим сторонам его через равные промежутки виднелись железные двери камер. Стены, пол и потолок были сделаны из грубого бетона со следами деревянной опалубки. Сергей отметил про себя, что электрическая проводка здесь скрытая, – очевидно, на случай возможного бунта, чтобы вырвавшиеся из одиночек заключенные, осатанев от невозможности пройти сквозь все стены и решетки и выбраться на свободу, не обесточили здание – просто так, по принципу «чем хуже, тем лучше». Кое-где из-под потолка на него смотрели любопытные, все примечающие глаза видеокамер; несколько раз им встретились другие заключенные в серых робах, каждый в сопровождении конвоира. Лица у них были бледные, как непропеченное тесто, глаза потухшие, но изможденными эти люди не выглядели – видимо, кормили здесь неплохо.